Игра на двоих (СИ)

— Нам пора прощаться, Генриетта. Мне запрещено делать ставки, но я бы поставил на тебя.

— Не боишься остаться в меньшинстве? — на этот раз за моей усмешкой скрывается страх.

— Я всегда шел против течения.

— Спасибо, Цинна. Спасибо за все.

— Я рад работать с такой интересной девушкой. И я имею в виду не только твою внешность. Мы с Порцией будем смотреть Игры и ждать твоего возвращения.

Я готовлюсь возразить, но Цинна одним жестом заставляет меня замолчать.

— У тебя ничуть не меньше шансов, чем у профи. Помни о своем желании выжить и о тех, кто верит в твою победу.

Меня хватает лишь на слабую улыбку. Впрочем, Цинне этого достаточно.

— Я оставлю тебя ненадолго: мне нужно сказать пару слов твоему ментору. Как только будешь готова, поднимайся на крышу. Скоро прилетит планолет.

Я стараюсь последовать его совету, но получается плохо: меня не слушается даже собственное сердце, выбивая бешеный ритм. Несмотря на то, что я привыкла к одиночеству, сейчас это только мешает: в опустевшей комнате я чувствую себя еще хуже, примерно как загнанный в угол зверь, в которого вот-вот выстрелят в упор.

Спустя пару минут все же собираюсь с силами и поднимаюсь на крышу. Высоко в небе, над зданием Тренировочного центра уже парит планолет. Из него сбрасывают лестницу. Едва я становлюсь на первую ступеньку, как застываю, не в силах сдвинуться с места — ток надежно держит меня, не давая упасть или сбежать. Лестница не отпускает и в планолете; ко мне подходит девушка в белом халате со шприцем в руке:

— Это следящее устройство. Не шевелись, мне нужно установить его аккуратно.

Издевается? Я и так ничем не хуже мраморной статуи — такая же ледяная и неподвижная. На мгновение левое предплечье пронзает острая боль: миниатюрный маячок проникает глубоко под кожу.

Сразу после этого ток слабеет. Девушка уходит, поднимается Хеймитч. Появляется слуга и молча ведет нас в каюту, где приготовлен завтрак. Переглянувшись, мы с ментором ограничиваемся парой чашек кофе. Мне нужны силы для Арены, а ему — для того, чтобы наблюдать за всем происходящим. Кофеин, конечно, не слишком полезен, но уж точно лучше алкоголя.

Вскоре Капитолий остается позади и вид за окном меняется. Не сдержавшись, я подхожу ближе и молча наблюдаю за проносящимися ярко-зелеными лесами, прозрачно-чистыми реками и разноцветными лугами. Хеймитч так же молча наблюдает за мной. Внезапно я замечаю бегущего волка. Мы летим на средней высоте, так что за доли секунды мне удается рассмотреть темно-серую шерсть, длинный хвост и приоткрытую пасть. Вдруг он останавливается на одном из высоких холмов, поднимает голову и начинает выть. Планолет набирает скорость, и я теряю волка из вида. Но стоит закрыть глаза, как он снова появляется передо мной, и я ужасно ему завидую. Он свободен: свободным рождается, свободным и умирает. А я — уже нет: подобие моей свободы отняли в день Жатвы.

Полчаса спустя мы с ментором спускаемся по лестнице в длинный темный коридор и направляемся в комнату, предназначенную для моей подготовки — Стартовый Комплекс. Пока я принимаю душ, слуги приносят мою одежду — у всех трибутов она будет одинаковой. Широкие серые штаны с множеством карманов, такая же блузка с короткими рукавами, грубый кожаный ремень, черная ветровка с капюшоном, высокие ботинки на шнуровке. Я торопливо одеваюсь, ментор нервно ходит из угла в угол. Затем подходит ко мне и помогает застегнуть куртку.

— Судя по одежде, днем будет жарко, а ночью — холодно, — замечает Хеймитч. Он достает знакомую серебряную зажигалку, протягивает мне и прикладывает палец к губам. Я быстро прячу ее в карман и взглядом благодарю ментора. Я точно знаю, что не смогу использовать ее на Арене, на глазах у зрителей и Организаторов. Но все же этот крошечный кусочек моего прошлого будет напоминать мне о доме, родителях и прогулках по лесу.

