Трансильвания: Воцарение Ночи (СИ)

— Ты решил в нашу годовщину говорить о моей сестре? — Я окинула его полузлобным взглядом.

— Не ревнуй. — Граф, король, вампир слегка улыбнулся и отстранился. — Выбери, что надеть. Ты идешь на бал, мой ленивый мотылек. Никакие возражения не принимаются. Танцуем тарантеллу и пасадобль. Так что выбери что-нибудь подобающее. Буду ждать тебя в зале, где состоялось наше бракосочетание. Гости уже подтягиваются. Даже Тефенсен пришла. Сказала, что не в силах пропустить круглую дату брака, который ей не удалось разрушить, хоть она и очень старалась.

Последним, что он увидел, перед тем, как вышел из комнаты, было мое картинное закатывание глаз.

Сделав выбор в пользу эффектного красного платья, начинавшегося корсетом от плечей и заканчивавшегося подолом с бесконечным количеством ало-черных воланов и оборок, а также с элегантным разрезом до бедра справа, повесив на шею кулон в форме единорога, подарок от Айнид Глайн, я окинула себя придирчивым взглядом в единственное зеркало в золотой раме, способное отражать вампиров. Завитые кудри, забранные от висков, спадали на плечи. Идеальное платье обрисовывало тонкую и изящную талию, подчеркивало грудь, до неприличия облегало бедра и визуально удлиняло ноги. Завершив обзор, я втерла духи от Шанель в ямочку на шее и снова бросила короткий взгляд в зеркало. Мои некогда пепельные волосы теперь обрели свой иссиня-черный цвет. Зеленые глаза, бледная фарфоровая кожа… Я снова выглядела, как тогда. Когда только прибыла сюда и была обращена. Я была похожа на ту злобную, кровожадную и мелочную Лору Дракула двадцатилетней давности. Да вот только в глазах было что-то иное. Опыт или мудрость… Я не могла сказать, что именно я увидела в своем отражении. Но я изменилась. Сейчас убить ребенка просто потому что его крик режет уши, казалось мне кощунством, и о том инциденте я вспоминала с омерзением к самой себе. Лишь человеческие чувства, сострадание, эмоции делали меня собой. Настоящей собой. Девушкой, которой я была до обращения. Владевшей собой, защищавшей заведующего Алана Стэнфилда, который несколько минут назад сподвиг всю больницу убить меня, и делала я это только потому что так было правильно. В отличие от поступков, которые совершала безумная, сходившая с ума версия меня после обращения в вампира. Разделившие вампиршу-психопатку и вампиршу с состраданием девочка под влиянием Дэнеллы Тефенсен — Корина и некто по имени Лара Изида Кармина Эстелла Шиаддхаль, наследница своей бабушки, которая то короткое время, что была жива, показала, каким человеком нужно быть, навсегда отдалили меня от Лоры двадцатилетней давности. И хоть выглядели мы и одинаково, я знала, чего я хочу, и чем никогда не поступлюсь. Исчезло во мне, как никому не нужный атавизм, стремление убивать, причинять боль и наслаждаться этим, исчез во мне подростковый максимализм. Я занимала трон королевы вампиров и королевы эльфов. Я была вампиршей с эльфийской кровью в организме. Я была ведьмой. Женой своего мужа и матерью своих детей. Это все, что мне было нужно для жизни. Тихонечко прикрыв дверь за собой, приподняв пышный подол и крутанувшись на каблуках своих алых, словно кровь, туфель и оставляя ту Лору далеко в прошлом, я направилась в зал для танцев, в который медленно и верно уже собирались десятки, сотни и тысячи гостей.

Удар каблука по гладкому паркету и лихой задорный ритм тарантеллы. ‘Кружатся жизни, и кружатся скрипки’ поет исполнитель этой прекрасной музыки. С озорной улыбкой совершаю несколько оборотов вокруг себя, не сводя взгляда со своего короля. Вся толпа вампиров видит это, и видит это Дэнелла Тефенсен, а мне плевать. Я забавляюсь, дурачусь, и мои чувства возносят меня к шпилям моего замка в залихвацкой пляске. Я жалею несчастную шестнадцатилетнюю Манон, негодую из-за лейтенанта, который так жестоко обошелся с девушкой, для которой он стал всем в жизни.

Кружатся жизни, и кружатся скрипки, кружатся и уходят.

