Гнездо там, где ты. Том II (СИ)

Пять лет договор незыблем. Между империями установились не добрососедские, конечно, отношения (было бы наивно рассчитывать на это после бесконечной, кровопролитной войны), но внешнее спокойствие, за которым скрывалась недоверчивость и настороженность, вселяло надежду, что Тёмному миру удастся избежание нового противостояния. Сделав однажды огромный, но обоюдно важный шаг во имя своего величия, две расы вступили в эпоху примирения, залогом которой многие посчитали союз королевы эльфов Лайнеф и именитого полководца армии проклятых Фиена.

В дверь постучали. От неожиданности Лайнеф вздрогнула и, вынырнув из воспоминаний, взглянув вновь на надпись на рукояти, тихо прошептала: «Ничто не укроется от ока братства», прежде чем прикрыть тряпицей артефакт. Стук настойчиво возобновился.

— Какого чёрта?! Да, войдите!

На пороге господских покоев появился Кезон. Несколько лет назад командор вызвала его в Данноттар, ибо в ведении огромного хозяйства показала полную свою несостоятельность. Алистар по вышеописанным причинам заведовать делами цитадели более не мог, а хороший управляющий в крепости был нужен, как воздух и пища его смертным жителям. Обратив внимание на учинённый погром, легионер даже бровью не повёл. Привычки редко меняются, а Кезон давно привык к чудачествам командора.

— Служанку звать?

— Позже. Что ты хотел? — тигерна поднялась с пола и обернулась к нему.

— Да я тут мыслю, что господин советник захочет на книги хозяйственные взглянуть. Так это… стоит ли ему в покои их снести?

— Поступай как считаешь нужным. Ты управляющий, тебе и решать. Алистар Кемпбелл всё что угодно может потребовать.

— Так точно, командор. А в остальном всё готово. Правда… — замялся Кезон, разглаживая усы, и по улыбчивому лицу солдата Лайнеф распознала, о ком пойдёт речь. Она нарочито вздохнула, воздев к потолку глаза:

— Дай-ка я угадаю. Гретхен пополнила список своих подвигов очередной проделкой?

Бывалый вояка разве что хмыкнул.

— Какие у нас потери на этот раз? Кто пал жертвою моей неугомонной дочери?

— Командор, ты не строжи её слишком. Она-то не со зла. Разыгралась маленько.

— А поконкретнее, солдат? — давила госпожа. Кезон аж выпрямился, как в былые времена.

— Потери невелики: одёжа, перепуганный поросёнок с кухарками, да загубленная обедня. В общем, обождать с трапезой придётся малость.

— Прекрасно! Моя дочь оставила сотню ртов голодными.

— Эка невидаль, — заворчал управляющий. — А то ты не оставляла, командор. И не сотню, а всего полсотни.

— Ещё один заступник нашёлся. Кезон, побойся богов! За неё просителей — весь Данноттар.

— Так это ж хорошо, — с неизменной улыбкой взглянул Кезон на возмущённого командора. — В любви из проказливых чад хорошие люди вырастают.

— Не забудь напомнить себе об этом, когда Гретхен доберётся до твоих хозяйственных книг и их в топку отправит. Всё, ступай, прислужница минут через десять пусть придёт.

— И всё же, командор, ты с девчушкой-то полегче. Как бы дров не наломать, — прикрыл отставной легионер дверь, а Лайнеф, оставшись одна, улыбнулась, ибо какой матери не польстит, что дочь пошла в неё, даже пусть бы от её проказ трещит по швам весь Данноттар?

Наконец вспомнив о Кемпбеллах, королева схватила изменившийся кинжал. Чары прародителей эльфов невидимым потоком устремились к ней. Будучи чародейкой неопытной, конечно, Лайнеф побаивалась собственной силы и того влияния, которое магия может на неё оказать, потому прибегала к ней в случаях редких, а по большей части хранила в фамильном оружии. Но нечто важное для себя она уяснила: магическая энергия — это совершеннейший материал, коим можно пользоваться по своему усмотрению. Она представила опушку данноттарского леса и мысленно вообразила на ней скромный аркообразный проём — проход в мир землян, от которого провела мост к находящемуся в совершенно ином миру Морнаосу. По воле королевы-чародейки миллиардами искр энергия воспроизвела его, образуя магический коридор.

