О чем поет вереск (СИ)

Он нахмурился, нащупал в кошеле веревку с узелками, вытащил привязанное к ней кольцо Эохайда — стражники расступились, и двое вызвались показать дорогу. Говорить, что сам знает ее, волчий король счел ниже своего достоинства.

Однако, хотя стража разгоняла прохожих и настойчивых продавцов, а путь пролегал по богатым кварталам всадников, где широкие улицы были вымощены терракотовыми плитами, а светлые дома ловили солнце островерхими черепичными крышами, добирался Мидир до Эохайда невыносимо медленно.

Когда показался знакомый дом, над столицей галатов разнеслись гулкие звуки отсчета времени. Друиды каждый час ударяли в металлические щиты, словно давая понять городу, кто тут главный.

На новых кованых воротах изящные металлические цветы тянулись ввысь, лишь по краям устало опуская головки. Стража осталась снаружи, отгоняя любопытных горожан, а Мидир проехал в ворота и дальше — под живую арку из переплетений алой и белой бугенвиллеи.

Сад привечал цветами, хвойным духом, шелестом листвы буков и кленов в первых, желто-алых пятнах осени. Широкий двор мели слуги, полотняный навес над входом спасал от солнца. Обитель короля галатов стала уютнее, словно ей занялся добрый управляющий или разумная жена.

Хоть волчьего короля редко интересовали чувства людей, он был рад, что не увидел Гератта ни подле стойл, где оставил Грома с наказом не волноваться, ни около королевских покоев на верхнем этаже. Конюший Эохайда, ставший его правой рукой, давно недолюбливал волчьего короля.

Стража распахнула двери, и Мидир ухмыльнулся знакомой картине. Эохайд целовал девушку, сидящую на его колене. Волчий король прищурился — весьма недурную девушку. Он замер в проеме, подождал пару выдохов, затем постучал по двери; лишь тогда Эохайд соизволил оторваться и согнать с колен прелестницу.

— Мидир! Будь как дома.

Девушка, выходя, обожгла взглядом агатовых глаз.

— С востока? — кивнув в сторону двери, спросил Мидир.

— С востока сейчас многое. Что, понравилась?

— Сегодня я предпочту вино.

— Кого-то уже присмотрел, — еще более знакомо усмехнулся Эохайд и махнул рукой в сторону окна, где на приземистом столике стояли высокий кувшин и стеклянные бокалы. — Вино совершенно чудное. Неразбавленное!

Слегка удивленный, что его вкусы помнят, Мидир налил себе рубиновую жидкость и, пригубив, всмотрелся в Эохайда: мелкие морщинки и седину не скрыть, но голубые глаза по-прежнему ярки, соломенные волосы густы, а любовь к оружию неизменна. Легкий, почти невидимый взмах руки короля галатов — и в сине-красный круг на стене подле Мидира полетел клинок. Вошел в дерево с сухим стуком, что уже говорило о многом. Волчий король выдернул кинжал и засмотрелся — по смертоносному кованому лезвию змеился туманный узор.

— Что скажешь? — разулыбался Эохайд.

— Он изумителен.

— А вино?

— Мята. Фиалки.

— Всего-то?

— Жаркое лето, — призадумался Мидир. — Вереск, определенно. Теплое вино! Яркое, сочное, но и мягкое в то же время. Такое не забудешь! Пил бы и пил.

Эохайд поморщился, словно Мидир говорил не о вине.

— Первый урожай наших виноградников. Да, мы теперь растим лозу сами. Хороший год. Но все меняется!

Эохайд потянулся с кошачьей вальяжностью, которая в бою сменялась немыслимой для смертных яростной быстротой.

— Ты изменился, — заметил Мидир.

Эохайд зыркнул с недовольством, но без злобы. Почесал пшеничную бородку.

— У меня кость широкая, — примирительно сказал он и указал рукой на деревянный поднос, полный снеди. — Бери пирог.

— Раздобрел ты на пирогах с черникой, — не удержался Мидир. Нет, хватки Эохайд не растерял, мозоли от меча на широких ладонях не пропали, лишь исчезла сухопарость да стали шире плечи. И уж вовсе не походил он на тех обрюзгших галатов, которые из воинских искусств всего и знают, как рабынь гонять.

— В воинский пояс[5] влезаю. И девки не жалуются, — хмыкнул король галатов и тоже оглядел Мидира. — Это мы стареем, а ши прекрасны всегда. Но знаешь, люди смогут удивить тебя!

