Игра на двоих (СИ)

— Они собрали все припасы у Рога Изобилия и разбили там основной лагерь. Можно сначала лишить их всего необходимого.

— И в первую очередь еды, — зловеще усмехается Китнисс. — Охотиться они умеют только на людей.

— Тебе нужна моя помощь?

— Я не знаю, как к ним подобраться.

— Можно их отвлечь. Я заманю компанию в лес, а ты уничтожишь все, до чего успеешь добраться.

Девушка было кивает всем своим видом выражая готовность и нетерпение, но секунду спустя до нее доходит, чем такая помощь может стоить Руте.

— Это риск. Они убьют тебя.

— Если поймают, — лукаво улыбается девочка. — А им никогда меня не поймать.

Остаток дня они готовятся к вылазке: Китнисс охотится и мастерит самодельный лук, пока Рута готовит еду и затачивает нож. Они вместе придумывают условный знак, чтобы знать, все ли в порядке, и долго решают, какая приманка может привлечь профи. Вечером трибуты забираются на дерево и устраиваются на ночлег. Китнисс снимает с себя ремень и пристегивает им девочку. Та слабо сопротивляется и лишь сильнее прижимается к старшей подруге.

Рано утром трибуты кружат по лесу, обламывая нижние ветки деревьев с самой густой кроной и собирают обломки свежей древесины в четыре кучи, чтобы затем разжечь из них костер. Задумка примитивная, но действенная: заманить профи в лес, притворившись, будто огонь развел какой-нибудь глупый трибут, чтобы согреться или приготовить обед. Дальше их пути расходятся. Рута возвращается в чащу к самому ближнему костру, а ее напарница спешит в центр Арены, к Рогу Изобилия. Притаившись за широким стволом, девушка наблюдает за компанией профи. Ни о чем не подозревая, те готовят завтрак и тихо переругиваются, решая, за чем стоит устроить охоту следующей ночью. Вдруг Катон резко встает и что-то кричит союзникам, указывая вдаль и вверх. Камера перемещается, и мы видим столб плотного серого дыма, поднимающийся из леса и плывущий по безоблачному небу. Рута открыла клетку-ловушку. Побросав все дела и прихватив ножи и копья, профи отправляются на разведку.

Мисс Эвердин вжимается в дерево, прячась в его тени. Но никто из проходящей в каких-то двадцати метрах компании не замечает ее. Девушка провожает их взглядом и принимается ходить по опушке, раздумывая, что делать с припасами, кое-как сваленными на землю у входа в пещеру. Внезапно с противоположной стороны из леса выбегает Лиса. Та уже давно ждет подходящего момента, чтобы стащить у профи хоть немного еды. Ей кажется, что этот момент настал. Исхудавшая, со спутанными грязно-рыжими волосами, девочка напоминает дикого зверька. Но то ли от голода, то ли от усталости присущие Лисе сообразительность и хитрость уступают место медлительности и наивности. Она несется к Рогу Изобилия, не замечая ничего и не думая о возможных препятствиях. Не придавая значения взрытой земле вокруг пещеры.

— Это так странно, — вполголоса протягиваю я, завороженно глядя на взвившиеся в небо клубы огня и дыма. — Только что мы видели, как профи словно наивные дети проглотили приманку, и тут же оказывается, что они заранее подготовились к приему незваных гостей. Им хватило ума не только придумать план, но и грамотно воплотить его в жизнь. А еще они достаточно глупы для того, чтобы пойти на верную смерть, ради призрачной надежды избавиться от еще одного соперника.

— В Голодных Играх странностей на самом деле очень много, — отвечает Хеймитч. Сплошные парадоксы и не видно ни одной четкой границы.

— Это просто смешно.

— И грустно одновременно.

Звук выстрела из пушки прерывает нашу беседу с философским подтекстом. Минус одна рыжеволосая жизнь. Плюс один шанс на победу для наших трибутов. Китнисс, увидев соперницу, вынуждена оставаться на безопасном расстоянии и именно это спасает ее, когда раздается взрыв. Ударная волна теряет силу, разлетаясь по центру Арены и ей не удается ранить второго трибута. Китнисс отбрасывает назад, она падает, моментально переворачивается на живот и ползет прочь, обратно в глубь леса.

