Игра Канарейки (СИ)

Канарейка поднялась на струну выше, стала настраивать её.

– Ты полюбилась моим ребятам, меня уже просили пустить тебя с нами. Они раньше никогда у меня ничего не просили, – слишком сухо для таких слов сказал атаман.

– А ты хочешь?

Эльфка не находила в себе сил поднять глаза на Ольгерда. Табак в трубке неожиданно закончился, атаман тихонько постучал трубкой по оконной раме. И сам тут же поймал себя на том, что он тянет время. Что не торопится отвечать.

Канарейка наконец настроила лютню, нежно провела пальцами по струнам. Звук был совсем не такой, какой получался у самого атамана.

– Ты можешь спеть что-нибудь?

Эльфка мягко улыбнулась.

– Да. Ничего, если песня будет про любовь?

– Думаю, только такие песни и должны быть.

У него в голове было много вопросов. Главный – почему он всё ещё сидит здесь? Почему он просит её петь, зачем она ему и что за нездоровая привычка быть рядом у него появляется?

А если там, под сердцем – лёд,

То почему так больно жжёт?

Не потому ли, что у льда

Сестра – кипящая вода,

Которой полон небосвод?

Канарейка поймала взгляд Ольгерда – совсем не такой, к какому она привыкла, будто он прекратил играть в умудренного неприступного старца. Было сложно понять, что означал этот взгляд, он был искренним и чистым.

Эльфка продолжила петь:

Зима приходит за теплом,

В горячих пальцах – снежный ком

И никаким неверным снам

Не замести дороги нам.

Ночь под невидимым крылом.

Ничего не останется от нас,

Нам останемся, может быть, только мы.

И крылатое бьётся пламя между нами,

Как любовь во время зимы.

Ольгерду каждое слово, спетое Канарейкой, казалось сказанным только о нём, и, в общем-то, совершенно не зря.

Кипит гранит, вертится ось,

Ведь так от роду повелось,

Что всем клинкам и кораблям

Дают девичьи имена.

Что же остаётся делать нам?

Вслепую вновь перелистай

Пергамент нам доступных тайн.

Лёд, раскалённый до красна,

Любовь страшнее, чем война,

Любовь разит верней, чем сталь.

Смыслы, которые вкладывала эльфка в очень кстати спетую именно здесь и сейчас песню, были очевидны. Ольгерд нахмурился, сильнее вцепился в эфес карабелы. Он спас её, и теперь, очевидно, виделся ей каким-то прекрасным принцем. А кем он виделся себе, когда два дня шлялся по окрестным лесам и обещал ведьмаку заплатить? Не им ли самым?

Канарейка доиграла несложный перебор. Атаман сдержанно поблагодарил её и направился к двери. Взявшись за ручку, остановился, чтобы сказать что-то, обернулся, но всё-таки, молча вышел за дверь.

Эльфка отложила лютню и посмотрела за окно. Равномерно хмурое небо повисло совсем низко.

– Надо было всё-таки уехать в Беллетэйн… Теперь совсем плохо, – прошептала Канарейка.

Комментарий к XVI. Лёд

Всем болтовни и песен.

Текст, как и всегда, Мельницы. «Любовь во время зимы».

========== XVII. Сердца ==========

– Беру свои слова обратно. Ты не просто всё усложняешь. Ты сумасшедший.

– Моя мама тоже так говорила.

Геральт и Иорвет

Рано утром Ольгерд сидел в своей комнате над корчмой и листал одну из тех книг, которые были спасены из горящей усадьбы Гарин. Табурет, на котором сидел атаман, стоял посреди комнаты, свет из окна падал на бледные потрёпанные станицы. Ольгерд был расслаблен и выглядел чрезвычайно усталым, хотя, казалось бы, этому не было причин.

За дверью послышались шаги. Они были какими-то неестественными и частыми, каждый третий был глухим, похожим на удар деревянной трости.

Это была Канарейка. Кто же ещё.

Через минуту Ольгерд как бы невзначай подошёл к окну, принялся раскуривать трубку. Внизу по брусчатке оперевшись на трость и правда неуверенно ковыляла эльфка.

Атаман медленно выдохнул дым, щёлкнул пальцами по трубке и неторопливой размашистой походкой вышел за дверь.

– А ещё есть?

– Нет, милсдарыня, и так всё отдал.

