В поисках будущего (СИ)

Он знает, так что идет другой дорогой.

– Ну, просто взгляни, что стало с Алом. Он больше не хочет этим заниматься.

Это меня злит, и я не знаю, с чего он это приплел.

– Ал уволился, потому что он чувствует себя виноватым, – резко говорю я. – Потому что мой папа пытался спасти его. Если спросили бы меня, я сказал бы, что это эгоистичный повод увольняться, – я прерываюсь на секунду. – Но меня никто не спрашивает…

– Хьюго, я лишь пытаюсь убедить тебя попробовать другие варианты. В Академии Авроров по-настоящему сложно, и…

– Слушай, – перебиваю я его. – Я знаю, что не такой умный, как сестра, хорошо? Поверь мне, я всю жизнь это знал. Но мои отец и дядя тоже не были особенными гениями с книжками, и они оба справились, ведь так?

– Я просто считаю, что ты должен это обдумать, – защищается он. – Не думаю, что ты все тщательно взвесил.

Мне хочется рвать на себе волосы, но я этого не делаю. Я просто говорю так вежливо, как только могу:

– Не хочу быть грубым, но это не твое дело. Я просто хотел спросить, есть ли у тебя формы. Если нет, то отлично. Я возьму у дяди.

Я понимаю, что как бы вежливо я ни пытался сказать это предложение, оно все равно самое грубое из тех, что я когда-либо говорил профессору. Он выглядит несколько опешившим, но затыкается и перестает меня уговаривать. Вместо этого он открывает ящик стола и протягивает мне ворох бумаг. В форме около десяти страниц, и я внимательно просматриваю их, прежде чем снова взглянуть на Невилла.

– Спасибо, – просто говорю я. Я там не задерживаюсь, и, когда выхожу в общую гостиную, там уже полно народа. Младшие студенты вернулись с послеобеденных занятий, поэтому выдохшиеся семикурсники уже не так заметны. Лили больше не за своим столом, так что, полагаю, она или наверху, или совсем ушла из башни. Я не вижу сразу и Аманду, но потом нахожу ее возле лестницы с учебником зелий в руках – пытается подучить в последнюю минуту.

– Ну, думаю, твой отец меня ненавидит, – говорю я, падая на ступеньку рядом с ней, не обращая внимания на то, что отвлекаю ее. Это все равно не имеет значения. Зубрежка в последнюю секунду не поможет ей с ПАУК по зельям, так как мы все равно оба в этом хреновы.

– По какой-то особенно причине или просто потому что? – шелковым голосом спрашивает она, приподнимая брови.

– Я сказал ему, что это не его дело, что я хочу податься в авроры.

Она выглядит так, будто не знает, прийти в ужас или рассмеяться. Она не делает ни того, ни другого, а просто качает головой.

– И почему ты это сказал?

– Потому что он все отговаривал и отговаривал меня, – быстро защищаюсь я. – Он все говорил, что это плохая идея и я расстрою свою мать.

– А ты думаешь, это расстроит твою мать?

Я пожимаю плечами и опускаю голову на секунду, прежде чем снова поднять глаза.

– Я думаю, она будет горда, что я делаю что-то важное, – говорю я, почти цитируя то, что сказал ее отцу раньше. – Ты думаешь, ее это расстроит?

– Я думаю, что она будет волноваться, да, – говорит она, и, когда я открываю рот, чтобы запротестовать, она перебивает меня. – Но думаю, она будет тобой горда. Не думаю, что она скажет тебе не делать этого.

Это многое для меня значит, и я благодарно улыбаюсь ей, прежде чем немного понизить голос.

– Что ты об этом думаешь? – тихо спрашиваю я.

Воздух на лестнице немного натягивается, когда она твердо смотрит на меня и вроде как тщательно обдумывает свой ответ. Наконец она отвечает, и ее голос почти так же тих, как мой.

– Думаю, ты очень храбрый.

– Правда?

Она кивает, и у нее все то же невероятно решительное выражение на лице.