Руте везет меньше: по дороге к очередному костру она сама попадает в ловушку разъяренных профи, догадавшихся о ее плане. Остальные зрители теряются в догадках, как им это удалось, мы с Хеймитчем лишь возмущенно фыркаем. Какая разница? В любом случае, пока Китнисс терпеливо ждет союзницу в условленном месте, та беспомощно барахтается под крепкой сетью. Не желая выдавать напарницу, девочка мужественно молчит до тех пор пока Марвел с дьявольской улыбочкой не приставляет к ее шее копье.

Девушка молча, без единого крика пережила гибель младшей сестры, но сейчас она бьется с истерике над телом по сути чужого ей человека. И, по-моему, ее не за что судить. Я видела, каким полным безумной надежды взглядом Китнисс смотрела на Руту, когда ты сделала шаг ей навстречу. Мне, знавшей, насколько близкие отношения связывали двух сестер, было с самого начало понятно, что старшая Эвердин увидела в девочке не просто возможную союзницу, но потерянную было сестренку. В тот момент она не осознавала, что Прим вот уже сутки как мертва, позволив слабостям взять верх над разумом. Китнисс не потребовалось много сил и времени, чтобы убедить саму себя в истинности того, что на самом деле было подделкой, обманов, иллюзией. Несбыточной мечтой. Сейчас девушка потеряла не Руту, а Примроуз. Та умерла у нее на руках, а она ничего не смогла сделать. Спела напоследок колыбельную, закрыла покойной глаза, легко поцеловала в лоб. И покорно отпустила ее, утопив еще не остывшее тело в цветах.

«Ты никому ничего не должна. Все закончилось, ты свободна», — шепчет на прощание девушка и, медленно развернувшись, нетвердой походкой идет к лесу. Уже было облегченно выдохнув, ведь все могло быть гораздо хуже, я в ужасе замираю, видя, как ее испачканные кровью пальцы складываются в знакомом каждому жителю Двенадцатого жесте. Жесте, о котором не было известно никому, кроме нас. Раньше он означал лишь мир и покой. Теперь о нем знают все. И все меняется. Теперь в глазах любого, будь то капитолиец или житель дальнего Дистрикта, он приобретает темное, бунтарское значение, угрожающее заведенному три четверти века назад порядку. В одних он вселяет надежду, в других — страх. Воспаленное воображение рисует на соседнем экране Президента, наблюдающего за всем происходящим и гневно хмурящего брови.

Я оглядываюсь по сторонам. Есть ли здесь хоть кто-то, кто правильно понял, что хотела сказать Китнисс? О чем думала Эвердин, прикладывая три пальца левой руки к губам и поднимая их к небу, прямо под прицелом сотен тысяч камер? Может быть, мы никогда этого не узнаем: не у кого будет спрашивать.

— У каждого своя Рута, — я еле слышу обреченный шепот Хеймитча за поднимающимся шумом недовольных голосов.

— Как звали твою? — спрашиваю, едва шевеля помертвевшими губами.

— Мейсили Доннер.

Спрашиваю механически и не слышу ответа. Да это и не важно сейчас. Гораздо больше смысла — в потрясенных взглядах окружающих нас капитолийцев, словно очнувшихся после долгого сна и наконец понявших, что такое Голодные Игры. Я вопросительно смотрю на сидящего рядом напарника, спрашивая, что же тогда должно твориться в Одиннадцатом и Двенадцатом. Он встает и быстро уходит. Экраны гаснут. Шум постепенно смолкает, и на площади повисает гнетущая тишина. Мне не остается ничего, кроме как присоединиться к Хеймитчу и ждать бури.

Ты думаешь, что бессильна, Китнисс? Что способна лишь наблюдать со стороны за всем происходящим вокруг тебя ужасом, будучи не в силах ничего изменить? Заблуждаешься, девочка. Страшно, фатально ошибаешься. Безмолвный свидетель сказал свое слово. Мы с напарником идем в Штаб на встречу с разгневанным Сенекой Крейном, и практически на каждом шагу видим свидетельства зарождения новой — твоей — власти. В нашем плане всего два пункта: не дать Президенту убить тебя, а затем сделать твою власть сильнее его. Может быть, вместе с тобой у нас хватит сил, чтобы изменить ход событий. По дороге в Штаб я быстро перебираю в уме возможные варианты ответа на вопрос, который Крейн задаст нам первым. Что делать с юной мисс Эвердин? Теоретически, в ее дальнейшем пребывании на Арене не осталось смысла. Та, ради которой она пришла на Арену, мертва. Победительницей Китнисс не может стать по определению. Если только не попытаться соблазнить Распорядителя предложением поставить новый спектакль, еще более масштабный, чем все предыдущие. Обреченный на успех.