Узы (СИ)

Его раскрыли, его взгляд увидели, когда он рассматривал мужчину. Донкор медленно открывает глаза и с замиранием сердца смотрит в чёрные глаза Менета, которые были так близко к нему. Его дыхание на собственных губах, прохладная кожа жреца, от которой всё равно исходит тепло.

- Я-я потерял сознание? – спрашивает слишком очевидное, но ему нужно убрать эту неловкость.

- Да, - Менетнашт тяжело вздыхает и выравнивается, более не нависая над Донкором. – Но твоя ба пробыла довольно много в другом мире как на первый раз и сознание ты потерял только после пяти минут после возвращения обратно ко мне.

- Так я действительно был в Дуате? – много удивления, за которым юноша не слышит окончания фразы жреца. – Но тогда Храм как? Я же там тоже общался с Анубисом почти каждый день и ни разу не терял сознание.

- Во-первых, ты не был в Дуате, а лишь в промежуточной комнате, назовём это так, - мужчина отводит взгляд в сторону, думая о своём. – А во-вторых, насколько я понял, то в том Храме он сам приходил в этот мир на твой зов. Там слишком сильные магические потоки, так что вполне вероятно, что именно через него можно конкретно напрямую связаться с любым богом.

Как же это всё сложно, хоть, вроде бы, и просты слова. Значит, он не настолько слаб, как думает. Донкор тяжело вздыхает и теряется от образовавшейся тишины. Ему было что сказать, но он не мог, не сейчас, а Менетнашт явно был мыслями где-то далеко. Сейчас мужчина выглядел как скульптура самому себе, красивая скульптура, к которой хочется дотронуться. Не отдавая себе отчёта в своих действиях, Донкор вытаскивает руку из-под одеяла и протягивает её в сторону жреца, чтобы коснутся кончиками пальцев его тыльной стороны руки. Холодный и одновременно с этим тёплый. Странно это, как и странное чувство в животе от такого прикосновения.

Донкор ведёт подушечками пальцев вверх по руке, останавливаясь на изгибе локтя. В своей короткой жизни юноша никогда ещё не касался никого другого так, даже прикосновения все к матери были в виде объятий и не больше. А тут… ему нравилось ощущать пальцами тепло чужой кожи, довольно сильно напряжённые мышцы и очерчивать линии выступающие синие вены. Юноша быстро отдёргивает пальцы, когда рука переворачивается внутренней частью кверху, и стыдливо поджимает губы.

- Не бойся, - доверительный голос.

Он не… да, он боится потому, что это всё неправильно. Но пальцы вновь тянутся к руке, чтобы провести длинную линию по синей дорожке вниз, где она превращается в настоящее дерево, часть веток из которых просто исчезают. Мелкие морщинки на ладонях, три длинные и самые глубокие, одна из которых опоясывает большой палец. Это столь приятно и необычно. Донкор с явным трудом переворачивается на бок, чтоб распрямить пальцы Менета своими и прижать свою ладонь к его. По сравнению с мужчиной он столь хрупкий и… все мысли обрываются, когда пальцы мужчины сгибаются, идеально ложась между пальцами Донкора и крепко прижимая чужую ладонь к себе.

- Тебе нужно отобедать, - голос, который обрывает всё таинство этого момента, и губы мягко касаются тыльной стороны юношеской ладони.

А было столь хорошо и впервые… он принял то, что чувствует. Но Донкор стал заметно радоваться, когда до него дошло, что мужчина его не оттолкнул в таком детском желании познать что-то немного больше.

Как выяснилось, он провёл в бессознательном состоянии целый день, но по ощущениям не больше и часа. Менетнашт запретил ему до конца дня выходить из покоев, да и вообще подыматься на ноги. Хотелось снова сказать, что он не пленник, но край ему перед глазами промелькнул слишком яркой полосой, чтобы он не зарывался.

Донкор лежал и не знал, чем себя занять. Менет куда-то ушёл, сказав, что собрание никак не отменить, хоть он и с великим желанием. Было слишком скучно, даже никто из слуг не заходил… Донкор не слышит, как дверь отворилась, даже не чувствует на себе взгляд, только когда кто-то падает рядом с ним на ложе, юноша вскрикивает и пытается отползти назад, к краю, чтобы убежать от опасности. Громкий смех, насмешливый, и он с негодованием смотрит на Тень, который держался за живот и не мог остановится.

