Игра на двоих (СИ)

Трибуты стоят друг за другом, ожидая своей очереди выйти на сцену. Менторы и стилисты должны сидеть в первом ряду зрительного зала, наблюдая за своими подопечными и оказывая им моральную поддержку. Я вижу, какими испуганными становятся глаза Примроуз по мере того, как за кулисами остается все меньше трибутов. Тогда, шепнув Хеймитчу, что присоединюсь к нему и Эффи через минуту, я подхожу к девочке и, наклонившись к ней, шепчу:

— Я лучше многих знаю, как ты себя чувствуешь. Не собираюсь читать тебе нотаций о правилах поведения — Эффи об этом уже позаботилась —, но скажу пару слов. Один очень умный человек когда-то попросил меня не слушать ничьих советов и просто быть самой собой. То же самое я говорю тебе сейчас. Ты можешь бояться чего угодно, но ты должна найти в себе силы быть той, кто ты есть.

— А кто я?

Я усмехаюсь.

— Ты сама ответила на свой вопрос вчера утром.

С этими словами я мягко подталкиваю девочку к сцене, где ее уже с нетерпением ждет Цезарь, и незаметно пробираюсь в зрительный зал.

— А вот и она, самая юная участница Семьдесят Четвертых Голодных Игр!

Когда Примроуз появляется из-за кулис, весь зрительный зал во главе с уронившим микрофон Цезарем восхищенно вздыхает и теряет дар речи. Я судорожно сжимаю руку сидящего рядом Хеймитча, пока тот переводит озадаченный взгляд с девочки на меня и довольного Цинну. Эффи прикладывает к лицу кружевной платок, пытаясь скрыть слезы.

По дорожке, ведущей в центр зала, медленно идет ангел. В зале так тихо, что слышен шорох ее шелковой юбки. Примроуз двигается так осторожно и плавно, что при взгляде на нее создается ощущение, будто она летит, почти не касаясь пола ногами в сандалиях. За ее спиной развеваются два широких белоснежных крыла, объятых огнем. Язычки пламени вздымаются вверх, окутывая девочку сероватой дымкой. Она кажется чем-то нереальным — видением, призраком — чем угодно, но только не человеком. Прим подходит к самому краю сцены. Свет в зале гаснет, и мы видим ее словно парящей в воздухе над нами. Да, она выше всех нас. Выше целого мира. На лице девочки отражается столько эмоций, но страха среди них нет. А в следующее мгновение на ее платье появляются алые пятна, словно Прим истекает кровью. В ответ на мой испуганный взгляд Цинна шепчет: «Ты же хотела, чтобы все увидели, что делает наш жестокий мир с такими ангелами, как она. Они увидят… ».

Даже сам Цезарь стоит позади нее, не говоря ни слова. Тишину прерывает звук гонга: их время истекло. Они даже не прощаются: Прим разворачивается и, улыбнувшись ведущему, улетает со сцены и скрывается за кулисами. Вслед за ней спешим и мы: интервью с Питом можно увидеть и на многочисленных экранах, которыми увешаны комнаты позади сцены.

— Все в порядке? — тихо спрашиваю я, поймав девочку на выходе из зала.

— Да, — нервно смеется она. — По-моему, Цинна слегка перестарался с алой краской.

Тем временем Цезарь наконец стряхивает оцепенение, в которое он впал при виде Примроуз, поднимает с пола микрофон под добродушные смешки публики и приветствует последнего трибута. Пока они разговаривают, я ловлю себя на мысли, что совсем не знаю Пита. Все, что я могу сказать о парне — это то, что вижу, глядя на него. Идеально отглаженные брюки со стрелками, начищенные ботинки, черная рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами. Он держится непринужденно, пытается шутить и быстро находит с Фликерменом общий язык. Но для своего ментора парень так и остается загадкой.

Последний вопрос Цезаря заставляет прогнать непрошеные мысли и вновь уставиться на экран.

— Ну, есть одна девушка, — немного застенчиво признается Пит. — Она всегда мне нравилась, но не замечала меня.

Ведущий издает разочарованный вздох, но тут же берет себя в руки и жизнерадостно восклицает:

— Ты должен сражаться! Ты должен победить! И когда ты вернешься домой, она обратит на тебя внимание. Правильно?

