Телешоу «Научи меня любить» (СИ)

- Мисс? – тихо позвал Эгон, остолбенев. – Мисс, вы меня слышите?

Стэм, в отличие от лысого, ответа ждать не стал. Он мгновенно оказался напротив женщины и проверил ее пульс.

- Мертва, – констатировал он.

- Это не?…

- Она самая. Мать Найтарусса Макка, – кивнул Стэм, приподнимая голову женщины за подбородок и всматриваясь в потухшие глаза. – А она была красивой.

- Господи, хотя бы сейчас забудь о своих предпочтениях! Прояви уважение!

- А я и проявляю, – пожал Стэм плечами. – Уверен, ей было бы приятно узнать, что даже после смерти она не растеряла своей красоты. Неважно... Его присутствие здесь и явное отсутствие других предметов, как, например, какой-то установки, что стояла в центре зала и от которой остались одни лишь грубо вырванные провода, говорит о том, что мы опоздали. Наша цель успела уйти, еще и прихватив с собой улики, поэтому полную картину произошедшего нам не восстановить. То есть, это провал. Мы снова в тупике. Маслоу с нас шкуры спустит и будет прав. Такое ощущение, что наш противник всегда на несколько шагов впереди! Это бесит!

- Эй, кто здесь? А ну-ка поднимайте руки и выходите! – послышался голос у двери офиса.

- Гляньте-ка, да здесь кровь! – тут же донесся второй, после чего вспыхнул яркий свет, на мгновение ослепив Тараби и Йота.

- Вот они! Держите их!

И прежде чем ГОРовцы сообразили, что происходит, их уже окружило с десяток охранников, каждый из которых нацелил на них пистолет.

- Эй-эй, мужики, не горячитесь, – привыкнув к яркому свету и разглядев охрану, виновато улыбнулся Стэм. – Мы сами из полиции!

- Ага, из полиции они! Как же! Вы только гляньте, здесь мертвая женщина! Они убили женщину!

- Да никого мы не убивали! – возмутился было Эгон, но это лишь всполошило и без того перепуганных охранников еще больше.

- Молчать! Поднимите руки! Немедленно! – нервно выдохнул один из охранников.

- Говорим же, мы здесь не при чем! Когда мы пришли, женщина была уже мертва. Сами мы из Главного Отделения Расследований! И здесь мы… – взялся терпеливо объяснять Стэм. – Если вы позволите, я покажу Вам свои документы, которые уже предъявлял Вашим коллегам. Только корочки в кармане. Вы же не против, если я их достану? – спросил он.

Большинство охранников тут же явно успокоились, лишь один продолжал паниковать. Его поведение должно было вызвать беспокойство. Но Стэм списал это на тупость охранника, Эгон – на болезненное чувство справедливости мужчины, его же собственные коллеги решили, что друг с утра встал не с той ноги. Никто и подумать не мог, что у охранника на предплечье имеется фиолетовая татуировка в виде шутовского колпака. И естественно никто не заметил, что как только охранник зашел в комнату, всполохи фиолетового пламени скользнули к нему и растворились в его теле.

- Андрэ, да опусти ты пушку, дай им показать удостоверение, – попытался было охладить пыл друга один их охранников, но тот его будто и не услышал, продолжая целиться в улыбчивого Тараби.

- Видите, карман нагрудный, пистолет там бы все равно не уместился, верно же? – спокойно проговорил блондин, одной рукой расстегивая карман и засовывая туда несколько пальцев.

“Пуля…” – тихий шепот будто пронзил сознание охранника.

- А теперь я медленно вытащу удостоверение. Без резких движений.

“Нам необходима пуля…”

Тараби вытянул документы из кармана наполовину, когда почувствовал, что удостоверение за что-то зацепилось. Он дернул сильнее, чтобы вытащить его полностью, но одурманенный охранник посчитал этот жест несущим опасность. Поэтому он и нажал на курок. Раскатистый хлопок на миг оглушил всех присутствующих, словно разорвав реальность на куски. Стэм пошатнулся и обессиленно сполз на пол, схватившись за живот, из которого заструилась свежая кровь.

- Вот… Сука же, – выдохнул он сдавленно, бледнея, как мел. – Это была моя любимая… Футболка, – простонал он, падая навзничь.

- Стэм? – заторможено отреагировал Эгон, поменявшись в лице. – Эй... Эй, Стэм! Ты чего?! – воскликнул он, кидаясь к блондину и пытаясь поставить его на ноги. – Эй, ты чего? Ты чего? Ты чего?!

- Идиот, оставь меня… в покое. Я ранен. Возможно… умираю, – выдохнул в ответ Тараби, даже в таком состоянии искренне удивляясь глупости Йота.

- Ты ранен? Ты сильно ранен?! У тебя кровь!

- Какой вы на… наблюдательный, мистер Анаболик.

- Они тебя ранили, столько крови. Здесь столько крови. Ты умрешь? Ты правда умрешь?

- Эгон… ну-ка, мать твою, взял себя… в руки и немедленно… вызвал мне…

- Ты умрешь. Боже, ты однозначно умрешь, – завороженно забормотал Эгон, теряя последние искры рассудка. – Ты умрешь у меня на глазах. И что я скажу маме. Это Вы Во Всем Виноваты?! – прорычал он, переводя взгляд невидящих от слепой ярости глаз на охранников. – Вот вы Маме рассказывать обо всем этом и будете!