Хеймитч, как мой персональный тренер, заставляет сделать пару упражнений и пробежаться по комнате. Когда становится ясно, что от разминки мое волнение становится еще сильнее, ментор резко останавливает меня и дает последние наставления:

— Все, детка, ты готова. Не спеши сойти с диска раньше времени — вокруг него закопаны мины — тебя разорвет на кусочки. Первая битва, как всегда, произойдет у Рога Изобилия. Организаторы хотят столкнуть вас в первые же минуты Игры. Среди прочего оружия обязательно будут ножи, — заметив, как у меня загорелись глаза, Хеймитч усмехается. — Любому другому трибуту я бы категорически запретил даже смотреть в сторону Рога, но с тобой отдельный разговор: ты сильная, но вместе с тем лёгкая и быстрая. Пока остальные будут на бегу убивать друг друга, ты можешь успеть запастись оружием и всем необходимым для выживания. Другой возможности не будет — профи оккупируют Рог и забрать что-то оттуда уже не получится. Поэтому сейчас или никогда.

Внимательно посмотрев на меня, ментор добавляет:

— Не смей сдаваться. Чтобы ни случилось, ты не имеешь на это права. Не убегай и не прячься — если нужно, нападай первой. Не верь никому, кто бы что ни предлагал. Не жалей соперников и не бойся убивать — или ты, или они. Решай сама, что для тебя важнее. Все поняла? — Хеймитч повышает голос почти до крика.

— Да, — тихо, но твёрдо отвечаю я. — Еще советы будут?

— Только один.

С этими словами ментор крепко прижимает меня к себе и чуть слышно шепчет:

— Возвращайся живой. И сделай так, чтобы ментор тобой гордился, а Организаторы пожалели о том, что не принимали тебя всерьез.

В этот момент я понимаю, что имели в виду ментор, Эффи и даже Цинна с Порцией, когда говорили о моем необычайно сильном — даже для трибута — желании выжить. Я действительно хочу жить, какой бы трудной ни была эта самая жизнь. Не из чувства долга и ответственности перед семьей, не ради звания победителя и всех причитающихся ему привилегий вроде богатства, а просто для себя. Ну и для того, чтобы увидеть разочарование на лицах Организаторов и мысленно посмеяться над ними — куда же без этого? И я делаю то, на что не отважилась во время последнего разговора с родителями.

— Я вернусь, Хеймитч. Обещаю.

Оставшееся время мы так и стоим посреди комнаты; ментор выпускает меня из объятий, но держит мою руку в своей, и я со страхом жду момента, когда ему придется отпустить меня окончательно. Несколько минут спустя женский голос объявляет, что пора приготовиться к подъему на Арену и начинает обратный отсчет секунд до начала Игр.

Все еще сжимая ладонь ментора, я подхожу к металлическому диску и становлюсь в центре круга. Хеймитч подходит ближе, насколько позволяет диск, и осторожно проводит рукой по моим волосам. Мы молчим: слова потеряли всякий смысл, а то, о чем мы оба думаем, можно прочесть по глазам. Сверху опускается прозрачный цилиндр и разрывает наши сцепленные руки. Я до последнего смотрю в темно-серые глаза ментора, но вскоре диск начинает подниматься, и мне приходится разорвать зрительный контакт. Оказавшись на свежем воздухе, я ничего не вижу из-за яркого солнечного света и нескольких секунд, проведенных в темноте. Поэтому изо всех сил напрягаю остальные органы чувств. И не зря. Звучит голос бессменного ведущего Клавдия Темплсмита:

— Леди и джентльмены, семьдесят третьи Голодные Игры начинаются!

Я открываю глаза. Огромная площадка в форме идеального круга, со всех сторон окруженная густым, труднопроходимым лесом, за которым виднеются скалы. В центре — Рог Изобилия: на этот раз он представляет собой гигантскую пещеру из искусственного камня, наполненную всем, что может так или иначе пригодиться для выживания на Арене. Вокруг тоже разбросаны вещи — чем дальше от Рога, тем меньше их ценность. Двадцать четыре трибута, стоящие на таких же металлических дисках, что и я, равноудалены от пещеры. У нас в запасе шестьдесят секунд до удара гонга и официального начала Игр.