– Только три пучка? – Она поднесла связочку душистых цветов к носу, вдохнула запах. Цветы были свежими, лепестки ещё не успели подвять.

– Да… – протянул слегка напуганный странной покупательницей травник.

Персона, которая к нему пришла, была закутана в длинный плащ, закрывающий лицо и тело. Она даже стоя опиралась на деревянную трость, впрочем, больше похожую на толстую палку. Но у неё был молодой голос.

– Три пучка ласточкиной травы? Ты травник или цветочками торгуешь? – едко спросила покупательница.

– Да скупили у меня всё, милсдарыня.

Она стукнула тростью о брусчастку.

– Да кому столько надо?!

– Ведьмак седой… Всё скупил, на коняку погрузил и уехал…

Покупательница чертыхнулась, бросила травнику несколько монет и забрала три найденных им пучка трав. Зашагала дальше, пытаясь не наступать на больную ногу.

Шани, конечно, прекрасный доктор, но она привыкла сшивать разорванное мясо и складывать внутренности обратно в брюхо. «Красное к красному, белое – к белому». С травмой эльфки нельзя было так разобраться. Уже сегодня ночью ей надо быть на этом организованном Геральтом шабаше, посвящённом ограблению Борсоди, а она даже не может толком ходить. Хвала Мелитэле, Каетан успел её кое-чему научить, и Канарейка могла сделать довольно сильное обезболивающее. Были бы травы.

Эльфка ковыляла вдоль лавочек и фургонов.

Клинки и ножи ведьмак нашёл в той пещере и принёс на следующий день. Они были целы, но только чудовищно затуплены. Было сложно представить, как рыцари этого добились. А вот с одеждой, в том числе, с праздничной рубахой, можно было попрощаться.

И опять пришлось занимать деньги, влезать в ещё большие долги…

Она вернулась в таверну ближе к полудню, неся в руках свёрток с новой одеждой и маленькую корзинку с травами. Ольгерд сидел за столом, напротив него по карте Редании водил пальцем Ломонд. Их разговор при появлении Канарейки тут же сошёл на нет – атаман задержал на эльфке тяжёлый взгляд и проводил её им до самой лестницы. «Кабан» поджал губы, заметив, что Канарейка передвигается с помощью трости.

– Это ведь могло и не случиться…

Ломонд словно очнулся, даже подпрыгнул на скамье.

– Извините, атаман, я не расслышал…

Ольгерд посмотрел на «кабана» прямо и устало, плеснул в чарку немного вина.

– Скажи всем, что уходим завтра. А того приблуду посадите в бочку, может, вспомнит, куда девал хозяйские деньги.

Ломонд кивнул, быстро свернул карту и буквально вскочил из-за стола.

Эльза и Бертольд, сидевшие возле тумбы корчмаря, были свидетелями дефиле Канарейки и взгляда, которым её наградил атаман.

– Да может, он просто хотел её нанять, а теперь с этой ногой, на что она годится?.. – несмело предположил Бертольд.

Эльза покачала головой, залпом осушила чашку с элем.

– Хотел её, да-а-а, – потянула Эльза, похабно ухмыляясь. – Ты вообще видал, чтобы он смотрел так? Когда Болту кисть оторвало, кость белая была видна, он так не смотрел. А они, вроде, вечерами пили вместе.

– Так с ней он тоже пьёт! – воскликнул Бертольд.

– И только? – с сомнением протянула Эльза.

Если бы их разговор мог слышать кто-то кроме корчмаря Бьорна, и так перепуганного до смерти одним наличием в «Алхимии» «кабанов», Бертольду и Эльзе незамедлительно и очень сильно досталось бы. Но Бьорн молча протирал стаканы, Ольгерд гипнотизировал вино в чарке, а больше на первом этаже корчмы никого не было.

Канарейка собралась в дорогу за пару часов до заката. Она сделала несколько маленьких баночек с обезболивающей мазью, обильно смазала больное колено. Остальные сложила в дорожный мешок. Для удобства нанесения мази и чтобы лишний раз не тревожить колено, пришлось надеть только что купленную на рынке синюю юбку. Канарейка пыталась успокоить себя тем, что подол можно всегда отрезать или подвязать, а другого выхода она не видела. Если колено прихватит прямо на лошади, снимать штаны будет довольно затруднительно.