Телешоу «Научи меня любить» (СИ)

- Что ж… – не стал спорить рыжий парень, в последний раз окидывая взглядом бесконечные просторы места, давно ставшего ему домом. Прощай, бесконечный Тэхонит.

- Мы же вам говорим – все бесполезно! – вырвавшись из хватки Нила Хоуни, зазвенела медсестра. – Они мертвы! Прекратите вандализм над телами!

- Единственное здесь Тело – это вы, – прорычала в ответ Ксин, схватив Дэя за руку и впервые в жизни начав молиться ТехноБогам. Девушка никогда не отличалась особой верой в высшие силы, но знала пару-тройку молитв от матери, которая не просто верила, жила религиозными ритуалами. И теперь, зажмурив глаза, она повторяла и повторяла ТехноМолитву, надеясь на лучшее. Кто знает, быть может, ТехноБоги действительно услышали ее просьбу, или фиолетовое пламя Геры все же возымело результат, вот только с губ обоих игроков сперва сорвались тяжелые хрипы, а затем оба парня одновременно резко подскочили на игровых креслах. Выглядели они ошарашенными и явно не понимающими, где они и что происходит. Пару мгновений они тяжело дышали, пытаясь прийти в себя, пока не столкнулись взглядами друг с другом.

- Я вспомнил, – тихо выговорил Найт, обращаясь к Дэю.

- Я тоже. Увы.

====== Глава 40. Терпение и слезы ======

Уже неделю свинцовые тучи, отливающие перламутром, стягивали небосвод, не позволяя и лучику солнца проникнуть сквозь плотную пелену к изголодавшейся по теплу поверхности. Влажные и вздутые облака казались переполненными водой воздушными шарами, что грозили вот-вот, не выдержав напора, лопнуть, обрушившись на город масштабным ливнем. Но тучи не торопились разрождаться, будто бы желая довести себя до предела возможностей. И даже яркие, больше походящие на небесные спазмы боли, то и дело сверкающие в облаках молнии пронизывали рыхлый небосвод, терзая и мучая его перламутровую поверхность.

Тяжелые, прожорливые тучи не скрывали, а словно поглощали верхние этажи, превращая их в мутные силуэты, окруженные электрическими разрядами. Дороги в виде лент Мёбиуса от сильнейшего непрекращающегося ветра дрожали и ходили волнами, словно сделанные из тонкого куска ткани. И ни один смельчак не решился бы заехать на дорогу, казавшуюся настолько хрупкой.

Пока облака скрывали верхние этажи, внизу царил густой молочный туман, что гулял по узким улочкам и широким проспектам, обволакивая собой все, до чего добирался. Потому фонари и лавочки расплывались в плотной дымке, дома исчезали прямо на глазах. Туман, словно ластик, стирал куски реальности, предметы и даже людей, что, обогнав вас, могли скрыться впереди и раствориться в молочной стене.

Лишь редкая холодная смесь дождя и града порой капала на серый асфальт, образовывая белоснежную пленку, быстро исчезающую под многочисленными грязными следами. И каждый житель Майбурга, что выбегал на улицу за продуктами, решался прогуляться по городским улочкам даже в столь мрачную погоду или спешил на работу, невольно воздевал глаза к пугающим небесам и с возбуждающим ужасом и восхищением взирал на то, что творилось у него над головой. Воистину будоражащая неуемную, изголодавшуюся по острым ощущениям фантазию масштабная картина открывалась его взору, невольно пробуждая в зрителе страх перед природной стихией.

