Гнездо там, где ты. Том II (СИ)

Вздохнув, Лукреция двинулась дальше. Время приближалось к обеду, и она уже отчаялась найти свою воспитанницу. С некоторых пор рыжеволосая приобрела заметную неуклюжесть. Ту самую, которая свойственна женщинам в интересном положении. Из стройной красотки жена Молоха превратилась в грузную, неповоротливую матрону, а прогулка по двору Данноттара давалась ей не без усилий и отдышки — не так-то просто вынашивать первенца, тем более от демона. Необычайное, встревожившее тёмных феноменальное событие, в благополучный исход которого надеялись, но втайне никто не верил. Никто, кроме тигерны Мактавеш. Она одна заверила смертную, что роды пройдут благополучно, и Лукреция свято верила в это обещание.

Женщина лучилась тихим счастьем, ибо любила и была любима. Если бы не бледнеющий Молох, рвущий на себе волосы каждый раз, как только толкающееся во чреве дитя заставляло Луркецию, хватаясь за живот, вскрикивать и морщиться, счастье патрицианки было бы беспредельным.

— Гретхееен?! Куда ты запропастилась, юная леди?

Она обошла весь внешний двор, побывала на мысе стихий, успела отправить прислужников на поиски в башни, кузню, амбары, подвалы, конюшни, ристалище и кладовые, когда с той стороны, где располагалась летняя кухня, внезапно донеслись истошные женский визг, громкий звук падающего предмета, плеск воды и отчаянные сетования кухарок. Подхватив юбки, Лукреция, насколько позволяло положение, устремилась туда, заранее догадываясь, кто стал великим возмутителем спокойствия трудолюбивых муз кулинарного искусства, то бишь рядовых стряпух.

Когда же добралась и сквозь оханье челяди расслышала высокий детский голос, задиристо призывающий кого-то защищаться, с облегчением поняла, что пропажа нашлась. Наконец патрицианка приблизилась к невысокой стене, ограждающей территорию летней кухни от остального двора, и узрела картину погрома.

Перед огромными кирпичными жаровнями сгрудились три перепуганные кельтки. Иные, что порасторопнее, успели перепрыгнуть через каменную ограду. Этим же не повезло — меж их юбок затесался повизгивающий, чумазый поросёнок, совершенно определённо до смерти перепуганный. Посреди кухни, мерно перекатываясь на округлых боках, лежал опрокинутый чан, из которого на землю вытекали остатки обеденной похлёбки. Напротив, загородив собой проход, на матёрой зверине сидела воинствующая малолетняя амазонка. Ρазмахивая деревянной саблей, бесстрашный сорванец призывала осёдланного волка быть ей верным конём, пинала его голыми пяточками и при этом довольно болезненно дёргала за ухо.

— Серый, давай. Нам нужно задать хорошую трёпку сэру поросёнку, — уговаривала она волка. — Посмотри на леди Мавеллу, Эдну и Сельму. Их мамы расстроятся, потому что они теперь грязные, и рассердятся, потому что они пролили похлёбку. А они не виноваты, потому что виноват сэр поросёнок. Его нужно наказать. Серый, ведь ты же любишь похлёбку из пещерных крыс?

Серый опустил морду и демонстративно чихнул, отчего амазонка весело засмеялась, а у несчастных кухарок вытянулись лица.

— Ну, знаете ли, маленькая госпожа, меня ещё никто так не обижал, — возмущённая толстуха Эдна, позабыв об исходящей от огромного зверюги опасности, подпёрла отсутствующую талию натруженными кулаками и выступила вперёд. — Раз вам так не по вкусу моя стряпня, я умываю руки.

Она стянула с себя объёмистый фартук и полезла через ограду, но в силу грузного телосложения на полпути застряла над ней. Не в состоянии справиться без посторонней помощи, Эдна заохала, замахала руками, от чего стала до комичного походить на огромную квохчущую курицу, что спровоцировало взрыв хохота. В конце концов бедолагу кое-как сняли с ограды и успокоили, а маленькая озорница, переставшая быть в центре всеобщего внимания, уже суетливо озиралась по сторонам в поисках нового приключения. Внезапно озорные глазёнки поймали бегущую к ней девушку с фиалковыми глазами.

— Алекса! — радостно закричала непоседа. — Алекса. Алекса! Смотри, что я умею!

