Фазы неизбежности (СИ)

*

Сказать, что Нази Дарэм любила воду, означало не сказать ровным счетом ничего. Еще в детстве научившись не только хорошо плавать, но и нырять, Анастази, в те годы еще носившая фамилию Савар, часами пропадала на берегу Боденского озера, выбираясь из воды лишь тогда, когда от холода у нее начинали неметь руки и ноги. Из-за чего нередко получала нагоняй от разгневанного отца, пугавшего свое неразумное чадо тем, что ее утащат водяницы. Особенно, если она не прекратит плескаться в озерной воде после наступления сумерек.

Угрозы эти казались Нази пустым звуком ровно до того момента, как лет в двенадцать она, по традиции проигнорировав «комендантский час», действительно не наткнулась на поминаемую отцом водяницу. После этого столь нежно любимые ею вечерние купания будущая фрау Дарэм прекратила лет на семь, стараясь без особой нужды в темное время суток к стоячей озерной воде не приближаться вовсе. Слишком уж крепко отпечаталась в ее памяти неподвижно смотрящая из зарослей рогоза физиономия водной нечисти — синевато-серая, узкая, с глубоко посаженными, чуть фосфоресцирующими глазами, и почти безгубой, широкой щелью рта, полного мелких шиловидных зубов. Это потом уже водяницы для Дарэм из детского страха превратились в существ категории «В», которых походя можно шугнуть печатью третьей ступени, а можно и не шугать вовсе — промышляли «озерные девы» в основном пришедшим на водопой мелким скотом, или совсем уж маленькими детьми. Тогда же Нази осталась под очень глубоким впечатлением, которого хватило, чтобы держать ее вдали от озера — и днем тоже — целых три недели.

Ну, а в возрасте двадцати семи лет, которым никогда уже не суждено было превратиться в двадцать восемь, проводя ночи на глубине горного озера, Дарэм точно знала, что конкуренции ей опасаться незачем — во-первых, потому что водяницы, как большинство нежити, старались селиться поближе к человеческому жилью, ну а, во-вторых, потому что водяниц здесь, похоже, и вовсе не существовало. Мир, в котором протекала смерть Нази, вообще предлагал куда меньшее разнообразие в плане нечисти, сполна, впрочем, компенсируя скудность выбора безрадостным постоянством, от которого Дарэм уже с души воротило.

Течения почти не было, и плотная, коричневато-зеленая толща ледяной воды казалась недвижной. Лишь там, где со дна били питающие озеро ключи, темные водоросли колыхались лениво и беззвучно, так же, как и волосы сидящей на камнях и лениво вглядывающейся в подводный мрак Нази. Холод и тяжесть с ранних лет полюбившейся ей стихии дарили странное, почти сонное умиротворение, в котором застывали, кажется, сами ее мысли, и именно к этому блаженному, не физическому, но мысленному растворению в водной толще Дарэм стремилась особенно сильно.

Жизнь некроманта едва ли можно было назвать особенно радостной, однако события в ней всегда шли настолько плотной вереницей, что на четвертый из семи смертных грехов у Нази никогда не хватало времени. (1) Зато сейчас ей, кажется, довелось разом расплачиваться за все двадцать семь лет вопиющего пренебрежения этим человеческим пороком — время, недостаток которого когда-то заставлял ее сетовать на краткость земных суток, свалилось на Дарэм неожиданно, и его оказалось чертовски много. Не часы, не месяцы и даже не годы — десятилетия и века, которые, по злой иронии, Нази решительно нечем стало наполнить. Будущее лежало перед ней — слишком огромное, пустое и лишенное любых ориентиров. В том числе, усилиями графа, лишено оно было и привычной, последней вешки в виде смерти, которая для живого человека была неизбежна и всегда маячила где-то впереди. Для кого-то — пугающая, для кого-то — долгожданная, но для всех без исключения обозначающая конец пути. Что делать с существованием, срок которого по человеческим меркам был приближен к бесконечности, Нази не имела ни малейшего понятия. И когда упрямство, а затем и продержавшаяся на несколько месяцев дольше ярость, гнавшие Дарэм вперед, иссякли, под ними обнаружилась одна лишь растерянность и тоскливый страх, не отпускавший Нази ни в темноте сна, ни в реальности, которая, как и пустота между тропами, оказалась такой же бессмысленной. Иди, куда вздумается — все равно так никогда никуда и не придешь. Как сама Дарэм когда-то говорила Кролоку — вампирское бессмертие было бессрочной стагнацией, и умереть, в понимании Нази, было не так сложно, а главное, далеко не так страшно, как «жить» вечно. Вот только чихать Их Сиятельству было на все ее страхи и желания. И он, пожалуй, даже чихнул бы — да пресловутое воспитание не позволяло.