– Не думаю, что многим хватило бы мужества сделать что-то такое опасное после того, через что прошла твоя семья…

Никто никогда не звал меня раньше храбрым. Думаю, я никогда и не полагал по-настоящему, что я храбрый. Я всегда думал, что попал в Гриффиндор только из-за своих родителей. Мне никогда не нужно было быть храбрым. Единственное за всю мою жизнь так называемое “приключение” случилось, когда мне было десять, и в итоге меня заперли в одну комнату с моей сестрой после того, как ее похитили. Я никогда бы в такое и близко не попал, если бы не был таким тупым, чтобы сбежать ее искать. Конечно, мне было десять, так что нельзя по-настоящему судить меня за ту глупость, что туманила мне мозг в то время. Это не моя вина. И я не делал ничего храброго, пока был там. Я только играл в шахматы и ругался с Роуз – все как всегда, когда мне было десять.

Так что не то чтобы мне приходилось делать что-то вроде того, что делали мои родители. Они были по-настоящему храбрыми. Они заслужили свое распределение. Я же попал туда по умолчанию. Я всегда больше был хаффлпаффцем, попавшим не в ту башню. Не то чтобы что-то было не так с Хаффлпаффом… Просто они скучные, вот и все.

Аманда чувствует мое сомнение и говорит:

– И думаю, это очень храбро с твоей стороны, то, как ты со всем справляешься. Я имею в виду, не думаю, что смогла бы, если бы это был мой папа.

– Моя мама говорит, что мы должны продолжать жить, – задумчиво отвечаю я.

– И твоя мама – самая храбрая женщина, которую я когда-либо встречала.

– Я тоже так думаю, – и это правда. Даже без того, что она делала в детстве, со всем, что она делает на работе… Моя мать может все. Она смогла удержать все с тех пор, как убили моего отца. Не думаю, что многие бы с этим справились. Но она все это сделала.

Аманда кивает и продолжает.

– Так что, думаю, даже если она сильно поволнуется, а она будет волноваться, она поймет. Она знает, почему ты этого хочешь. И она знает, что храбрость – одно из важнейших качеств в мире.

– Правда?

– Я думаю, тебе очень повезло, Хьюго, – серьезно говорит она, и ее голос снова падает. – Немногие родители делают столько, сколько твои. И не у многих есть родители, которые так любят их, что поддержат, несмотря ни на что. Но твоя мама это сделает.

То, что она говорит, многое значит. И я знаю, что это правда. Моя мать всегда будет рядом и всегда меня поддержит. Я не хочу, чтобы она волновалась, но думаю, она поймет. Она поймет, потому что это важно. И она не будет пытаться меня остановить.

– Ну, так думаешь, твой папа меня ненавидит? – спрашиваю я, моментально меняя тему.

Она смеется и закатывает глаза.

– Да уж, конечно. Ты знаешь, что всегда был его любимчиком.

– Я действительно не хотел грубить, – честно говорю я. – Он просто не понимал, что я хотел сказать.

– Он переживет. Наверное, он просто немного удивился. Он сильно переживает о твоей маме.

Я знаю, что она права. Мило, что люди волнуются о моей семье, так что я киваю и смотрю вниз на учебник зелий, который открытый лежит на коленях Аманды. Это внезапно напоминает мне, что школа почти закончена. Мы действительно навсегда покидаем Хогвартс. Безумие думать об этом, потому что кажется, что только вчера мы стояли в Большом Зале, глядя на стул, который выглядел жутко пугающе. Помню, как надеялся, что Аманду распределят куда-нибудь еще, потому что она тогда меня раздражала. Она попала в Гриффиндор, а несколько минут спустя и Лили. Только тогда я начал наполовину паниковать, что не попаду в Гриффиндор (у меня было видение, как Шляпа кричит: “Хаффлпафф!”), и я ждал почти годы, пока не остался один на глазах у всех. Последний, кого распределили.

Кажется, будто это было вчера. Не могу поверить, что прошло семь лет. Не могу поверить, что случилось за эти семь лет. Аманда стала моим другом. Мы с Лили разошлись. Моя мама стала министром магии. Мой папа умер. Я вырос. Забавно, потому что я совсем не чувствую себя взрослым.

И кажется, что еще столько всего должно произойти.

– Аманда, – тихо говорю я, прерывая короткое молчание. Она с любопытством смотрит на меня, и воздух снова начинает разрежаться. – Как ты думаешь, что будет, когда мы закончим школу?

Она растеряна, и это написано на ее лице.

– О чем ты? Я думала, ты хочешь пойти в авроры. Ты уже знаешь, что я сделаю, – Аманду уже приняли в отдел индексации в Гринготтс. Я не знаю, насколько ей там понравится, но надеюсь, она не найдет это чересчур скучным.