- Который день жители нашего великолепного города наблюдают страшную, но захватывающую дух невидаль – серые дождевые тучи, что опустились на город, начали по странной, необъяснимой причине закручиваться в воронку, образовывая над центром Майбурга черную рыхлую дыру, – заговорил Анжело Кьяре с экранов многочисленных плексотелевизоров, что украшали почти каждую улицу. Яркие искусственные вспышки и насыщенные краски освещали даже самые узкие переулки, создавая имитацию вечного праздника. Безудержный энтузиазм, который рвался из журналиста, заставил даже ленивых бродяг вынырнуть из пьяной дремы, обратить внимание на репортаж и вслушаться в слова располагающего к себе юркого парнишки. – Но даже это ничто в сравнении с трагедией, от которой город вибрирует который день. Пэйрис Макк, одну из красивейших женщин города и мать всеми любимой звезды Телешоу «Научи меня Любить» Найтарусса Макка сегодня предали огню. Кремация произошла в двенадцать дня в крематории АйлондТрит, после чего прах тут же поместили в погребальную шкатулку! Прямо сейчас гробовщик наносит похоронную гравировку, – вслед за этими словами на экране появилась статная фигура в черном костюме, что в одиночестве наблюдала за манипуляциями худенького, изможденного старика. Руки гробовщика, тем не менее, ловко орудовали необходимыми инструментами, на гладкой поверхности мраморной шкатулки создавая воистину прекрасную гравировку, состоящую из изображения погибшей, а также стандартных надписей: имени и дат рождения и смерти. Процедура длилась не первый час, а потому фигура в костюме успела промокнуть до нитки даже под еле заметным дождем. Волосы парня слиплись и пристали к лицу, белоснежная рубашка превратилась в полупрозрачную, прилипнув к ключицам брюнета и эффектно их подчеркнув. Как ни странно, но, несмотря на подобные неприятные факторы, фигура не выглядела несчастной, опечаленной, погруженной в тяжелые думы. Парень в костюме, напротив, производил впечатление человека расслабленного и не особенно беспокоящегося по поводу всего происходящего. Более того, он больше походил на мимо проходившего зеваку или профессионального «гостя» похорон – это люди, которых нанимали на данные мероприятия в качестве массовки, чтобы со стороны не складывалось впечатление, что умерший никому не нужен. Найту подобные индивиды за день до похорон шагу ступить не давали, но парень от их услуг предпочел отказаться.

- Только гляньте, какая бессердечная дрянь! Выродок третьего поколения, – зашипела старуха на костылях, потрясая скрючившимся пальцем в сторону экрана. – В наше время люди были добрее, душевнее, сердечнее. А посмотрите на Этого! Его мать в погребальной шкатулке, а он, наблюдая за похоронами, кажется, вот-вот заснет от скуки! – воскликнула она, вмиг привлекая к красивому бесстрастному лицу телезвезды излишнее внимание окружающих. Макк действительно со стороны походил на фарфоровую куклу в человеческий рост, которых не лишенные средств люди заказывали для удовлетворения вполне предугадываемых потребностей. Найт, бледный словно мел, спрятав руки в карманы брюк, стойко игнорировал копошащихся в паре метров от него репортеров и камеры, что кружили вокруг него, словно комары.

- А кто виноват в таком отношении, м? – в разговор влез пьяный бомж. – Что растили, то и получили. Хотели идеальных детей, а получили бездушных монстров, неспособных проявлять эмоции вроде скорби и жалости. И немудрено. Кто их этому научит? Общество, с открытым ртом смотрящее шоу, в котором человеческими чувствами играют, словно кошка мотком ниток? Любовь – возможно, единственное оставшееся искреннее чувство – и то поставили на конвейер, превратили в извлечение выгоды, исковеркали смысл и назначение!

- Пьяные бредни! – больше прежнего завелась бабушка. – При чем здесь шоу?!

- Вот именно, – начали раздаваться голоса со всех сторон от бомжа. – Не трогай телешоу! Дело не в нем! Они сами!

Они сами…

«Я ничего не делала, компьютер Сам сломался»

«Я ничего не трогал, оно Само рассыпалось»

«Я ничего не предпринимал, дом рухнул Сам и только по Своей вине!»

Как часто люди используют подобную отговорку, не желая признавать свою вину. Оно само нажалось. Оно само сломалось. Оно само выросло бессердечной дрянью, посмотрите-ка на него, да как он посмел.

Найтарусс Макк продолжал прятать взгляд от назойливых камер. На саму территорию кладбища репортеров не пускали сотрудники ГОР, что после произошедшего не отходили от телезвезды ни на шаг. Но небольшие радиоуправляемые камеры без проблем проникали сквозь толстые прутья мощных кладбищенских ворот и юрко облетали огромные стеллажи мертвецов, добираясь до необходимой цели. Единственный, кому такое было не по силам, – Мартин Бэйн, которому ничего не оставалось, кроме как взобраться на одно из высоких деревьев и снимать Макка издалека, из-за чего качество видео оставляло желать лучшего. С другой стороны зернистая блеклая, лишенная цветов картинка лишь подчеркивала траурную мрачность происходящего. Только даже в таком положении брюнет все равно казался слишком безучастным.