Игра на двоих (СИ)

Решение принято. Стрела пронзает руку Катона, тот кричит и инстинктивно выпускает свою несостоявшуюся жертву. Мелларк не может устоять на ногах и уже готов свалиться вниз вслед за профи, но Китнисс в два прыжка сокращает разделявшее их расстояние и в самый последний момент хватает Пита, удерживая от падения. Спасая его. Но еще больше меня поражает, когда она все же выпускает последнюю стрелу в растерзанное, но все еще живое тело Катона. В тот момент ею движет не месть, но сострадание. Вопли — человеческие и звериные — мгновенно стихают.

Трибуты стоят на крыше, крепко обнявшись. Все закончилось. Они победили. Измученные, израненные, истекающие кровью Победители.

— Поздравляю, — бесцветным голосом произносит Пит.

— И я тебя, — еле слышно шепчет в ответ Китнисс.

И только голос Сенеки звучит как обычно бодро:

— Приветствую финалистов Семьдесят Четвертых Голодных Игр! Предыдущая поправка, позволявшая двум участникам из одного Дистрикта стать победителям, отменяется. В Игре может победить только один. Удачи!

Я устало прикрываю глаза и откидываюсь на мягкую спинку кресла. Драма, больше драмы. Главный Распорядитель и не собирался оставлять в живых обоих трибутов. Но все поверили. Даже, кажется, я.

— Так и должно быть, — тихо говорит Пит, вставая напротив Китнисс и протягивая ей нож. — Давай. Я готов.

— Почему?

Парень задирает штанину, открывая глубокую рану чуть ниже колена, из которой не переставая течет кровь.

— Я долго не протяну. А им нужен Победитель. Только один. Второй — ни к чему.

Еще один шанс на месть. И он снова упущен. Губы девушки чуть подрагивают, а глаза мечут молнии.

— Нет. Не сегодня, — Китнисс забирает клинок и бросает его себе под ноги. — Победителя не будет.

— Что ты предлагаешь?

Девушка молча достает из кармана горсть темно-синих ягод.

— Откуда они у тебя?

— Надеялась угостить Катона. Смерть от морника ничуть не менее мучительна чем от зубов переродков.

Поднимаюсь на ноги и подхожу почти вплотную к экрану. Сжимаю ладони в кулаки так, что ногти больно впиваются в кожу. Хеймитч рядом, кладет руку мне на плечо. Не помогает. Слишком важный момент. Момент истины.

— Все или ничего.

Я понимаю, что он волнуется ничуть не меньше меня.

— Не бойся.

— А я и не боюсь.

— Вместе?

— Вместе.

— Один… Два… Три…

Не успевают они поднести ягоды ко рту, как из прерывает вопль Распорядителя:

— Стойте! Стойте! Дамы и господа! Позвольте представить вам Победителей Семьдесят Четвертых Голодных Игр!

Морник брошен не землю и безжалостно растоптан ногами. Обратного пути нет. Никогда еще финал не оставлял столько вопросов.

Все, что следует после, происходит удивительно быстро. Замедлившееся было время возобновляет свой стремительный ход. Планолет забирает Китнисс и Пита с Арены даже раньше, чем тело Катона. Как только изображение на экране гаснет, мы покидаем Штаб Игр и возвращаемся в пентхаус в Центре Подготовки. Я ухожу с улыбкой на лице и легкостью внутри. Что-то толкает меня в спину. Скорее, пока никто не понял, кто стоит за спасением двух трибутов.

— Разве не менторы первыми встречают Победителей?

— Нет, — отмахивается Хеймитч. — У нас и без того много дел.

— Но в прошлый раз…?

— В прошлый раз трибутом была ты, и я должен был убедиться, что тебя доставят обратно живой. А по этим двум и так видно, что с ними все будет в порядке, — нетерпеливо, впопыхах объясняет напарник.