В зале раздаются крики. Зрители согласны с Цезарем и уже предвкушают красивую историю любви Победителя из Дистрикта-12.

— Спасибо, — печально улыбается Питер. — Это мне вряд ли поможет…

— Почему это?

— Видишь ли, Цезарь, вместе со мной в Капитолий приехала ее младшая сестра.

Публика потрясенно умолкает.

— Да, не повезло, — задумчиво протягивает ведущий.

Я думаю, как интересно устроена наша жизнь, но раздавшийся позади знакомый лающий смех рождает подозрения в незапланированности происходящего на сцене.

— Он на самом деле влюблен в Китнисс? — с любопытством спрашиваю я стоящего рядом Хеймитча.

— Нет, — самодовольно ухмыляется тот. — Он просто слишком добр и послушен для того, чтобы не поддаться на мои провокации. Это игра, детка. Наша игра с нашими правилами. Я решил сыграть партию в любовь. Присоединишься?

— С удовольствием, ментор, — по моим губами пробегает горькая усмешка. — Ведь чем бы все ни закончилась эта авантюра, мы с тобой выйдем из нее победителями.

Эбернети растягивает тонкие губы в зловещей улыбке:

— Если все пойдет по плану, не только мы.

Примроуз переводит растерянный взгляд с экрана на нас с Хеймитчем и обратно.

— Что все это значит?

Я спрашиваю себя, какие слова нужны для того, чтобы объяснить этому наивному и невинному ребенку правила Игры, в которую все мы собираемся сыграть. Не успеваю я продумать и одной фразы, как меня опережает напарник. Может, это и к лучшему: как я уже успела убедиться на собственном опыте, Эбернети — настоящий мастер интриг.

— Мы хотим дать хотя бы одному из вас шанс выбраться живым из той мясорубки, в которую вы завтра попадете.

Я мрачно качаю головой: слова мужчины прозвучали грубо, но зато ни одним из них он не погрешил против истины.

— Я мог бы разрекламировать вашу историю так, что твоя и его популярность взлетят до небес. А это, малышка, ничуть не повредит, когда кому-то из вас понадобится помощь на Арене и мы с Эрикой будем вынуждены искать спонсоров, готовых пожертвовать определенную — заметь, немаленькую — сумму на ваше спасение.

— Мне это не нравится, — тихо признается девочка.

«Мне тоже», — мысленно заканчиваю я. — «Но выбор у нас небогатый».

Шоу заканчивается. Цезарь благодарит Пита за приятную компанию и интересную беседу, желает зрителям спокойной ночи и советует всем нам хорошо выспаться перед самым важным — первым — днем Голодных Игр. Мелларк скромно улыбается и скрывается за кулисами. Мы выходим ему навстречу: Хеймитч удовлетворенно кивает и дружеским жестом хлопает его по плечу. Эффи кружит над Примроуз, не переставая сетовать на чересчур инициативного Цинну, который, видите ли, не удосужился обсудить все детали образа ее трибута.

— Эффект был сногсшибательный, Бряк, — посмеиваюсь я, глядя на расстроенную мордочку капитолийки. — Тебе не о чем беспокоиться.

— Очень надеюсь, дорогая, — удрученно вздыхает женщина.

Мы еще долго стоим за кулисами, принимая поздравления и пожелания удачи. Пообщавшись с довольными увиденным зрителями и раздав автографы желающим — только не спрашивайте, на чем порой просят расписаться — к нам возвращаются стилисты. Каждый едва удерживает в руках около десятка пышных букетов, которые они в следующую минуту бесцеремонно сваливают на стоящий у них на пути стол. Пока я провожаю взглядом слуг, уносящих это разноцветное безобразие, у меня появляется идея.

— Эффи, можно тебя на минутку? — мой приторно-вежливый тон приводит Бряк в самое приятное расположение духа и она, даже не сделав мне, как обычно, замечание о том что взрослых не перебивают, обрывает разговор на полуслове.

Я приподнимаюсь на носках — каблуки ее туфель в два раза выше моих — и быстрым, но осторожным движением выдергиваю из букетика живых цветов, украшающих ее элегантную вечернюю шляпку, ярко-желтую розу.