- Дурень, - обидчиво бросает Донкор, заворачиваясь в лёгкое покрывало. – Я чуть не умер.

- З-зато… ты… - парень всё же успокоился и сел, вытирая выступившие слёзы от смеха. – Зато ты перестал скучать.

- Я и не скучал, а… а пытался заснуть.

- Не ври, у тебя это плохо получается, - Именанд подгибает под себя ноги. – Я искал тебя, друг мой, а потом наткнулся на твоего жреца, который позволил мне развеселить тебя.

- Он не мой, но спасибо, - Донкор более благодарно смотрит на Тень. – Я думал, ещё несколько минут и полезу на стену.

- Поэтому расскажи, как ты вышел на связь с Богом. И кто это был.

Донкор поджал губы и тяжело вздохнул. Как-то говорить кому-то ещё, что он общается с Анубисом было не очень правильно, но парень внушал столько хорошего и… Донкор чувствовал, что не обманет Тень и не подставит. И он рассказал всю историю, связанную с божеством загробного мира. Его слушали, не перебивая, смотрели с неподдельным интересом и завороженностью. Под конец рассказа Тень даже присвистнул и сказал, что юноша просто небывало сильный.

- Когда я тоже выходил поговорить с Мином, то меня потом подымали на ноги целую неделю, а Менетнашт после дураком год называл.

- Ты… с Мином… но зачем тебе говорить с ним?

- Это длинная история, друг мой, за которую мне до сих пор стыдно. Да и говорить я не имею право. Есть горстка Богов, которые не особо любят того, что о их беседе разглагольствуют, ведь это слишком личное. И предугадывая твой вопрос – это происходит не просто по моему собственному желанию. Если я начну говорить, даже заикнусь, то меня начнёт душить магия запрета со стороны Бога.

- Значит, Анубис не боится того, что я всем расскажу о нашей с ним беседах, в которых подымались вопросы и о других Богах, и… прочем?

- Сколько я уже в Кинополе? Достаточно долгий промежуток своей жизни, если почти не всю, чтобы понять одну простую вещь – зверь не столь страшен, как его малюют, - Тень позволяет себе лечь на место жреца и складывает руки под головой. – На самом деле Анубис простой Бог, который не несёт ни добро, ни зло. Он посредник между душами неупокоенными и душами в блаженном забвении… или каре, смотря какое у них сердце. Да и, думаю, он не настолько глуп, чтобы не видеть твою душу и твои намерения.

- Я и сам это знаю, - Донкор недовольно поджимает губы. – Но, а вдруг мне вот захочется сказать о войне между богами? Или случайно это получится, как сейчас?

- Не между богами, а между Апопом и богами, - Тень тяжело вздыхает, чувствуя удивление в познаниях от юноши. – Не зря я мальчик на побегушках при Менетнаште. Наши жрецы общаются с богами, как и боги позволяют открыть нам истину, ведь, возможно, как-то сможем помочь в столь бренном бытие. И после многочисленных ритуалов нам было поведано о том, что все истории об Апопе – не столь выдумки в них, как правды много. И сейчас Змей уже слишком много подмял под себя номов, даже самую яркую зеницу Египта осквернил – наместника Ра.

Неужели и небтауи стал… помощником Апопа? Донкор не верил в эти слова, не мог себе даже вообразить такое, как и то, что Менетнашт проводит ритуал. Будучи совершенно маленьким ребёнком, юноша на день почитания Баст сбежал от матери в толпе поближе к самим жрецам. Полностью лысые, один худой, словно палка, второй – жирный, как бегемот. Восхищение столь красочным представлением: огонь, который вспыхивал столбом, стоит руке жреца взметнуться над ней, помощники жрецов, которые были изрисованы разными символами и знаками, повторяли эхом слова молитв. Но самое ужасное началось тогда, когда мужчина, худой, как палка, достал из закрытой корзины маленького, беспомощного котёнка, который только-только открыл глаза. Плач маленького Донкора слился с восторженными криками толпы, когда острое лезвие перерезало горло беззащитного животного. Родные объятия мамы, которая прижимала его к себе и успокаивала, говоря, что сейчас этот котёнок в прекрасном месте рядом с великой Бастет, которая будет заботиться и уберегать его. Отчего-то Донкор никак не мог соотнести Менетнашта с другими жрецами, которые проводят жертвоприношения не только животными, но и людьми, просто… мужчина был не таким, пусть и делает, но он не такой.