Фазы неизбежности (СИ)

— Спасибо, — искренне поблагодарила его женщина, и между ними воцарилось молчание.

Людей на улице в этот час почти не было — слишком поздно для вора, слишком рано для молочника — а та пара человек, что попались навстречу, не обратили на них особого внимания, что, впрочем, и не удивительно. Если не присматриваться внимательно, сейчас Нази, как и Кролок, ничем не отличались по своему виду от людей, каждый день проходящих по улицам Брегенца, спеша по своим делам или праздно прогуливаясь под кленами, в изобилии растущими по всему городу. И возможно, некоторые из этих людей тоже кого-то убили.

«Он бы все равно умер».

Эти слова Дарэм повторяла всякий раз, глядя в лицо очередного осужденного на смертную казнь арестанта, пытаясь убедить себя, что забирает лишь то, что и без нее через несколько дней перестанет существовать. С самого своего обращения Нази знала, что убивать обычных людей она попросту не сумеет. Так что, когда первая жертва оставила ее один на один с реальностью, от которой Дарэм пыталась отвернуться, женщина поняла, что ей придется найти собственное решение проблемы. И в какой-то степени она действительно его нашла. Или ей просто хотелось в это верить.

«Какая разница, ты или палач?»

Уже сегодня утром охрана обнаружит в камере полностью обескровленный, обезглавленный труп, рядом с которым найдется и «орудие убийства» в виде топора. Случай этот, разумеется, тут же будет признан весьма загадочным и даже мистическим. Следствие с месяц поломает голову, пытаясь понять, что же могло произойти в запертой снаружи камере, дверь которой так и оставалась закрытой до прихода охраны, а потом все забудется, и дело это канет в бумажном море отчетов о куда более серьезных преступлениях, чем убийство висельника. Иногда Дарэм забирала тела с собой, заставляя следствие рассматривать версию о побеге, иногда бросала на месте… Но сколько бы ни напоминала она себе, что люди, которых она убивает — преступники, что в противном случае они погибнут смертью куда более страшной, полностью сознавая каждую секунду жизни, уходящей из их агонизирующего в петле тела, убийство все равно оставалось убийством. Как не перестала быть убийством смерть отступника, которого Дарэм принесла в жертву на ритуальном круге, твердя, что жизнь обреченного на казнь нужна ей гораздо больше, чем в сложившихся обстоятельствах нужна она ему самому.

«Спасать человеческие души — удел церковников, которые служат Богу, — так когда-то говорил ей покойный Винсент Дарэм. — Обеспечивать их благополучие — удел государства, которое служит обществу. Карать и миловать их за земные преступления — удел судей, которые служат закону. А мы служим людям, и наша главная задача — защитить их не друг от друга, не от той тьмы, что у них внутри, но от той, что угрожает им извне».

— Вы спрашивали, ненавижу ли я вас, — снова заговорила Дарэм, когда они с Кролоком, миновав небольшой парк, вышли, наконец, на набережную. Уличные фонари уже не горели, и в предрассветных сумерках подернувшаяся туманной дымкой гладь Боденского озера казалась пепельно-синей. — Я ответила «да», но это не совсем так. В конце концов, вы всего лишь позволили мне стать вампиром, Ваше Сиятельство. А стала им уже я сама. Все, что происходило после двадцать второго декабря — моя вина настолько же, насколько и ваша. Я ведь могла уйти, остаться на тропах и, в конечном счете, вы бы этому никак не смогли помешать, хотя и способны были создать мне определенные проблемы, не скрою, — облокотившись на широкие деревянные перила, Нази рассеянным взглядом уставилась на неспешно покачивающиеся возле пирса лодки. — Я и должна была уйти. Любой некромант вам сказал бы, что это единственно верный поступок в моем положении. А я вот все… трушу, что ли. Знаю, что надо, откупаюсь чужими жизнями, ненавижу себя за то, что делаю, и все равно существую. Пытаюсь найти себе какое-то оправдание, но штука-то в том, что оправданий нет, верно? Только мой выбор. Вот и выходит, что я сама поставила свою «жизнь» выше десятков других жизней, ничем не хуже и не лучше моей. Если бы Винсент меня сейчас видел… он бы побрезговал даже плюнуть в мою сторону. И был бы прав.

