EndingTale (СИ)

— Десять минут… Нарушение сердечного ритма, зрачки почти не реагируют на свет. Кровотечение не прекращается. Док, нужно заканчивать.

— Не сейчас! — сквозь агонию я расслышала гнев в его голосе. — Нужно время! Делай всё, что можешь, но она должна быть жива в течение следующих трёх минут!

— Я… У нас ещё осталась кровь для вакцины…

Резкая смена ощущений. Полная вымотанность и осознание безысходности, даже боль отошла на задний план. Меня пришибло гигантским камнем с надписью “апатия”. Вряд ли это хорошо. Уже понятно, что лучше стать просто не может. Наверняка это — последний сигнал организма перед тотальным истощением. Даже не понятно, что происходит вне замкнутого сознания. Почему я всё ещё здесь, что держит меня? Ветер дует где-то вдалеке, на нём можно сфокусироваться, если он идёт из внешнего мира. Но скоро затухнет… Осознаю ли я это? Смерть не вытягивает из тебя жизнь шаг за шагом, нужен лишь один взмах наточенной косой. И всё отрубится в мгновение. Потом уже ничего не будет. Религии врут — рай не наступит. Не придёт и тьма. Ничего не удостоит тебя своим присутствием. Просто ничего не станет. Не сможешь это осознать, не явится вечность, чтобы помочь тебе обдумать свою жизнь.

Как можно представить пустоту? Как космос? Он слишком живой для чего-то, что может прийти после смерти. Звезды полны надежды и веры в будущее. Этому не место в загробном мире. Может… Океан? Полон смерти, темноты и пролитых слёз. Последние рушат всю картину. Разве признак того, что ты способен на чувства, не отрицает пустоту? Даже самая последняя эмоция, на которую можно опуститься, не уйдет с тобой в могилу.

Забавно… Кажется, я начинаю понимать. Протянутая рука, которая не получила заветный подарок, все равно останется рукой, пусть и без заветного подарка. Невидимый глазу воздух всё ещё несёт животворящий кислород. Не взошедший цветок когда-то был семенем. Разве можно сделать из этого какой-то вывод? Я осмелюсь. Пустоты нет в нашем мире. Действительно смешно. А люди боятся всего неизведанного, чего не знают, верно? Именно поэтому так силён страх перед смертью. Первая и последняя встреча с тем, чего не существует. Кто-то пытался спасти себя тщетными иллюзиями, надеяться на реинкарнацию, ад и рай, бытие призраком на земле… Но от правды не убежать. Она поглотит всех без следа. И мы не сможем понять, что это произошло.

Думать так тяжело… Наверное, потому что я в действительности никогда этого не делала? Глупые, мирские мысли, лишь жалкая тень того, на что способен мозг. Жалко, что осознание этого приходит только перед лицом смерти. Я не хочу исчезать, как пыль на ветру! Может… Я действительно поняла, что нужно делать? Разве не в этом вся прелесть жизни? Осознать своё умение осознавать?

— Двадцать минут, Док. Положение медленно ухудшается, мозг уходит в обморочное состояние. Боюсь, что если мы продолжим, возможна клиническая смерть.

— Продолжаем.

Слова ускользали от слуха, как вода сквозь пальцы. Дальше пути уже нет, и мне останется только смириться. Я сделала всё, что смогла, не думаю, что меня можно винить. Всё когда-то заканчивается, и нет смысла это отрицать. Книга погибшего автора не получит продолжения.

***

— Доброе утро.

Коурзон сидел передо мной на стуле и подпирал голову в бесцветной шапке нетвердым кулаком. Я тихо вздохнула и осознала, что снова могу дышать. Такое резкое пробуждение оказалось настоящим сюрпризом. Неужели получилось? Вернуться с того света? Сутки пролетели за миг, словно их не существовало. Тело ломит, сердце всё ещё покалывает, но шар привычно лежит на груди.

— Рик убежал ночью.

Я вздрогнула. Эти три слова ошеломили сильнее землетрясения. Коурзон лишь кивнул.

— Безумец. Звонил его матери. Говорит, что не в курсе о его возвращении. Жалко. Самый талантливый из тех, с кем работал.

Изначальная эйфория быстро угасла. Тяжело признавать, когда исчезает ещё один человек. Особенно когда осознаешь, каково это, хотя бы на миг.