Не вставая с ложа, Эохайд кинул браслет. Мидир поймал заигравшее в в солнечном свете стекло — и сразу отставил бокал. Мастерски закругленные края придавали глубину, синь и золото переливались, обещая исполнение желаний во всех мирах. Волчий король не сдержал удивленный вздох.

— Он не наборный. Он литой!

— Да-а-а! Безо всяких ваших подземных штучек!

— Но… каким образом?

— Можешь потолковать с мастерами. Не мое это.

— Для кого припас эту прелесть? — вздернув бровь, как можно более равнодушно осведомился Мидир.

— Для жены.

— Для жены? — положительно, так много волчий король не удивлялся давно. — Не той, что, выходя, прожгла мне дырку в груди? Дерзка, но больше похожа на рабыню.

— Нет, это… Это никто, — пожал плечами Эохайд и улыбнулся самую малость смущенно. — Ты меня знаешь! Не смог удержаться. Какой-то доброхот прислал с утра подарочек.

Он встал с ложа, подошел к окну. Вцепился пальцами в раму, словно ему стало тяжело говорить.

— Моя жена иная.

— Ты женился. Зачем?

— Нам нужно, — ответил Эохайд глухо, не оборачиваясь. — А зачем женятся ши? Как там твои короли, фоморский и неблагой?

— Балор убивает всех, кто зовет его Балором, и страдает от бездетности так, что океан штормит и берег ходит ходуном.

— А тот, третий? Добрый недруг?

— Хитрая сволочь Лорканн? Все еще мечтает убить меня. Тут наши мечты друг о друге сходятся. Лорканн надеется, Балор украдет его непутевого сына. Непутевая дочь пропала сама.

— А ты? Все еще одинокий волк?

— У нас браки редки. Женись люди, как ши, по любви, вымерли бы. Где ты ее видел, эту любовь?

Эохайд помолчал, не бросив привычно «в балладах», будто на этот раз сомневался в ответе. Провел рукой по переливающимся на солнце янтарным рунам, окаймлявшим окно.

— Жениться вообще смешно, но нужно. Особенно людям.

Мидир не торопясь допил вино, полюбовался пузатым бокалом.

— Эохайд, ты любил когда-нибудь?

— Я любил свою мать.

— Все любят своих матерей. Тогда зачем?

— Клан ее отца. Галатов много, но мы разрознены. Моя власть не так уж и прочна. И вот я узнаю, что дочь моего врага влюблена в меня! — Эохайд развернулся, глаза его горели. — Ох, Миди-и-ир! Что это было за время! Я украл ее из семьи, и мы заключили брак на площади Манчинга. Ровно год назад.

— Вересковая женитьба? Раз прошел год, ее пора расторгнуть именно сегодня?

— Ты плохо помнишь наши законы. Расторгнуть — или остаться в браке навечно, мой друг. Я обещал вернуть ее. Дал слово родне и теперь не знаю, как выкрутиться. Есть одна мысль…

— Кроме «В атаку!»? — не удержался Мидир.

— Скорее, лепрекон[6] из коробочки.

Мидир вздернул бровь, но Эохайд не стал договаривать. У короля галатов имелось много достоинств, однако умение плести интриги в них не входило. Однако простодушный Эохайд, как видно, продолжал считать себя необычайно умным и расчетливым.

Браслет в руках полыхнул лазурью, напомнив об утренней встрече, и Мидир дал себе обещание: прекрасную Этайн он разыщет обязательно. Не сегодня, так завтра, пока полнится весельем неделя Лугнасада. И она скажет ему: «Да».

— Что до жены… Она любит меня, это оказалось необычно. Она спорит со мной!

— Возражать мужчине плохо для галатки. Возражать королю — плохо вдвойне.

— Тебе легко говорить. Тебе в Нижнем не прекословит никто!

Разубеждать Эохайда не хотелось, и Мидир спросил о насущном:

— Зачем королю галатов такая жена?

— Она то нежна беспредельно, то пылает огнем. С ней я испытываю что-то еще… Помимо удовольствия тела.

Заминками в речи Эохайд словно пытался скрыть что-то.

— Ты изменился, — Мидир вернул ему браслет и кивнул в сторону двери, напоминая об ушедшей прелестнице. — Или нет?

— Другие ничего не значат для меня, — отмахнулся Эохайд. — Нам бы этот день продержаться! Родня весь год попрекала ее своеволием. Что я только им не предлагал, когда решил оставить ее себе… Моя травница никак не может быть королевой! Но она есть и будет ею.