О чем поет вереск (СИ)

— Избавляет от бесплодия, — подхватил Мидир, припомнив балладу верхних, которую любил распевать брат.

Этайн медленно и словно бы недовольно убрала мандрагору обратно. Мидир, поймав ее взгляд, улыбнулся:

— Однако первый, с кем разделит ложе красавица, выпившая его настой — умрет. Так, кажется, говорится в вашей легенде об августейшем семействе?

— Байки! — отмахнулась Этайн. — Королева не могла иметь детей, что печалило ее мужа. Лекарь приготовил отвар и предложил позвать первого встречного, коим хотел стать сам. Король согласился вначале, но прознал об обмане и убил лекаря.

— Да? Мне говорили иное. Лекаря убили уже после любовной ночи.

— Нехорошо обманывать, — возразила Этайн то ли про историю, то ли про его слова.

— Но ведь лекарь любил, — продолжил Мидир лишь из желания настоять на своем. — Невероятно, сильно! Так, что жизнь готов был отдать за свою страсть!

— Видимо, это был не просто лекарь.

— И не просто любовь. Великая любовь, что случается раз в столетие, — Мидир легонько подул в сторону Этайн.

Ни затуманенных глаз, ни приоткрытых губ, ни дрожи в руках — предвестников любовной истомы. Надо же!

— Но она любила другого! Разве не достойнее отойти?

— Отойти? Отказаться от неё? От своей любви? Невозможно. Жизнь отдать возможно, а отойти — нет.

— Думаю, именно поэтому та женщина выбрала мужа. Готового отдать ее другому для ее же счастья.

— Мы говорим не о том, — недовольно промолвил Мидир.

— Мы пришли, — Этайн повернула в лес, и листва сомкнулась за ее спиной.

Двое стражей уселись поодаль, в пыли дороги, видно, зная путь хозяйки и не смея мешать.

Мидир крутанулся на каблуках, испытывая сильнейшее желание уйти. Но, намотав поводья на ветку дерева, приказал Грому стоять смирно. Конь фыркнул насмешливо, тряхнул длинной гривой и потянул зубами за край одежды. Мидир вырвал плащ и пошел следом за женщиной. Обходя камни Димайда и Грайне, с сожалением посмотрел на отполированную телами поверхность с удобной ямочкой посередине.

Этайн, присев на корточки подле ручья, достала из сумки тряпичную куколку. Улыбнулась Мидиру смущенно, затем оправила шелковое платье на куколке, шепнула что-то и аккуратно усадила в траву.

— С ней источнику будет веселее. Я всегда приношу что-то взамен.

Люди редко руководствовались законами мироздания, предпочитая брать все и сразу, и Мидир не удержался:

— Почему? Почему нельзя брать просто так?

— Потому что нельзя! Оби-и-идится.

Этайн окунула пальцы в ключ, бурлящий среди зелени трав. Зачерпнула хрустальную влагу и отпила прямо из ладошки.

Мидир смотрел на нее, не в силах отвести взор. Солнце, скользя через листву деревьев, золотило длинные волнистые пряди, закрывавшие спину Этайн; капли срывались с ее ладони и падали в изумрудную траву горящими алмазами.

Она стряхнула последние брызги с пальцев.

— Холодная какая! Но сладкая. Я тоже наберу, — Этайн, открыв сумку и отодвинув вереск, достала флягу.

— Давайте я помогу, — Мидир сорвал перчатку и перехватил флягу, задев руку Этайн. Огладил ее пальцы быстро и незаметно.

Кожа нежна и шелковиста на диво. Этайн чувственна и чувствительна, но не знает, насколько. Или знает, как действует на мужчин, и играет ими?

— Вы не болеете? — Этайн прервала его мысли.

Мидир выдохнул, пытаясь успокоиться.

— Я всегда горячий, — понизив голос, прошептал он. Подул вновь, чуть сильнее. От потока магии заискрился воздух, а Этайн была все так же невозмутима!

Потянулась к нему, и прохладная влажная ладонь коснулась лба Мидира.

— Нет, жара нет. Верно, показалось.

Очаровательна и свежа. И не прикрывается именем мужа… Лугнасад только начинался, получи Мидир ее разрешение — и семь вересковых дней могли бы пройти очень весело.

— Возможно, лечение мне все же не помешает, — прищурился он и потянул ладонью магию Нижнего так, что зашевелились травинки под холодным ветром. Но тут застучали копыта, зашуршали колеса и послышалось: «Тпру-у-у!». Мидир отпустил силу, и закрученная спираль мгновенно развернулась обратно.

От дороги позвали два женских голоса:

— Этайн! Госпожа Этайн!