И все же он ошибается. Нет, наши трибуты прибывают в целости и сохранности, в том же состоянии, в каком их забрали с Арены. Но если Китнисс сразу же попадает в палату, то Пит отправляется на операционный стол. В глубокую рану, прикрытую лишь тканью джинсов, незамедлительно попадает инфекция, и врачам не остается ничего, кроме как ампутировать ногу до колена. Мы наблюдаем за всем происходящим через маленькое окно смежной с операционной комнаты. Парень лежит на столе, накачанный снотворным. В неестественном ярко-белом свете его кожа приобретает мертвенно-бледный оттенок, а светлые волосы кажутся седыми. Словно труп старика с лицом юноши.

Китнисс не сопротивляется, когда ей вкалывают ударную дозу транквилизатора и относят в отдельную комнату без окон, с кроватью в качестве единственного предмета мебели. Ее жизни ничего не угрожает, но врачи всерьез опасаются за психическое состояние вчерашнего трибута. Отчего-то мне кажется, что это — заслуга Хеймитча, отозвавшего главного врача в сторону и долго ему что-то объяснявшего.

— Твоих рук дело? — я киваю на передвижной столик, заваленный шприцами и пробирками с лекарствами.

Напарник не видит смысла отрицать свою причастность.

— Хочешь выдать ее за сумасшедшую? — в моем голосе больше любопытства, чем негодования.

Мы медленно идем по коридору прочь из больничного отсека. У меня кружится голова от резкого запаха спирта. Трудно дышать. Ощущение, будто аромат лекарств вытеснил из воздуха весь кислород.

— Нет, — ухмыляется мужчина. — Я просто сам пока не очень хорошо представляю, чего от нее ждать, когда она придет в себя.

— Ну, по крайней мере, Арену она покидала, будучи в здравом уме и твердой памяти, — парирую я.

— Подумай сама, волчонок, — качает головой Хеймитч, — сейчас Сноу поймет, насколько грубо он просчитался, пустив все на самотек и позволив Сенеке оставить в живых двух трибутов. Поймет и начинает разбираться, как так могло получиться. Достанется всем, понемногу. Китнисс этого тоже пока не понимает. Она злится на Организаторов и стоящего за ними Президента, который сыграли с ней столь жесткую шутку, но не осознает до конца, в какую серьезную историю попала. И если, очнувшись, она начнет в гневе крушить все вокруг и грозиться убить Сноу, никто не воспримет ее слова всерьез и уж тем более не сообщит об услышанном старику.

— Логика железная! Интересно, Крейн вообще поставил его в известность, прежде чем вытаскивать Пита и Китнисс с Арены?

— Сильно сомневаюсь, — протягивает напарник, распахивая передо мной дверь на улицу.

Я останавливаюсь посреди тротуара и делаю несколько глубоких вдохов и выдохов.

Зато следующие несколько дней мы оба едва успеваем дышать: хлопот у нас и правда оказывается более чем достаточно. Пока на телах наших подопечных затягиваются раны, мы с ментором приступаем к подготовке празднеств по случаю их победы. Каждый в Капитолии занят своим делом. Цезарь составляет список самых откровенных вопросов, чтобы ни одна подробность, ни одна деталь не осталась без внимания. Ювелиры делят золотую корону на две половинки и украшают каждую драгоценными камнями. Зрители с нетерпением ждут появления наших подопечных на публике, чтобы выразить им свою радость и гордость. На Центральной Площади сооружают трибуны и сцену, на которой в присутствии самых важных лиц государства через несколько дней будет происходит коронация. Сноу не показывается, и это слегка тревожит. Эффи договаривается о месте и времени проведения Бала. Я принимаю поздравления от Победителей прошлых лет и рассылаю приглашения фотографам и журналистам, которые поедут с нами в Двенадцатый. Цинна и его команда не выходят из мастерской, сооружая что-то совершенно невероятное для предстоящих мероприятий. Торжеств предстоит немало, и на каждое мы должны надевать что-то новое. Я вижу, как загораются глаза Порции, когда она узнает о том, что в этом году после Игр есть работа и для нее. Они сумасшедшие, эти люди, живущие творчеством. Хеймитч где-то пропадает и никто не знает, чем он занят. Что-то подсказывает, что ментор пытается разведать обстановку в Капитолии и в других Дистриктах. Но это, скорее всего, только мои догадки.