Игра на двоих (СИ)

— Останется шрам, — шепчу я, чувствуя под рукой сшитые вместе клочки разрезанной плоти. И тут же ловлю на себе взгляд Примроуз. Отчего-то она не удивлена, словно ожидала, что я приду к ней этой ночью.

— Что ты натворила, малышка? — тихо спрашиваю я.

Прим не таясь смотрит мне в глаза. Ее голос звучит как никогда уверенно:

— Я сделала так, как ты говорила. Я старалась, чтобы они запомнили меня.

— Они запомнят, поверь мне.

В комнате ненадолго повисает напряженное молчание. Примроуз приподнимается на постели и садится рядом со мной, спустив ноги на прохладный пол.

— Много было крови?

— Достаточно, — девочка усмехается и я вижу в ее изменившемся выражении лица саму себя.

Те же слегка приподнятые уголки изогнутых губ, тот же снисходительный взгляд. Когда она успела стать похожей на своего незадачливого ментора?

— Несколько человек потеряли сознание, — смеясь, рассказывает девочка. — А Главный Распорядитель побледнел и упал в кресло.

Зловеще улыбаюсь: да, это зрелище определенно стоило увидеть. Лучше упавшего в обморок от одного вида крови Сенеки может быть только Сенека на созданной им Арене Голодных Игр. Решаю, что пора уходить: достаточно откровений для одной ночи. Но Примроуз останавливает меня, схватив за руку:

— Сегодня последняя ночь перед Играми. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Я поворачиваюсь к ней и, наклонившись, шепчу:

— У тебя слишком хорошая память.

Шутка выходит невеселой и звучит жалко, будто наспех придуманное оправдание.

— Каково это — умирать?

Прикрыв глаза, я вспоминаю свои Игры и все, что за ними последовало. Боль, кровь, страх, попытки забыться.

— Порой это намного легче, чем жить.

Девочка замолкает, но ненадолго.

— Будет больно?

— Совсем немного, — даже я сама слышу оттенок вины в собственном голосе. Звучит, будто это я убиваю сидящую рядом девочку. Отчасти так, наверное, и есть. — И все быстро закончится.

Немного подумав, добавляю:

— Для таких, как мы, Прим, Смерть — не враг. Сначала ты боишься Смерти, боишься обернуться и увидеть ее у себя за спиной, но очень скоро свыкаешься с постоянным, пусть и невидимым, присутствием. Она всегда рядом: кружит над твоей головой грозовым облаком в пасмурный день, наблюдает за тобой из-за угла, знает о тебе абсолютно все, больше, чем ты сама. Она в каждой капле крови, на лезвии ножа в твоей руке, на кончике каждой стрелы в колчане противника. Ты прячешься от нее, а затем, привыкнув, даже перестаешь чувствовать ее незримое присутствие. Иногда она уходит, но ненадолго, и обязательно возвращается. Если тебе повезет, все произойдет так быстро, что ты даже не поймешь: на этот раз она пришла, чтобы увести тебя за собой.

С этими словами я поднимаюсь на ноги и иду к двери. Но, не успеваю тронуть деревянную строку, как Примроуз снова заставляет меня задержаться.

— Я не знала, что покажу Организаторам вплоть до самого последнего момента, до минуты, когда прозвучало мое имя.

— Как ты решилась на это? — обернувшись, жестом показываю на едва затянувшуюся рану.

— Я долго думала, как поступила бы ты на моем месте.

— Я не самоубийца, малышка, — усмехаюсь я.

— За что ты получила двенадцать баллов?

— Если ты внушила им страх и, может быть, уважение, то я — ужас и отвращение. У каждого свои методы, Прим.

— Ты хотела жить?

— Да. Очень.

Я заранее боюсь вопроса, который не по годам умная девочка задаст мне следующим.

— А сейчас?

Задумчиво постукиваю костяшками пальцев по двери. Полированная древесина тихо звенит под моими слабыми ударами.

— Думаю, нет.

— Тогда почему…?

— Почему я жива? — мне вдруг становится смешно. — У меня просто есть определенные причины на то, чтобы жить. Как только этих причин не станет, не станет и меня.

— А у этих причин есть имена?

Я в который раз мысленно поражаюсь ее проницательности.