— Простите! Я и так задержалась, — подхватила она сумку и ринулась вперед. — По этой дороге все вверх и вверх, и к обеду вы будете в Манчинге.

— Где живешь ты, красавица?

— В столице! — донеслось уже из-за сомкнутых веток.

Значит, и ему дорога в Манчинг. Да и Эохайд просил приехать до полудня Лугнасада.

Когда Мидир вышел на дорогу, он не увидел ни Этайн, ни повозки. Гром переступил с ноги на ногу, ткнулся мордой, вновь фыркнул в плечо.

«Смейся, смейся над королем», — буркнул Мидир, поглаживая гладкую, лоснящуюся на солнце шею вороного.

Комментарий к Глава 1. Вересковая пустошь

1 Лугнасад — 1 августа, день начала осени и сбора урожая. Празднование Лугнасада длилось неделю

2 Мир под Холмами — или Нижний мир, Туата де Данаан: обитель ши. В прошлом - Греза

3 Ложе Димайда и Грайне — камни определенного вида, разбросанные (или сотворенные) во множестве в лесах галатов. Место встречи первых влюбленных: если женщина приводила к ним мужчину, он мог попросить разделить с ней ложе.

http://ilxwing.deviantart.com/art/Evenstar-177499126

https://pp.vk.me/c628228/v628228471/3c103/r4bEQnh9JMQ.jpg

и https://pp.vk.me/c627320/v627320966/38c01/6mGYYHQSx2k.jpg

========== Глава 2. Вересковая свадьба ==========

Чем ближе волчий король подъезжал к столице, тем больше народу встречалось ему на дороге и подле нее. Вересковые пустоши без прекрасной травницы потеряли все свое очарование, и Мидир, скучая, разглядывал рыжеволосых галаток… Однако тех ярких, медно-золотистых прядей так и не увидел.

Смертные с размахом готовились к Лугнасаду. Барды старались вовсю. Мидир поморщился: звуки песен смертных напоминали скрип несмазанной телеги. Ремесленники, земледельцы, пастухи, купцы и всадники[1], не чинясь, дружно накрывали столы под священными деревьями, желая разделить пир с богами. А вот серо-белых балахонов друидов не вать: они отгородились от людей и праздновали сбор урожая на своих капищах…

Устремлялись в темно-васильковое небо крики «Здравие Лугу!», а вместе с ними взлетали кубки, выплескивая щедрую дань богам. Мидир принюхался: пиво. Неплохое, но все же пиво, с горчинкой хмеля. Даже во рту стало терпко. Пиво Мидир не любил и пожалел, что свою долю не получил вином. Однако оно было дорого и по карману немногим…

Вскоре смертные начнут собирать пшеницу, а последние пять колосьев сплетут в косичку и примутся издалека метать серпы, чтобы не привлечь внимания злых духов.

«То есть, моего внимания», — хмыкнул Мидир и похлопал Грома по холке, чтобы не тянулся за куском каравая: шустрый голубоглазый пацан предложил коню угощение. Галаты отличались как храбростью, так и гостеприимством. Однако мать ухватила мальчика за руку и прижала к себе, выговаривая слова оберега…[2]

Мидир поднял бровь. На его памяти за три тысячелетия ни один гном не оставил без молока кормящую мать, ни одна фея не унесла земного ребенка, ни один ши не увел деву в ночь без согласия, но он все чаще слышал не только: «Привет! Славно вам будет у нас, пусть и нам хорошо будет с вами!», — но и просьбы не забирать малых деток и юных дев.

Он еле сдержал ухмылку. Уж кто-кто, а малые детки его не интересовали совершенно, от юных дев же впору отмахиваться.

К полудню стала видна городская стена, за которой звенели кузни и шуршали гончарные круги. Мидиру казалось иногда, что возводили стену тоже горшечных дел мастера — слишком идеальной петлей замыкала она столицу. Точность, ради которой строители поменяли течение трех рек, немало раздражала волчьего короля, как и невероятный жар плавилен Верхнего мира, лишенного всякого волшебства.

Манчинг встретил Мидира шумом и гамом, сполохами огня и резкими запахами явств. Ворота в честь праздника были открыты, но перед Мидиром неприветливо сомкнули копья. Не виделось ни одного знакомца среди стражи, кто помнил бы волчьего короля по прежним битвам. Вышитый на плаще и сюрко[3] герб своего Дома — волка, воющего на полную Луну — Мидир скрывал, да и кто из людей особо помнил о древнем договоре? Гром всхрапнул, покосился недобро, готовый лягнуть или цапнуть всякого, кто осмелится протянуть руку. Ладные горожанки в разноцветных нарядных лейне[4], то ли ожидая кого-то, то ли просто глазея на приезжих, зашептались, краснея и улыбаясь Мидиру.