Игра на двоих (СИ)

Непривычная, неестественная, неживая — она опустошает меня, заставляет оставаться неподвижной, не реагировать на внешний мир. Пустота целиком и полностью владеет моим телом и разумом, подчиняя себе все потребности, желания и эмоции. Мне не хватает чего-то важного; я чувствую себя как живой мертвец: форма — тело — все еще здесь, но содержания — души — не стало. Осталась лишь оболочка: тот, кто отважится заглянуть внутрь, увидит темную, бездонную пропасть. И нет сил бороться с этим чувством опустошенности, которое медленно поглощает меня, все глубже затягивая в холодный омут вечного мрака,

Приложив огромные усилия, стараюсь обратить внимание на то, что происходит вокруг. Я явно не в лесу: камин, снятая обувь, подлокотник дивана под головой — тогда где? Чуть приподняв голову, пытаюсь осмотреться, но в то же мгновение откидываюсь обратно на диван: перед глазами снова прыгают темные точки, комната начинает кружиться. Лишившись зрения, рассчитываю на слух и прислушиваюсь, надеясь уловить хоть что-то, что поможет понять, где я. Это не занимает много времени: очень скоро ехидный, сочащийся ядом голос возвращает меня к реальности.

— Ну, и что с тобой делать, самоубийца-неудачница?

— Оставить в покое и дать наконец завершить начатое, — не открывая глаз и не слишком задумываясь о том, что говорю, огрызаюсь я.

— Мечтать не вредно! — прикрикивает Хеймитч.

— Вот и договорились, — мой голос постепенно угасает, как и вернувшиеся было силы.

Я поворачиваюсь на бок и снова приоткрываю глаза. Ментор сидит в кресле и сверлит меня своим фирменным ледяным взглядом.

— Не хочешь спросить, как ты здесь оказалась?

— Судя по твоему виду, тебе не терпится об этом рассказать. Но для меня, если честно, это не имеет особого значения. Как оказалась, так и исчезну.

— Я нашел тебя в лесу, на земле, под дождем и без сознания, — чеканит мужчина. — Еще бы немного, и ты…

Тут у него перехватывает дыхание, то ли от злости, то ли от волнения: сейчас у меня нет ни желания, ни времени на то, чтобы разгадывать эмоции, которые он испытывает, но не желает демонстрировать, как обычно, прикрываясь той или иной маской — у каждого она своя.

Пользуясь повисшей паузой, я резко поднимаюсь и спускаю ноги на пушистый ковер, лежащий перед камином. Несмотря на близость огня, согреться не получается, и я продолжаю дрожать. Оглядываюсь по сторонам.

— Где мои вещи? — равнодушный тон подопечной вызывает у Хеймитча нервный смешок.

— Высыхают — и куртка, и ботинки не выдержали твоей полуночной прогулки и промокли насквозь. Тебя интересует только это?

— А что еще меня должно интересовать? — я наконец отваживаюсь поднять голову и встретиться глазами с ментором. Его взгляд выражает недоумение и гнев.

— Ты смеешься надо мной или правда не понимаешь, о чем я говорю? — Хеймитч из последних сил старается держать себя в руках, оставаясь спокойным и невозмутимым.

— Не понимаю. Если ты обо мне, то у меня все в порядке. Как и всегда, — холодно отвечаю я.

— Эрика… — в его голосе появляются умоляющие нотки.

Не слушая ментора, поднимаюсь на ноги и делаю пару шагов к прихожей. Пошатнувшись, цепляюсь за подлокотник и упрямо продолжаю двигаться в сторону выхода. Наш разговор — если взаимный обмен колкостями вообще можно назвать беседой — тяготит меня. Я понимаю, что Хеймитч в очередной раз спас своей подопечной жизнь, вот только хотелось ли мне, чтобы меня спасали? Я и сама не знаю ответа на этот вопрос. Это не обида за то, что он вмешался слишком поздно, или злость на то, что бросил меня тогда, после возвращения. Это всего лишь равнодушие — к ментору, к его словам и поступкам, ко всему миру. Единственное, чего мне хочется сейчас — чтобы меня оставили в покое. Я так устала от всего, что произошло за последние три месяца. Мне не нужна помощь, даже от близких людей. Только тишина, одиночество и пустота — она убивает меня, но вместе с тем дарит то, что мне необходимо — свободу.

Хеймитч стремительно поднимается с кресла и мгновение спустя уже стоит рядом. Не успеваю я опомниться, как он нависает надо мной, вынуждая сделать шаг назад. Схватив меня за плечи, резко встряхивает и кричит:

— Ты могла умереть! Понимаешь?! Погибнуть! О чем ты думала?!