Подскоками на каблуках описываю круг и попадаю в его руки. Мой муж в парадном черно-золотом камзоле поднимает меня выше себя, крепко обвив руками за ноги, и под надрывный звук скрипки ‘Кружатся жизни, кружатся жизни, кружатся и уходят’ медленно опускает на паркет, не сводя взгляда с моего лица, пока я мягко опускаю руки ему на плечи, все еще раздумывая о судьбе несчастной Манон. Наши лица всего в сантиметре друг от друга, и у меня перехватывает дыхание. Я еле держусь, чтобы не покраснеть. Моя реакция неизменно, год от года, одинаковая. Я реагирую на этого мужчину, и ничего не могу поделать с собой. Он — плен мой, любовь моя. Темные пряди его волос ниспадают на заостренные скулы, а в черных глазах полыхает самый настоящий пламень. Пламень ночи. И от этого огня я горю сама, словно ведьма на костре. Я хватаю его за руку, и, в быстрых подскоках, мы продолжаем ритм тарантеллы, продвигаясь по всему залу, пока она, наконец, не сменяется пасадоблем.

Музыка без слов, ‘Le Plant Sambrero’. Испанская, быстрая. Возложив руки Владиславу на грудь, медленно поднимаю голову снизу вверх, взглядом окидывая его шею, подбородок, губы, затем нос и глаза. Проведя рукой по его виску и щеке, резким движением заведя ее в волосы на его затылке, я слегка отклоняю голову назад, и он, лишь на мгновение склоняется к моей шее. Оставив на ней никому не оказавшийся заметным поцелуй, он заставляет меня распрямиться быстрым рывком на себя. Закинув мою ногу себе на бедро, он скользит пальцами уже где-то намного выше воланов и оборок моей юбки от нижней стороны колена вверх, пока я забываю о том, как дышать, полыхая в адском огне. Красное и черное. Ночь и пламень. Как и тогда, в тот вечер, когда я потеряла девственность после танца на битых стеклах, на поляне у леса. Ритм и напряжение неизменны. Их нисколько не меньше в этот раз по сравнению с предыдущим. А затем, также рывком, он буквально отшвыривает меня от себя, не отпуская моей руки в красной перчатке. Пасадобль начинает править нами. Наши движения похожи на отрывистые стаккато в музыке. Далеко и снова близко. Некоторые из вампиров даже свистят и громко аплодируют, а ведь это еще далеко не конец. Он ведет меня, словно свою тряпичную куклу. Отшвыривая, но не отпуская, привлекая к себе и касаясь, где только возможно, опрокидывая почти навзничь и вращая вокруг меня самой и вокруг себя. В танце он — Дьявол и Бог. Не зря хореографию, особенно такую, именуют вертикальным воплощением горизонтальных желаний. А уж учитывая, насколько он по-страстному маньячен в сексуальных отношениях, не приходилось удивляться, что импульсы вожделения правят им с той же успешностью и в танце. В очередном повороте припадаю головой к его плечу и вижу, как усмехается Дэнелла Тефенсен, не сводя с нас пристального и почти что хищного взгляда, словно ожидая момента, когда ей снова станет дозволено подвергать нас пыткам. Нарочито истомленно закрыв глаза и потершись левой стороной головы о его руку, я открываю их, коротко ей усмехаюсь и показываю только одной Дэне видимый фак, широко улыбаясь и оскаливая клыки. Не сдерживая недоброй усмешки, золотоволосая девушка-дракон с таким же истомленным взглядом нежно проводит когтем под подбородком, визуально показывая мне харакири, только на горле. Покачав головой с усмешкой, я вжимаюсь в супруга всем телом со взглядом: ‘Ну-ка выкуси. Что ты нам теперь-то сделаешь.’ На этот жест она недвусмысленно демонстрирует сначала рвотный позыв, а потом, давя смешок, также жестами, намекает на позу шестьдесят девять, предварительно изобразив пальцами по воздуху побег из зала наружу. От наглости этой драконьей сучки я аж багровею, не зная, как бы жестами ей досадить, а издевающаяся сволочь тем временем утирает фантомные слезки на щеках кулаками, изображая меня, обиженную пикировками. Сжав губы в тонкую полоску и окинув ее мстительным взглядом, я чувствую, что музыка подходит к концу. Последний оборот, и я падаю на колени к ногам Владислава. Красные и черные воланы и оборки моей юбки расстилаются полукругом за моей спиной, словно лепестки роз цвета ночи и огня. Тяжело дыша, я упираюсь лбом в его колено и обвожу взглядом собравшихся вампиров. Тишина в зале стоит гробовая, ничем не нарушаемая, и только через долю секунды зал вампиров начинает взрываться овациями. Рукоплещет даже стерва, чье второе имя — сарказм. Все потому что кто угодно может ненавидеть нас по отдельности, и даже вместе, но отрицать, что наша химия живого с ног свалит, а мертвого из гроба поднимет и то, что мы танцуем, словно рабы дьявольской скрипки, не станет никто. Побоится наказания от всевышних за богохульство…