— Да, — мои губы трогает тень улыбки. — Но это не только люди. Мне нужно кое-что сделать… Успеть сделать, пока Смерть наконец не придет, чтобы забрать меня с собой.

— Ты ждешь этого момента?

— В плохие дни — да, в хорошие — нет. Я стараюсь жить так, чтобы потом, в свои последние мгновения не жалеть о потерянном времени. Ты задаешь слишком много сложных вопросов, Прим.

— Можно еще один? Последний?

— Да, — опрометчиво говорю я, еще не зная, как сильно пожалею о сорвавшемся с языка коротком слове.

— Ты хотела, чтобы я показала Организаторам что-то особенное… чтобы они не забыли обо мне.

— Так было нужно, — твердо отвечаю я. — Ты все сделала правильно. Ты рисковала, но это того стоило.

— Хорошо. А ты?

— Что я?

— Ты запомнишь меня?

Комок в горле мешает говорить, и мой голос срывается на хрип загнанного в ловушку зверя.

— Тебя… Тебя невозможно забыть, Примроуз Эвердин.

Не оборачивайся к ней. Не подходи к ней. Не прикасайся к ней. Я стремительно вылетаю из комнаты, теряя последние крохи самообладания.

Проходя мимо гостиной, замечаю темный силуэт у окна. Пит. Забрался с ногами на подоконник, обнял себя за плечи и уставился на Главную Площадь, откуда, несмотря на предрассветный час, все еще доносятся воодушевленные крики толпы, предвкушающей незабываемое зрелище.

— Не спится? — я подхожу к нему со спины и сажусь напротив на широком каменном уступе.

— Уснешь тут, — невесело улыбается в ответ парень.

— Это было очень смело с твоей стороны, — замечаю я, имея в виду его интервью. — Не каждый решится поведать о своих чувствах на весь мир в прямом эфире.

— С моей стороны было бы смело не поддаться влиянию Хеймитча и играть по своим правилам, — усмехается Пит. — Спасать себя, а не Прим.

— Он хочет как лучше.

— Знаю. Спасибо вам обоим.

— За что?

— За то, что пытаетесь вытащить нас из этой ямы, полной крови невинных детей.

— У нас нет выбора, — смеюсь я. — Мы вас туда столкнули, нам же теперь и спасать. Так почему ты поступил так, как сказал ментор?

— Я просто испугался, — замявшись, признается Пит.

— У тебя много страхов?

— Не слишком. По правде говоря, их вообще не было до того момента, когда ты назвала мое имя со сцены на церемонии Жатвы.

Я не выдерживаю его взгляда и бессильно опускаю глаза.

— Так получилось. Здесь нет моей вины.

— Знаю, — повторяет парень. — Я говорю не об этом. Когда я стал трибутом, меня вдруг начало страшить то, о чем я никогда и подумать не мог.

— Смерть?

— Нет, — он снисходительно качает головой. — Я боюсь потерять себя в этих Играх. Стать кем-то другим.

— Попробуй удержаться от соблазна измениться, может, очередная попытка очередного наивного трибута окажется успешной, — мой голос вибрирует от раздражения.

— Я просто не хочу быть пешкой в чужих руках, — оправдывается Мелларк.

— Ты уже ею стал. Пешкой в руках Хеймитча.

— Это другое.

— Ты думаешь, твоя жертва ради беззащитной девочки, которая тебе никто и которую убьют сразу после того, как расправятся с тобой, поможет тебе остаться человеком?

— Возможно.

— Ты и правда в это веришь?

— Стараюсь. Как бы то ни было, попытаться всегда стоит.

— Я бы сказала, стоит попытаться выжить самому.

— У меня не хватит сил, — сухо отвечает Пит. — Трудно верить в себя, когда даже самые близкие люди не поддерживают эту веру.

Я задумчиво смотрю на него из-под нахмуренных бровей. Они слишком слабые от того, что слишком добрые. Но почему тогда я теряю свою силу перед их слабостью?

— Ты очень добрый, — чуть помолчав, говорю я. — Прим повезло бы, если бы ты и правда любил ее сестру. Тогда бы она вернулась домой целой и невредимой.

— Она и так вернется. Я обычно выполняю свои обещания.