— Доктор… — я слабо прощупала границу своего голоса, — у вас получилось?

— Возможно, — уклончивый ответ. — Я понял, как манипулировать твоей душой, чтобы извлечь из неё вакцину.

— Но проблема в том…

— Не знаю, как достать твою душу.

Я вздохнула. Конечно же, ничто не может даться так просто. И у меня совершенно не осталось сил для того, чтобы вызвать душу вручную.

— И… Что нам делать?

Коурзон молча поднялся и со скрипом отодвинул кресло. Он стал ходить кругами вокруг кушетки, будто искал что-то на полу. Тот, кстати, уже давно перестал быть таким стерильным, как прежде — в отсутствие ассистентов некому больше поддерживать лабораторию.

— Если эта сфера прямым образом влияет на твоё физическое состояние, значит, в ней скрыты средства для изменения конфигурации души. Если я проведу эксперимент с материалом, то, возможно, смогу воссоздать контроллер.

— Опять эксперимент? — я закатила глаза, кожа вновь вернула чувствительность и стала ощущать привычный холод. — Неужели нет более надежного способа?

Доктор прекратил движение и встал посреди комнаты. На минуту в воздухе завис лишь шепот оборудования. Однако в ледяном свете здания прекрасно видно, как метаются глаза Коурзона. В нос ударил неприятный запах нашатыря.

— Я тоже так думал, — мужчина медленно повернул голову в мою сторону, как мертвец, услышавший подозрительный звук. — Что проверенные методы всегда ведут к положительному исходу.

Он вновь достал из кармана смятую фотографию, жалобно хрустнувшую в пальцах.

— Тогда у меня был выбор. Либо я опробую что-то новое, и всю жизнь буду корить себя за то, что не поступил, как по книжке, или же воспользуюсь проверенным поколениями способом. Чужие знания меня подвели. Я не успел.

Доктор обхватил себя руками и затрясся на месте. Меня стал пробирать страх. Обычно спокойный ученый ведёт себя как нервный подросток. Похоже, существует гораздо больше причин для беспокойства, чем казалось раньше.

— И сейчас я не могу позволить, чтобы дорогие мне люди снова страдали из-за моей нерешительности.

Ученый развернулся и отложил карточку в карман, после чего стремительно зашагал к лаборантскому столику. Я смогла разглядеть микроскоп и парочку неизвестных инструментов. Взгляд мельком задержался у застывшей на груди сфере — у неё недоставало крохотного кусочка. Похоже, она более хрупкая, чем казалась.

— Времени совсем мало… Позвонить, чтобы съехала?.. Бесполезно, дороги из города перекрыты…

Коурзон прислонил глаз к линзе и стал что-то записывать в замызганный блокнот. Мне оставалось только наслаждаться симфонией кочующего по строкам пера да тихого бурчания телевизора, распространявшего по воздуху неуместный джаз. Хотелось бы укутаться в тёплое одеяло, лишь тёплый шарф Папируса давал защиту от непрекращающегося холода. Мне стало… Так одиноко. Где… Где же все? Почему не помогут?..

— Надо будет как-то связаться с начальством… Для этого придётся починить приемник…

Голос Коурзона неохотно вырывался из-за стиснутых зубов, будто старался сохранить как можно больше энергии. Голова над тетрадкой висела очень низко, словно в стол кто-то установил магнит. Я старалась не говорить ни слова, чтобы не отвлекать доктора от работы.

— Так много надо сделать… И так мало времени…

Губы мужчины практически не двигались, глаза же, не шевелись они изредка, можно было бы спутать со стеклом. Фиолетовый огонек в зрачках тускло мерцал, то и дело скрывался под набухшими веками врача. Каждый раз, когда Коурзон моргал, его рука на всё большее время оставалась неподвижной, угрожая выронить перо. Листы блокнота давно перестали сменяться — неужели пишет поверх старого текста? Я стала внимательно следить за движениями доктора, с ужасом осознавая, что он поддаётся сну.

— Пожалуйста, очнитесь!

— Я не сплю, Джейн, — Коурзон уронил голову на стол и лениво подложил под лицо измазанную в чернилах руку. — Как Руперт? Ты дала ему обезболивающее?

— Я… Док, что происходит?