Фазы неизбежности (СИ)

Дарэм промолчала, вслед за Гербертом тоже поднимая взгляд к потолку. Несмотря на тон юноши, явно напрашивающегося на встречную колкость, говорил он чистую правду. Именно ответственность, а еще вполне обоснованное беспокойство за отца надежно держали Герберта в замке, не давая ему на время податься в бега и тем самым облегчить себе существование. Впрочем, Нази приходилось признать, что и сама она временами испытывала некое подобие тревоги — не то за сохранность людей в округе, не то за целостность рассудка Их Сиятельства. Слишком хорошо Дарэм знала, как надрывно и тягостно дается вампирам борьба с собственной жаждой. Вот только Нази вела битву за несколько дополнительных часов, в то время как масштабы графской кампании были куда более впечатляющими. В последний раз восполнявший свои силы кровью самой Дарэм и в конце мая приблизившийся к своему прошлому рубежу воздержания, граф решительно через него перешагнул, ввязавшись в беспощадную войну за несколько дополнительных суток сразу.

Перемены в умонастроениях старшего фон Кролока поначалу казались Нази настолько незначительными, что в первую очередь она обратила внимание вовсе не на них, а на странное поведение фон Кролока младшего, смиренная молчаливость и покладистость которого сумели Нази заинтриговать.

На изъявленное Дарэм недоумение виконт лишь меланхолично махнул бледной ладонью, посоветовав Нази держаться от «папеньки» на максимально возможном удалении и вести себя, так, «чтобы монастырским послушницам стыдно стало за свою распущенность». В самом крайнем случае — бежать очень быстро и очень далеко.

В практической пользе этих рекомендаций Нази посчастливилось убедиться довольно быстро — с каждой ночью Кролок не только становился все более мрачным и молчаливым, но к тому же все более непредсказуемым и даже вспыльчивым, чего раньше за ним не водилось. Временами он словно впадал в странное оцепенение, до самого рассвета запираясь в собственном кабинете. Однако порой, как сегодня, от малейшего неверного слова или жеста в нем вспыхивала самая настоящая ярость, выплескивающаяся на того, кто не сумел вовремя удрать.

За минувшие пять ночей Герберту досталось трижды. Дарэм, если считать нынешнюю беседу — дважды. Куколь же и вовсе предпочитал завершать свои ежевечерние обязанности до пробуждения хозяина и укрываться в собственной комнате. Вплоть до особых распоряжений.

— Ах, да не переживай ты так, Дарэм, вот увидишь, еще до рассвета он придет извиняться, — тем временем заметил Герберт. — Если желаешь, можем даже заключить пари на десять крон.

— У меня нет десяти крон, — сказала Нази, припомнив, что в последний раз держала в руках принадлежащие лично ей деньги еще в своем родном мире, который покинула больше полугода тому назад. — И за что там извиняться, ко всему прочему? Твой отец даже в припадке бешенства до нормального оскорбления не дотянул. «Пустоголовое создание»… Как я только на месте не скончалась от такой кошмарной грубости, ума не приложу.

За свою богатую событиями жизнь Нази действительно довелось услышать в свой адрес немало куда более забористых ругательств. Причем, как от недоброжелателей, так и от собственных коллег по цеху. Да и сама она в выражениях никогда себя не ограничивала — бытность практикующего некроманта, равно как и бытность любого военного, была богата моментами, когда материться начинали все, вне зависимости от пола и возраста.

— Воспитание! — насмешливо донеслось с дивана. — И, что особенно отвратительно, даже могила уже бессильна его исправить. В то время как волна эмансипации катится по континенту, а британские суфражистки вовсю требуют для себя избирательных прав и всяческого равенства, отец с его замшелыми убеждениями по-прежнему не способен в лицо обозвать женщину дурой.

— Позор ему, — «согласилась» Нази и, не желая дальше продолжать этот, в сущности, бессмысленный разговор, поинтересовалась: — Что мы будем делать, если он все-таки сорвется?