“Просто считай! Дыши ровно и считай до ста! Один-два-три-четыре...”

- Эгон...

- Вы убили его!

“…тридцать шесть-тридцать семь-тридцать восемь…”

- Черт тебя дери...

- Его кровь на ваших руках! – Эгон потерял свой человеческий облик, с каждой секундой все больше походя на одичавшего зверя. Пандемия разума, присущая третьему поколению, вырвалась на свободу. Движения Йота, его искаженное яростью и ужасом лицо и клокочущий голос любого напугали бы не на шутку.

“…шестьдесят пять-шестьдесят шесть…”

- Дебил... Я еще...

“…восемьдесят один-восемьдесят два…”

- Думаете, это сойдет вам с рук?

- Чудила, вызови...

“Сто”

- Я Убью Вас.

- Помощь...

- Убью одного за другим.

====== Глава 39. Волк и камень ======

Виденья страшные рвут на куски,

Обезображенное ужасом лицо.

Ты давишь пальцами на вспухшие виски,

Следя за тем, как тухлое мясцо

Гуляет по миру, вершит суды,

Решает судьбы тысячи людей,

Внедряя в разумы прогнившие винты

Своих позиций: жестче и подлей.

Тебе так хочется куда-нибудь уйти,

Забыться в теплой неразумной синеве,

Но общество опять пытается снести

Хрупкие стены, что скрывают душу, как во мгле.

Ты не стремишься что-нибудь менять:

Бессмысленная трата времени и сил.

Тебе лишь хочется хоть чуточку понять

Зачем на свете ты все это время жил.

Они уже и не помнили, когда и как оказались в этом месте. Кажется, с того времени прошла не одна сотня лет. Парень, прикованный к камню, и волк, что всё это время за ним наблюдал. А иногда и не только наблюдал. В особенно холодные зимние ночи зверь позволял себе приближаться к подозрительному, но однозначно пленившему его душу субъекту, и сворачивался клубком у его ног. Несмотря на наготу рыжего создания, от него всегда веяло теплом, а иногда и жаром. В отличие от камня, на котором парень сидел, словно приговоренный к смерти каторжник на электрическом стуле. Каменистая поверхность сомнительного предмета оставалась покрытой тонкой коркой льда даже в самые знойные летние деньки.

Но обычно зверь все же старался держаться от обнаженного парня на определенном расстоянии, бесцельно наворачивая круги вокруг его лесной обители и мучаясь от периодически возникающих нервирующих воспоминаний. То были сочные, яркие, но мутные картины из прошлой жизни, о которой волк успел позабыть не одну сотню раз. Прошлого, в котором его дикая натура еще скрывалась глубоко внутри, тогда как на поверхности оставался вполне обыкновенный, мало чем отличимый от остальных живой организм с самыми обыкновенными, мало чем отличимыми от остальных мечтами и желаниями. Время, в которое он, будучи одиночкой, все еще старался заверить себя в том, что является частью окружающего мира, что он сможет жить среди всех этих прогнивающих и молящих о пощаде душ, свергнутых в пучину залитого кровью, потом и выделениями мира. Тогда ему хотелось верить в собственную значимость в бесконечном круговороте судеб. Теперь волку не надо было верить во что-то, подстраиваться под кого-то. Он обрел свободу, о которой всегда мечтал. Чего нельзя было сказать о рыжем парне, прикованном к камню. Пленяющий разум волка субъект все еще не забыл прошлого. Именно его олицетворял камень, что не давал парню сдвинуться с места. Прошлое. Ох, как же давно это было. И было ли? Волчьи воспоминания ускользали, будто вода сквозь решето, и зверь все чаще задавался вопросом, не плод ли его фантазии эти странные, размытые сцены? В одном волк не сомневался – всё, что он помнил, не имело для него хоть какую-то ценность. В отличие от обнажённого телом и оголенного душой парнишки с этим Гребаным Камнем, что не давал волку покоя. Зверь долгое время не мог понять, что же именно ему нужно от желанного создания? Свежее мясо, которым смог бы полакомиться зверь, убей он прикованного к камню? Ласку, которую проявлял к нему парень, когда волк, замерзнув, вновь укладывался ему на ноги. Тогда, пользуясь случаем, рыжий, в блекло-зеленых глазах которого плескалась безграничная грусть, касался макушки волка и мягко гладил его по голове меж стоящих торчком ушей. Волк следил за каждым движением создания, рычал на него, но гладить себя позволял. До поры до времени. Далеко не каждый раз зверь скрывал свои истинные эмоции. Иногда гнев и необъяснимая обида заполняли его настолько, что он кусал худые руки и ноги парня, рвал его кожу или вгрызался в самое чрево. Он знал, со временем пленительное создание восстановится. И на его и без того изуродованном шрамами теле появится новый, свежий, омерзительно-розовый. Но сладкая плоть обнаженного незнакомца не утоляла болезненного голода волка, не приносила ему облегчения, тогда как ласки лишь распаляли внутренний огонь сильнее.