Chorus (СИ)

— Поздно, — улыбаюсь я потрескавшимися и испачканными губами, — слишком поздно.

Осторожно поднимает меня, прижимает к гладким пластинам на груди. Срывается с места ходко, но не скачками. А я, смотрящий вправо-назад, вижу, как за мной остаётся след из капель. Кислота? Кровь? Кто знает…

Дома машина мечется в ногах у сайла бесполезным щенком, и инсектоид отшвыривает её пинком. Наверное, занималась уборкой после оргии, и не следила за показателями моего здоровья. Может, и расстояние было большим.

Сайл, промаршировав в мою комнату, включает душ и держит меня под слишком холодными струями воды. Молчу, лишь иногда крупно вздрагиваю. Открываю рот, жадно пью. Вода, текущая по ранам на спине, причиняет боль, но рукам и заднице дарит мимолётное ощущение анестезии.

Чужой, и не подумав просушить, кладёт меня на лежак лицом вниз, сначала неудачно: я шиплю от нового удара боли в задетых руках; потом перекладывает аккуратней. Уходит.

Замечательно. А мне тут теперь лежи, подыхай. Да теперь уже нет, машинка не даст. Идёт неровно, заваливаясь на бок. Ну да, сайл, пнув, сломал ей две ходули с одной из сторон. Протягивает мне мазь. Нет, глупый ты робот, я не могу ей пользоваться!

Постояв, потупив, озабоченно убегает, так же прихрамывая. Ну и ладно. И вообще, смерть от переохлаждения — не худшая. В жилище сайла опять — леденящий холод, а я лежу голым, облитый далеко не тёплой водой и на промокшем лежаке.

Забытьё ко мне не идёт, а через некоторое время машина влетает обратно, явно повторно ускоренная пинком сайла, и тут же сворачивается около меня, излучая тепло. Следом за ней является и сам Архивариус. В сопровождении, как ни странно, Маркуса. Краем глаза успеваю заметить в проходной комнате силуэт лилового сайла. Ну, вся «стая» в сборе.

— Блядь, Ник! — подскакивает бывший бродяжка к моему ложу.

— Ага, пиздец, — выдавливаю из себя.

— Заткнись и лежи, — Маркус, встав на колени, склоняется над моей спиной.

Уже почти не различается боль, когда он смазывает мне спину. Даже когда задницу — другой мазью, я вообще почти ничего не чувствую.

— Они не заживают! Не заживают! — паникует, обернувшись к чёрному Архивариусу.

— Оставь Ника, — инсектоид оттягивает Маркуса зацепом, — уходи.

— Но как же…

— Уходи, — сайл толкает парня на выход, и следует за ним сам.

Вот, значит, как. Бросаете меня? Безнадёжный? Хоть бы добили, чтобы не мучился, суки. Машина-изучатель озабоченно трогает меня ножкой. Успокойся, дурочка, не твоя это вина. И не поможешь мне ничем, не старайся.

Потормошив меня ещё немного, гудит, а потом подносит к моему рту кусочек еды и пытается запихнуть. Программа «симуляция бабушки» да и только, не хватает лишь функций исполнения колыбельной и вязания шерстяных носков. Отплёвываюсь. Если проглочу хоть немного — меня опять вырвет. Да и сомневаюсь, что от моего кишечника осталась достаточная для пищеварения часть. Отчаявшись меня накормить, механизм встаёт и идёт прочь, наверное, хозяину жаловаться.

— Нет, не уходи, машинка, — малодушно прошу, потому что не согреваемый больше бок мгновенно заледенел.

Притормаживает, чуть завалившись на сторону, делает шаг ко мне, потом снова останавливается. Не может решить, что же всё-таки приоритетней — чрезвычайная ситуация голодовки или прямая моя просьба. Её как-то по-человечески жалко. Собака, как она есть.

— Иди, ладно, — отпускаю.

Цокает прочь. Закрываю глаза. Пусть. Выбросите меня уже, как ненужный мусор. Одним хором меньше, одним больше… не первый и не последний я помощник Архивариуса. Любой на это согласится…

…дёргает за руку, вытягивая её, вырывая меня из забытья, которого я так ждал. Вскрикиваю. Одна из чёрных конечностей держит мою руку навытяжку, другая же — обвивает её полосой ткани или, скорее, пластика, принимающего правильную форму.

Сайл склонил голову, сосредоточен, особенно в тех местах, где требуется совместить кости — перехватывает языком-щупальцем, царапает, конечно, сжимая, но всё правильно. То же самое проделывает и с другой рукой, расщёлкнув на ней браслет. Материал повязок, сначала бесцветный, прозрачный, высыхая, становится светло-розовым, твердеет.