Она безбожно дёрнула Серого за ухо, требуя, чтобы тот прокатил её по двору, но мощный волк, отказываясь терпеть такое унижение, зарычал и, извернувшись, прикусил и скинул с себя ребёнка.

На заднем дворе воцарилась моментальная тишина. Прислужники с ужасом смотрели на маленькую госпожу, ничком лежащую у мощных лап рычащего волка.

— Серый, нет… — подбежавшая Алекса упала на колени перед девочкой, перевернула обмякшее тельце, наспех ощупала и, заглянув в распахнувшиеся коричневато-чёрные глаза, крепко прижала к себе. — Маленькая, что болит? Скажи мне, что у тебя болит? Спинка? Животик? Ножка? Гретхен, не молчи, умоляю!

Алекса почувствовала, как девочка обняла её, пряча личико на плече:

— Алекса, я уже большая, а ты со мной, как с маленькой, — чуть покачиваясь, девушка поглаживала Гретхен по спине. — Всё в порядке. Ничего не болит.

— Таким зверям не место среди людей, — крикнул местный живодёр. — Если собака кидается на ребёнка, её убивают. А тут волк.

— Да, да, — закивали простолюдины, неодобрительно поглядывая на Алексу. — Нужно избавиться от него.

Впрочем, помимо девушки у Серого обнаружилась весьма влиятельная заступница. Гретхен внезапно отстранилась от ведьмы и загородила собой возвышающегося над ней волка. Губки чертёнка с ангельским личиком упрямо поджались, а в глазах вспыхнула та неумолимая решимость, которая очень хорошо была знакома челяди, прислуживавшей всесильному вожаку Мактавешу.

— Тронете, — пригрозила девчушка кулачком и топнула босоногой ногой, — и будете иметь дело со мной!

Смертные притихли. Будь бы перед ними чей другой ребёнок, выпороть как следует, а волка стрелами прикончить. Но им угрожала дочь самого каледонского дьявола, который души в этом чертёнке не чаял. Да и волка, принадлежавшего госпоже Алексе — девице красивой, но пугающей своими колдовскими, насквозь человека видящими глазами, трогать себе дороже. Не дай бог, ведьма сглазит али порчу какую наведёт. Когда она появилась на пороге Данноттара через полгода после великой битвы с иноземцами вместе с увязавшимся за ней кутёнком, госпожа её встретила как родную, а вождь так вообще во всеуслышание объявил, что она — наречённая молодого господина Квинта и, значит, его невестка. С тех пор и живёт в клане, и не замужняя, и не чужая вроде как. А куда пропал юный Мактавеш, где бродит, на какую чужбину его судьба занесла, о том господа помалкивали.

— Алекса, — обратилась к девушке побледневшая Лукреция. — Будь любезна, убери волка. Мне Гретхен забрать нужно. Юная леди, соблаговолите пойти за мной, портнихи только что принесли новые для тебя платья. Они прелестны. Но сперва придётся повиниться о своей проделке перед госпожой Лайнеф.

— Может, лучше папе? — сцепив руки за спиной, проказница пожала плечиками и состроила невинные глазки.

— О, нет! Я прекрасно помню, чем закончилось покаяние перед господином Мактавешем пару дней назад, когда ты подговорила ребятню, и вы открыли все стойла в конюшне, чтобы полюбоваться как «лошадки подружатся с овечками», — дословно процитировала Лукреция объяснения хулиганки. — Потом конюхи весь день гонялись по Зелёной долине за разбежавшимися скакунами, цены, кстати, немереной, а пастухи ещё полночи собирали перепуганную отару. Зато ты, юная леди, порезвилась вдоволь.

— Я тоже искала! — оправдываясь, упиралась Гретхен.

— Конечно, искала. Оглашая равнину вместе с господином Мактавешем боевым кличем, от которого не только животные попрятались в скалах, но и люди вздрагивали.

— Да ладно тебе, тетя Лукреция. Я больше не буду, — в последней попытке избежать сурового материнского взгляда, хитрюга состроила жалостливую физиономию. Она намеренно назвала патрицианку тётей, зная, что та непременно растает. У Гретхен, которой, если по совести, шалости слишком часто сходили с рук, были все шансы добиться «амнистии». Та же кухарка Эдна растрогалась, импульсивно всплеснула пухлыми ладонями и, защищая проказницу, заверила, что больше не сердится на юную госпожу Мактавеш. И тем не менее, на сей раз Лукреция проявила незаурядную твёрдость, так впечатлила её картина беспомощно лежащей у лап зверя девочки.