Не считая нужным отвечать, я опускаю голову и тяжело дышу, стараясь наполнить сжавшиеся легкие кислородом. Однако вместо облегчения чувствую боль: воздух, который я вдыхаю, словно режет меня острым ножом изнутри, оставляя глубокие, незаживающие раны.

— Эрика? — голос ментора доносится сквозь пелену тумана в моей голове. — Не смей, слышишь?! Не уходи! Посмотри на меня!

Едва осознав услышанное, я смотрю мужчине в глаза, но не вижу ничего, словно мой взгляд проходит сквозь него, сквозь его лицо. Будто он призрак, видение, очередной плод моего воспаленного воображения. Мне уже не верится в то, что он есть, что он рядом, что он со мной. Кажется, стоит покачать головой, и он исчезнет, растворится в воздухе, а я снова останусь в одиночестве. Мне пришлось пройти через это, а потому я боюсь поверить в то, что вижу перед собой в настоящий момент. Ты одна, Генриетта. Так будет всегда, кто бы ни пытался убедить тебя в обратном. Помни об этом. Хеймитч сжимает мои плечи с такой силой, что становится больно.

— О чем ты думала?! — повторяет он, повышая голос. — Почему не пришла ко мне? Почему не сдержала обещание?

Ответом ему служит мой шепот:

— Не я одна…

Кое-как освободившись от цепкой хватки ментора, отталкиваю его, и выхожу из комнаты. Уже в прихожей, подойдя к входной двери и коснувшись пальцами деревянной панели, понимаю, что на этот раз сбежать не получится: Хеймитч в два прыжка настигает свою подопечную и, развернув за плечи, прижимает к стене. Он снова кричит, однако теперь в его словах звучит не только злость: раздражение смешивается с обидой, страхом, усталостью и отчаянием:

— Ты привязала меня к себе так крепко, что я, как ни пытался, не могу разорвать ту нить, что соединяет нас. Заставила забыть о вечном одиночестве, о разочарованиях, о боли. Поверить в чудо. А затем ушла и оставила меня наедине с призраком той, счастливой жизни. Ты не приближаешься ко мне, но и не хочешь уйти навсегда из моей памяти. Не отпускаешь меня. Тебя нет рядом, но я все равно вижу взгляд и улыбку, слышу звонкий голос и смех, чувствую твое тепло. Я пытался убежать от воспоминаний, но не смог. И я сдался, сдался на милость Победительницы. Только этого оказалось мало: я нашел силы сделать шаг к тебе, к тому, от чего так долго старался убежать, но ты снова отталкиваешь меня. Говоришь, что хочешь свободы, что не желаешь ничего, кроме смерти, —, а ты подумала о том, для кого твоя жизнь стала дороже собственной? О том, кому твоя смерть причинит куда больше боли, чем тебе — твое нынешнее существование? О том, кто не сможет жить в мире, где нет тебя? Для кого ты стала самой жизнью, ее единственным смыслом? Ты не имеешь права так поступать со мной! Ты привыкла думать и заботиться только о себе, но забыла о том, что в твоей жизни есть и другие люди, у которых тоже есть чувства! Что я должен сделать, чтобы ты впустила меня в свой мир и захотела, чтобы я остался с тобой? Что я еще должен сделать?! Скажи мне! Надеешься снова уйти просто так?

Слова ментора для меня как пощечина: неожиданно, но не слишком больно. Боль приходит позже, когда Хеймитч отступает на шаг назад и переводит дыхание, словно крики забрали все его силы. В моем взгляде, устремленном на него, можно увидеть все то же безразличие, но внутри меня разгорается пламя — яростное и неукротимое. Вспомнив все, что мне пришлось пережить за последний месяц, я едва сдерживаюсь от того, чтобы не накричать на него в ответ. Однако что-то мешает мне, не дает выплеснуть смятение. Ощущение пустоты и потерянности вскоре вновь обретает контроль над чувствами, не позволяя проявить слабость и признаться в том, что заставило стать таким эгоистичным ничтожеством, каким, видимо, считает меня ментор. И я снова замыкаюсь в том, во что превратился мой внутренний мир. Мне хочется сбежать. Скрыться в лесу, среди деревьев, и остаться там навсегда. Спрятаться в таком месте, где меня не сможет найти никто, и ждать, пока с лица земли не исчезнет последний человек, которому якобы не безразлична моя судьба.