— Ник потерпит? — спрашивает, показывая мне какой-то сосуд.

— Не сдохну, — слабо киваю.

Глухо ору. Это не просто обычная мазь для регенерации — адская смесь, в которую, судя по ощущениям, входит ещё более концентрированная кислота, чем в конче сайлов, перец чили и змеиный яд. Не жалуюсь, хотя моей жопе, кажется, теперь ещё хуже. Едва прикусываю зубами пальцы сайла, пытающиеся намазать мне скулу. Мало того, что болезненно, так ещё и движения чужого неаккуратные, слишком сильно давит.

— Больно? Ник, это…

— Ты — никчёмный, — тихо говорю сайлу, — заткнись.

— Ник…

— Заткнись, я сказал! — повышаю голос, — пошёл вон. Уходи. Уходи, блядь, совс…

Срываясь на крик, задыхаюсь, кашляю. Сайл поднимается в полный рост, стоит рядом. Отдышавшись, выплёвываю:

— Убирайся.

Молчит. Отворачивается. Уходит. Машина-изучатель снова подбирается ко мне, но уже не пытается накормить или пошевелить, просто остаётся рядом, нагревшись. Я переворачиваюсь на бок, скукоживаюсь, подтянув к себе бесполезные руки. Почти не больно уже, но… всхлипываю. Плачу. Навзрыд, жалко, протяжно, шмыгая носом.

За все три года унижений. За всё то, что пришлось пережить. За: «Ник — стая», произнесённое тихим синтетическим голосом. Несправедливо. Страшно. Одиноко.

Я просто маленький, потерянный мальчик. Не доучившийся в школе. За что мне — Рой? Насилие? Бесполезный этот Архивариус, который — обманщик. «Стая». «Защищать». «Заботиться». Сайлы — никогда не лгут, как же…

Сглатываю соль, трусь лицом о лежак. Никто не пожалеет меня. Никому нет дела. Лечить меня собрался, придурок чёрно-синий? Стыдно перед Роем, не можешь выбросить? Жалко? Сломали игрушку? Втягиваю в себя воздух. Поддался же боли и панике! А вот не сдохну теперь. Не сдохну. Переживу и такое. Увижу мир без вас, образины проклятые. А если уж и умру — то хотя бы человеком с мечтой.

Комментарий к 10. Не одно лето длились гонения.

________________

1. Кунстка́мера — в настоящее время МАЭ РАН — первый музей России, учреждённый императором Петром Первым и находящийся в Санкт-Петербурге.

Обладает уникальной коллекцией анатомических редкостей и аномалий.

========== 11. Те, кто всё осознал — спаслись, ==========

Пока ещё сложно отличить реальность от бреда, но вот этот надоедливый, однообразный, но не ритмичный звук мне кажется знакомым. И не прекращается. Усилием всей имеющейся у меня воли разлепляю веки и поворачиваю голову.

Вот они, источники. Парень в шарфе, его блокнот и карандаш. Рисует. Я по-прежнему в своей комнате, сайла по-прежнему нигде не видно. А его машина, заметив, что я проснулся, оживилась. Я слабо отпихнул моментально предложенную еду. Руки слушались плохо, и в чём это они…

Вспомнил. Блядь, не подох. Не подох!

Художник-«вампирёныш» поднял голову, что-то оживлённо пропищал, захлопнул блокнот и поднялся. Я с трудом, сопоставимым с работой всех чернокожих рабов семнадцатого века, сел. Жопа, естественно, мне за такой подвиг «спасибо» не сказала, но она хотя бы у меня ещё имелась.

Парень кинулся ко мне, продолжая что-то отрывисто тявкать. Немчура, чтоб его, вместо человечьего у него — собачий. Я рассеянно пошарил взглядом вокруг, потом наконец-то догадался, собрав мысли в кучу, и попросил машинку:

— Браслет и передатчик.

Естественно, она послушалась. С болью и неудобствами, вызванными повязками, защёлкнул на руке мой личный сканер. Тёмно-лимонный. Ну такое себе состояние. Впрочем, я и так это чувствовал.

Пока проделывал это и цеплял на ухо передатчик, «вампирёныш» уже наглым образом сел на лежак рядом, да ещё и взялся меня оглядывать.

— Руки убрал! — шиплю.

Испуганно дёргается, прячет руки за спину. Только тогда вспоминаю, что он их очень стесняется.