— Спешно эмигрировать, — съязвил виконт, однако в его голосе женщина отчетливо различила нотки тягостного беспокойства. — Я не знаю, Дарэм. И надеюсь, что не узнаю как можно дольше. При мне он еще никогда не терял над собой контроль, хотя по части упорства и кошмарной привычки доводить себя до полного истощения он гораздо больший маньяк, чем мы с тобой, сложенные вместе. Так что я понятия не имею, чем обернутся его попытки приучить себя питаться воздухом и лунным светом. Прошлый раз был лет девять тому назад, и тогда он продержался шесть дополнительных ночей. Нынче пошла уже пятая и, похоже, сдавать позиции он не намерен, так что нам остается только положиться на его опыт. Отец всегда чувствует, когда пора заканчивать с экспериментами, — Герберт с напускным легкомыслием повел плечом и, покосившись на Нази, внушительно добавил: — Но знай, у меня уже семьдесят лет есть право его обезглавить, если он однажды рехнется окончательно. Вернее сказать, у меня есть право глупо попытаться.

— Не сможешь? — после недолгого молчания задумчиво спросила Нази.

— Увидь ты его хоть раз в момент, когда он сражается всерьез, а не просто развлекается, бряцая с тобой оружием в тренировочном зале, ты бы таких вопросов не задавала, — виконт раздраженно скривился. — Но ты, Нази, всегда можешь задействовать воображение и представить себе эти шесть с лишним футов мертвой красоты во всем блеске полной трансформации, приправленные тремя веками тренировок и полностью лишившиеся контроля. Ха! С твоей стороны весьма мило так в меня верить, но если отец и правда повредится в уме, признаем честно, я бы на себя не ставил, да и тебе бы не советовал.

Для того чтобы представить себе сорвавшегося с привязи, одержимого жаждой и полностью задействовавшего весь набор своих многократно обостренных рефлексов высшего вампира, Нази даже воображения не требовалось. Успела насмотреться вдоволь, пока участвовала в операциях упокоения, по завершении которых, согласно орденской статистике, из сцепки живыми выходили в среднем пять седьмых состава, а не пострадавшими — одна четвертая. Если прибавить ко всему этому «стаж» старшего Кролока, картина, пожалуй, вырисовывалась гаже некуда.

— То есть ты, в случае чего, просто отойдешь в сторону, чтобы сохранить свою шкуру? — женщина оперлась ладонью о диванную спинку, испытующе заглядывая в голубые глаза своего собеседника.

— Знаешь, а я, пожалуй, готов согласиться с отцом. Подите-ка вы, маменька, к черту со своими вопросами, — протянул Герберт, демонстративно отгораживаясь от Дарэм томиком «Грозового Перевала». И только в тот момент, когда женщина, пожав плечами, уже потянулась к витой ручке двери, юноша напряженно, словно через силу, добавил: — Нет, не отойду.

— Что ж, по крайней мере, нас двое, — констатировала Дарэм. — Доброй ночи, Герберт.

— И куда это ты собралась? — настороженно уточнил виконт.

— Как это куда? — Нази обернулась, в притворном изумлении приподняв брови. — К черту, само собой. И ты, и граф сегодня так его рекламируете, что я, право, не смею и дальше пренебрегать вашими рекомендациями.

— И после этого отец еще говорит, что твое чувство юмора не настолько кошмарно, как мое?! Он же явно тебе подсуживает! — возмутился молодой человек, обращаясь, кажется, не столько к самой Нази, сколько ко всей вселенной в целом, а затем, подозрительно прищурившись, ехидно уточнил: — Опять пойдешь топиться? Дарэм, сколько можно, в самом-то деле?! Мне порой кажется, что из-за тебя даже склеп уже насквозь провонял тиной! И вообще, рискую тебя шокировать, но превратиться из вампира в русалку у тебя все равно не выйдет.

— Твое откровение поразило меня в самое сердце, — равнодушно сообщила виконту Нази, и вышла прежде, чем тот успел ответить, негромко хлопнув дверью.

— Чтоб вам обоим провалиться, милые родственники, — устало простонал Герберт, который в последнюю неделю всерьез не мог определиться, кто же из его «семейства» все-таки хуже: почти переставшая реагировать на хоть какие-то внешние раздражители фрау Дарэм, или начавший излишне бурно реагировать даже при отсутствии этих самых раздражителей приемный отец.