«Ты должна собраться», — в очередной раз мысленно проговорила Дарэм, надеясь, что на двести сорок седьмом повторении эта фраза каким-то магическим образом возымеет эффект. Преодолевая упругое сопротивление воды, женщина запрокинула голову вверх, бездумно рассматривая матовую от пробегающей по ней зыби поверхность озера, сквозь которую сегодня невозможно было разглядеть неба. Немощный свет растущей луны бессилен был проникнуть в околодонную темноту, и лучей его хватало лишь на то, чтобы пустить изменчивую вереницу бликов по мелким, подгоняемым ветром волнам. Точно так же и события последних месяцев разве что вызывали рябь в восприятии Нази, механически продолжавшей путь своего вампирского становления, да и то скорее потому, что больше никаких дел у нее не осталось.

Последняя мысль заставила Дарэм хмыкнуть — от чего вверх потянулась тонкая вереница пузырьков — и, похвалив себя за вящее глубокомыслие, а заодно напророчив себе блестящее будущее, если не банкеточного философа, то, уж во всяком случае, захудалой поэтессы, она решительно поднялась и направилась к берегу.

Собственная медленная, но неумолимая моральная деградация, за руку ведущая ее по дороге, в конце которой маячила та самая уготованная каждому самопальному философу банкетка посреди изящно обставленной гостиной, приводила Нази в ужас. Ужас этот вел к отчаянию, отчаяние — к тоске, тоска — к унынию, а уныние — к апатии, что наглухо замыкало весь этот порочный круг, лишая Дарэм шанса как-нибудь из него выкарабкаться на твердую почву. Бытие было тщетно, и именно за неспособность придать ему хоть какое-то подобие вектора Нази готова была ненавидеть себя с полной самоотдачей. Однако даже ненависть у нее нынче выходила какая-то вялая — лишившаяся былой страсти в ночь, когда Дарэм не нашла в себе сил опустить занесенный для удара топор на любезно предоставленную ее милости графскую шею.

Выбравшись на берег, Нази обнаружила, что за несколько часов купания она успела обзавестись весьма своеобразной компанией — на массивном выворотне, на котором Дарэм оставила платье, пристроился крупный дикий кот, очевидно, выбравший поваленное дерево в качестве удобного места для засады. Неожиданно появившуюся из воды незваную гостью он встретил неприязненным шипением, не выказывая, впрочем, особенного страха. Видно, рассчитывал, подлец, что в случае необходимости все равно успеет удрать. Стоило Нази приблизиться, как кот стрелой сорвался с насиженного места, в несколько скачков преодолел узкую полосу травы и, не сбавляя скорости, взобрался по стволу росшего на берегу бука. Примостившись на толстой ветке повыше от земли и чувствуя себя в безопасности, он грозно, на одной ноте завыл оттуда, сверкая на Дарэм плоскими желтыми глазами.

Все без исключения представители кошачьего племени к нежити относились резко отрицательно, однако, в отличие от прочих животных, вместо страха испытывали скорее негодование, словно порождения изнанки одним своим присутствием наносили им некое смертельное оскорбление.

Вот и сейчас, вместо того, чтобы убраться подальше, кот остался сидеть на буке, утробными завываниями рассчитывая изгнать мерзкую вампиршу из своих охотничьих угодий.

— Напугал до смерти, — выжимая волосы, сообщила ему Нази и со вздохом добавила: — Сдалась мне твоя рыба… к сожалению.

Хвостатого собеседника, впрочем, ее слова решительно ни в чем не убедили, так что одеваться Дарэм все равно пришлось под аккомпанемент его угроз и ругательств. Только тогда, когда Нази удалилась на приличное расстояние от берега, кот, наконец, замолк, и своим обостренным слухом Нази отчетливо услышала, как он, победительно фыркнув, заскреб когтями по коре, спускаясь на отвоеванную территорию.