Игра Канарейки (СИ)

Канарейка закрыла глаза, обессилев. От Ольгерда пахло перцем и сладким табаком. Было тепло и нестрашно в первый раз за несколько дней.

А Канарейка оказалась приятно тяжёлой, тихо и глубоко дышала, заснув.

Комментарий к XV. Роза

На такой лиричной ноте поздравляю всех с новым годом! :)

*Смущённо перебираюсь с ноги на ноги и мямлю, что лучшим подарком для меня будут ваши отзывы и лайки.*

========== XVI. Лёд ==========

Жизнь – не баллада, маленькая бедная прекрасная поэтесса,

заплутавшая в своих красивых словах. Жизнь – это борьба.

Князь Агловаль

– Тебе точно не больно? – ещё раз спросила Шани.

– Нет, – буркнула Канарейка, сжимая зубы и вцепившись в подушку.

В комнате было светло как никогда: по углам тлело несколько лучин, окно было настежь распахнуто, свечной воск капельками стекал на пол. Всюду в обилии были разбросаны тряпки и примочки, баночки с мазями и какие-то тюбики, возле кровати стоял таз с тёплой водой.

Медичка мягкими лёгкими движениями наносила мазь на распухшее колено эльфки. Сама Канарейка была умыта и причёсана заботливыми руками Шани и Эльзы, с чего-то вызвавшейся ей помогать. Она проспала дюжину часов подряд, проснувшись, потребовала миску наваристого супа и крынку молока.

– Насколько всё плохо? – спросила Канарейка сухо.

– Перелома нет, – выдохнула Шани, откладывая тюбик в сторону и разворачивая бинт. – Это связки, насколько я могу понять без разрезов и вмешательства чародея.

– Ты мне скажи, я смогу ездить верхом, драться?

Шани подняла взгляд на Канарейку.

– А нужно?

Медичка потянулась за ножом, эльфка напряглась, когда Шани поднесла его к колену и отрезала длинный кончик бинта.

– Я тебе не подружка и вижу тебя второй-третий раз в жизни. Не знаю, чем ты зарабатываешь, во что втянута вместе с Геральтом…. У тебя шрамы по всему телу. Гораздо больше, чем у многих бывалых солдатов. Не думала что-то изменить? Чтобы потом не нужно было лечить множественные ушибы, переутомление и интоксикацию?

Канарейка уставилась в стену, не имея никакого желания отвечать.

Ведьмачий слух Геральта позволил ему услышать следующий, заданный очень тихо вопрос Канарейки ещё с лестницы. Ольгерд услышал его потому, что стоял в коридоре возле двери, оперевшись на толстую деревянную балку.

Ведьмак вывернул из-за поворота и встретился взглядом с холодно-спокойными глазами Ольгерда.

– Точно и прямо сейчас тебе может сказать только чародей. Прошло слишком мало времени… – Шани замолчала. Атаман выдохнул совсем тихо, на грани слышимости.

– Подожди месяц, узнаешь наверняка… – сдавленно продолжила медичка.

– Ещё могу подышать миррой, пить воду с мёдом и миску молока на ночь ставить, или что там ещё делают?! – голос Канарейки сорвался, прозвучал глухо – видимо, она прикрыла рот ладонью.

Ольгерд посмотрел на Геральта. Глаза ведьмака фосфорицировали в полумраке коридора.

– Я тебя понимаю. Но ничего не могу с этим сделать, прости, – сказала Шани.

– Не понимаешь, не извиняйся. Это моя проблема.

Ольгерд отошел от стены, нарочно сделал это шумно, прочистил горло. Голоса девушек в комнате стихли.

– Проходи, ведьмак. Только постучись, – сухо сказал атаман.

Перед тем как дверь открылась, Канарейка быстро укрыла больную ногу одеялом.

Ольгерд увидел убийцу – бледную, ещё сильнее схуднувшую, с застывшим лицом и влажными грустными глазами. Белые бинты кричаще контрастировали со свежими ссадинами и синяками. Атаман смотрел на её тело и чувствовал глухую пульсирующую ярость.

В ней не было скучного, даже уродливого совершенства. Она выглядела простой девицей, какие десятками толпятся на базарах и площадях, но при этом не была ею. Она приковывала этим, заставляла на неё смотреть, и атаман сам не мог разобраться, что за извращённую не красоту он увидел в ней.