— Совсем неплохо, — похвалила себя тигерна, подумывая, во что бы одеться поприличнее. Она пошарила ножкой по разбросанной одежде и резюмировала, что «поприличнее» к пришествию придирчивой Иллиам будет голубое платье с широким, расшитым серебряным орнаментом поясом. Успокаивая себя тем, что это всего лишь на один вечер, Лайнеф подхватила платье.

Справедливости ради стоит заметить, что не так уж она и не любила подчеркивающие эффектность женской фигуры одеяния, как по старой памяти полагала. Просто все они обладали существенным изъяном — недолговечностью. Воздействуя на от природы страстного инкуба как красное полотно на быка, его усилиями платья слишком быстро приходили в полнейшую непригодность, стоило эльфийке продефилировать перед мужем, демонстрируя тонкую талию и соблазнительно приоткрытую грудь. Как-то быстро она терялась, забывалась, пленялась и вот уже сама распалялась чарующим пламенем вожделеющих её зелёных глаз, утаскиваемая сильными руками мужа куда поукромнее. Когда же приходила в себя, разомлевшая и счастливо опустошённая, ей приходилось возвращаться в супружеские покои, чтобы заново приводить себя в надлежащий вид, достойный статуса жены вождя огромного клана. В результате, ко всеобщему удовольствию, Мактавеш пребывал в прекрасном настроении, портнихи не оставались без работы, а Лайнеф оставалось лишь притворно возмущаться, ибо с каждым годом брака пылкость ненасытного демона к истинной не только не поубавилась, а в противовес крепчала, сродни благородному терпкому вину.

Лайнеф разоблачилась, нырнула с головой в платье и умудрилась запутаться в юбках, когда услышала звук открывающейся двери.

— Помоги мне, Вива, — полагая, что это её прислужница, та самая данноттарка, которой когда-то давала уроки обращения с оружием, позвала её тигерна. — Это мне кара за то, что родилась женщиной, — шутливо ворчала она, выискивая «свет в конце туннеля» для рук и головы, когда почувствовала большие шершавые ладони на талии.

— Фиен? — замерла она и насторожилась. Нет, это был не он. Запах мужчины не принадлежал её мужу. Выпутываясь из плена платья, Лайнеф успела пережить несколько пренеприятнейших мгновений, гадая, кто посмел коснуться её. Руки неизвестного медленно поползли по обнажённому телу и остановились прямо под грудью, указательные пальцы коснулись прохладой тёплой кожи, и вдруг, обвив женский стан, мужчина порывисто прижал её к себе, да так, что не вздохнуть — не выдохнуть. Напряжённый, хрипящий шепот пробился сквозь тяжёлое дыхание:

— Что же ты сотворила со мной, королева ушастых? Желать истинную вожака — это ж прямая дорожка к пыточному огню. Проститься пришёл, хотел уехать, куда подальше, чтоб не видеть тебя, а ты… в чём мать родила. Взять бы и разложить прямо тут! А может… может, дашься, а? Потушишь жар, что мочи терпеть больше нет? — застигнутая врасплох королева почувствовала твёрдость упирающегося в ягодицы члена. — Ты ж мне с той темницы всё нутро перевернула. Видел, как любила вожака, и сам хочу того же. Дайся, а?! Смолчи…

О чём думал настойчивый воздыхатель, предположить сложно, хотя правильнее будет сказать не «о чём», а «чем», только охваченный одержимостью к госпоже, он, несомненно, помешался, иначе ни на дюйм бы не отстранился от неё. Ободренный молчанием женщины, по чести сказать, парализованной возмущением, стоило ему совершить вторую эту глупость, ибо первой стало открыться тигерне в обуреваемых им страстях, и пришедшая в себя госпожа Мактавеш моментально начала действовать. На диво быстро разобравшись с платьем, воительница обернулась и классическим ударом кулака в челюсть отправила подлеца на пол. И когда он, поверженный, растянулся на покрытых шкурами каменных плитах, только тут Лайнеф признала его.

— Шагс?!

Казалось, воин тьмы сам был в шоке, но самое паршивое началось, когда вдруг раздалось удивлённое восклицание, и детский голосок восторженно воскликнул:

— Ух, классный удар, ма!

В дверном проёме, полностью загородив собой проход, с налитыми кровь глазами стоял вождь клана. Лицо его перекосилось от ярости, лоб, щеки и шею избороздили чёрные вены, в которых бешено пульсировала обожжённая ревностью кровь. На широких плечах, вцепившись ручонками в роскошную гриву волос отца, восседала восхищённая матерью Гретхен. Но очень скоро восхищение её сменилось недоумением, а затем и враждебностью, обращённой к лежащему демону.