Фон Кролок слушал ее, не перебивая, и Дарэм понятия не имела, какие мысли в этот момент бродили в его голове, однако, когда он наконец заговорил, голос его, как всегда, звучал уверенно и ровно:

— Порою у меня создается впечатление, Нази, будто в моем замке вовсе не четверо, а пятеро обитателей: я, Герберт, Куколь, ты — и твой покойный муж. Твои представления о нем могут всерьез отличаться от реальной личности и, думаю, если он действительно любил тебя, а из того, что я о нем знаю, складывается впечатление, что так оно и было, полагаю, он не стал бы осуждать твое присутствие на этом свете. А даже если и стал бы… это уже совершенно не существенно, не находишь? В чем толк апеллировать к тому, кого уже нет, и на основании его представлений и его идеалов строить собственную «жизнь»? Я не знал его, но, тем не менее, между ним и тобой есть, на мой взгляд, одна существенная разница, — граф оперся ладонями на перила справа от Дарэм, как и она, щурясь от задувающего в лицо ветра. — С твоих слов выходит, что в нем некромант был сильнее человека. В тебе же, драгоценная моя фрау, напротив, человек — сильнее некроманта. Твой страх и твое нежелание веками оставаться в пустоте — это вполне естественные чувства, которые ты с легкостью прощаешь другим, однако не желаешь принимать в себе. Совершенно, осмелюсь заметить, напрасно. Ты исполнила свою присягу, Нази, и больше уже не некромант.

— Не некромант. Но и не человек. «Немертвая», «нежить». Сплошное «не», куда ни плюнь, — Дарэм повернула голову, сбоку глядя на своего собеседника. — Так кто же я, получается, в конечном итоге?

С трудом верилось, что этой же ночью в библиотеке Нази разговаривала с тем же самым «человеком». После трапезы граф выглядел не только в разы моложе, чем час тому назад, но и ощутимо моложе, чем в момент их нечаянной встречи возле трактира Йони. Вампиризм способен был лишь вернуть немертвого к его облику на момент инициации, а значит, именно таким, как теперь, в тысяча шестьсот тринадцатом застиг на ночном тракте Винцента фон Кролока укус фрау Борос. Сейчас ему можно было бы дать от силы лет тридцать пять, и только отчетливые проблески седины в длинных, забранных в хвост волосах свидетельствовали о том, что Их Сиятельство прожил чуть более долгую и гораздо более непростую жизнь, чем могло показаться по его лицу.

— Хм, по-моему, ответ очевиден, — почувствовав ее пристальный взгляд, фон Кролок тоже обернулся, разглядывая женщину внимательно и как будто даже оценивающе. — Впрочем, позволь, я присмотрюсь еще раз… Что ж, определенно, ты — Анастази Дарэм. Теперь я в этом абсолютно уверен.

— Издеваетесь? — мрачно поинтересовалась Нази.

— Ничуть, драгоценная моя фрау, ничуть. Все мы, обращаясь в вампиров, проходим через своеобразный «кризис самоопределения», когда окончательно осознаем, что перестали быть людьми. У кого-то это осознание происходит позже, у кого-то — раньше. Для тебя подобный момент настал весьма быстро, полагаю, из-за того, что многое в прежнем твоем образе жизни идет вразрез с нынешними законами существования. Рискни же довериться моему личному опыту и не причисляй себя ни к кому: ни к некромантам, ни к вампирам, ни к людям. В нашей бытности и без этих ярлыков довольно весьма жестких ограничений. Ты — это всегда только ты. С твоими мыслями, знаниями, с твоими чувствами, предпочтениями и выбором. А уж к какой… хм, «фракции» ты будешь со всем этим принадлежать в каждый момент времени — не имеет никакого значения, — мужчина по всегдашней своей привычке чуть склонил голову к плечу и, едва заметно улыбнувшись, спросил: — В сущности, Нази, кто такой граф фон Кролок? Вампир? Разумеется, он живет в мрачном замке в горах, пьет человеческую кровь, днем спит в гробу, сердце его давно не бьется. Человек? Что ж, он никогда не убивает без нужды, у него есть понятие о морали и чести, он по-прежнему верит в Бога, хотя больше не имеет возможности рассчитывать на его снисхождение, он контролирует популяцию вампиров в окрестностях, тем самым защищая живущих там людей. И способен, положим, спасти жизнь едва знакомой ему женщине. Он ученый? В каком-то смысле. Он веками изучает природу и возможности немертвых, а заодно и человека, выучил с десяток языков, неплохо разбирается в психологии, медицине и неврологии, в частности, продолжая постигать новое. Ну, а в целом — граф фон Кролок — это не больше и не меньше, чем граф фон Кролок.