У Канарейки под взглядом Ольгерда появилось детское желание спрятаться под одеялом с головой. Канарейке казалось, что светлые глаза Ольгерда видели её под кожей – как сокращаются её мышцы, как течёт по венам кровь. Но, конечно, человеческий глаз не мог такого увидеть.

– Геральт, – окликнула ведьмака Шани, изо всех сил делая вид, что она не заметила напряжения в комнате. – Пойдем, я перевяжу твою руку.

– Моя рука в порядке, – сказал ведьмак, сжимая и разжимая пальцы. – Не нужно, Шани.

Медичка встала, вцепилась в локоть Геральта и увлекла его обратно к двери. Он сначала зашагал вслед за ней, потом развернулся и обратился к Канарейке:

– Я вообще-то пришёл к тебе. За помощью. Мне нужен кто-то вроде тебя. Поможешь мне украсть дом Борсоди?

– Геральт, – проронил атаман, прислоняясь к подоконнику, – с её ногой она сейчас может помогать разве что чистить картошку.

– Нет, – отозвалась Канарейка, села на кровати, оторвавшись от подушек. – Я помогу.

– Твоё колено… – начала Шани.

– Награда предполагается? – спросила Канарейка.

– Что-нибудь найдём, – Геральт почесал шею.

– Мне надо вернуть долги. Я помогу, – с нажимом повторила эльфка, глядя на ведьмака. Ольгерд отвернулся, смотрел в окно на грязную мокрую улицу и стоящую в воздухе морось.

– Хорошо, – кивнул ведьмак. – Завтра в полночь в доме травника в двух милях к западу от сгоревшей Гарин. Скажи, что тебе нужна вытяжка из кровавника.

– Я буду, – кивнула Канарейка.

Ведьмак и медичка вышли, закрыли за собой дверь.

Через тонкие деревянные стены было слышно удаляющиеся шаги Геральта и Шани, чей-то хриплый кашель и невнятный разговор двух крестьян, прячущихся под козырьком от дождя.

Ольгерд смотрел вниз, стоя полубоком к окну, правая рука привычно лежала на эфесе карабелы. На атамане не было кунтуша – в последний раз, когда Канарейка его видела, тот был измазан в крови.

– Ольгерд, спасибо.

Атаман повернулся к эльфке. Она села на краю кровати, ссутулилась. На ней было простое хлопковое платье, как всегда глухо закрывающее шею и плечи. Подол со стороны больной ноги был подвязан узелком и несколькими нитками. Опухоль колена всё ещё не спала, а Шани вдобавок щедро замотала его бинтом, но всё же теперь оно выглядело лучше, чем тогда, в пещере.

– Что вытащили меня оттуда.

Ольгерд молчал.

– Убили этих ублюдков. Я не кисейная барышня, а всё же эти подонки заслуживают смерти.

Атаман внимательно смотрел на лицо Канарейки. Она хмурилась, сжимала кулаки до белизны костяшек.

– Могла бы, я воскресила этих… – Эльфка проглотила какое-то ругательство явно не на Общем, выдохнула. – И прикончила бы их ещё раз.

– У тебя, я смотрю, непреодолимая страсть к опасным авантюрам? – ухмыльнулся Ольгерд.

Канарейка пару секунд смотрела на руки, а потом подняла голову, атаман увидел на её лице восковую, неестественную улыбку.

– А ведь и правда.

– Зачем ты согласилась?

– А ты что, волнуешься за меня, Ольгерд фон Эверек? – Канарейка попыталась засмеяться как обычно, но фальшь была очевидна даже ей.

Стало гадко. Она потянулась за гребнем и стала медленно расчесывать волосы. Атаман достал из кармана штанов короткую деревянную трубку и принялся медленно раскуривать её. По комнате разнёсся мягкий сладкий запах дорогого табака.

Так они сидели с дюжину долгих тихих минут, якобы занятые и не видящие друг друга. Было так просто, естественно и вместе с этим тяжело.

Наконец Канарейка не выдержала, встала и заковыляла к столу. Каждый шаг отзывался тянущей болью в колене. Она взяла лютню и села тут же на табурет, не найдя в себе силы возвращаться к кровати.

– Я забираю ребят, завтра мы уходим отсюда.

Эльфка на слух настроила нижнюю струну, оторвалась от лютни и спросила:

– Куда?

– Ломонд нашёл что-то в паре миль от города. Пустую усадьбу, вроде. Война с нильфами и Радовид проредили местных дворян.