Игра на двоих (СИ)

Иногда Эбернети почти силком оттаскивает меня от телевизора и ведет на прогулку по городу, куда-нибудь далеко, где не слышны крики обезумевшей от зрелищ толпы. «Зачем?», — спрашиваю я. — «Мы должны быть с ними». «Мы не должны забывать, что значит настоящая жизнь», — просто отвечает он. Я слушаю голос мужчины и тишину между нами, повисшую после его слов. Наверное, так происходит со всеми менторами. Мы умираем, глядя, как погибают трибуты, и возрождаемся, когда остаемся одни — с мыслью о том, что нам ничего не остается, кроме как дышать. Все остальное наш кукловод держит под запретом. Я возвращаюсь в Штаб на закате. Поднимаюсь в наш пентхаус, принимаю душ, переодеваюсь во что-то яркое, как можно сильнее не подходящее случаю, и иду на ужин. Экзотические блюда, старинные вина. Хеймитч много пьет, но я не останавливаю его. Оставив напарника общаться с Рубакой, его старым другом, присоединяюсь к Финнику и Джоанне. У обоих в руках бокалы, наполненные шампанским, но ни парень, ни девушка не делают ни глотка. Только следят взглядами за поединком двух трибутов, из Четвертого и Седьмого. Они словно дикие звери нападают друг на друга, вырывая куски плоти, царапаясь и кусаясь, забыв о том что люди убивают друг друга по-другому. Им уже все равно.

Время замедляет свой ход в те несколько минут, пока продолжается бой. И все же развязка наступает неожиданно быстро. Джоанна издает победный клич и хлопает друга по плечу:

— Не в этот раз, парень.

Тот лишь усмехается в ответ и залпом выпивает вино. Выглядит так, будто они — слегка неравнодушные болельщики какой-нибудь спортивной команды. Уж слишком все просто. На лице парня не отражается и тени эмоций. Помня негласное правило, они не держат зла друг на друга. В том, что происходит, виноваты многие, но не мы. Я посылаю Одэйру ободряющую улыбку, но тот только отмахивается.

— Я в порядке.

Буду ли в порядке, когда убьют моего трибута? Буду ли я в состоянии притвориться и сказать, что я в порядке?

Больше в тот вечер на Арене не происходит ничего интересного. В глубокой чаще Пит и Прим разбивают лагерь неподалеку от озера. На ужин — жареная на костре рыба и съедобные, пусть и совсем не вкусные корешки местных растений. Темнеет. Ведущие оглашают список павших. Трибуты, в этом году вы погибаете слишком быстро; пальцев рук хватит, чтобы посчитать, сколько осталось в живых. Я засыпаю на плече Хеймитча, и тот на руках относит меня в комнату. Той ночью мне снится корона на отрубленной голове одного из убитых. Странно, но во сне мне все равно. Я равнодушно бросаю горсть земли на крышку его простого деревянного гроба и ухожу.

Утром меня будит сердитая Эффи. Когда я пытаюсь узнать причину ее плохого настроения, они машет рукой и велит не думать об этом. Все время до завтрака провожу, бездумно уставившись в окно, краем уха слыша истошные вопли, свист ножей и топот ног, доносящиеся с мерцающего экрана. Профи настигли еще одну жертву. Странно. Организаторы будто нарочно тянут время. Ни пожаров, ни наводнений, ни извержений невидимых глазу вулканов. Проходит неделя, и за все это время лишь сами трибуты убивают друг друга. Их остается чуть меньше половины; обычно в этому моменту Распорядитель вмешивается в ход событий, отдавая безжалостные приказы своим помощникам.

Погода портится. С неба падают первые капли дождя, смывая разноцветный грим с украшенной к празднику столицы. Город окрашивается в безликий серый. Та часть природы, над которой у Сенеки и его помощников нет власти, оплакивает павших и тех, кому еще суждено погибнуть. После завтрака всех менторов и капитолийцев-сопроводителей вызывают в Штаб, в зал переговоров. Совещание, если только обсуждение уже принятых за нас решений можно так назвать, длится недолго. Всем неинтересно. Все спят с открытыми глазами. Отпусти нас, Крейн. Одних — напиться, других — проспаться после бессонной ночи, третьих — вколоть в вену спасительно-смертельную дозу морфлинга. Нас с Хеймитчем — немного побыть наедине. Не помню, когда в последний раз он мог позволить себе обнять меня. Мы все время на людях, все время на виду. Притворяемся, что равнодушны друг к другу и кажемся совершенно чужими. Даже по ночам. Я плыву в океане фантазий, представляя, что все сложилось чуть иначе и нас с ментором разделяет не настолько много независящих от нас обстоятельств, как вдруг вкрадчивый тон Сенеки вырывает меня из полузабытья. Он, наконец, перешел к делу — к той причине, по которой мы ему сегодня понадобились. Кажется, я ослышалась. Или неправильно его поняла. С какой стати ему планировать события следующего сезона Голодных Игр, когда нынешний еще не завершился?

Или…

Вторая церемония Жатвы? Прямо сейчас? Вы серьезно?!

Мы словно охотничьи собаки, выполняющие приказы жестокого хозяина. И сейчас нас готовы спустить с цепи в погоне за новыми жертвами. Интересно, когда мы станем не нужны, нам велят загрызть самих себя?

========== Глава 36. Кто-то должен уйти ==========

— Это слишком жестоко даже для Капитолия, — шиплю я Хеймитчу, пока мы выходим из зала.

— Для Капитолия может и так, — хмуро отвечает напарник. — А вот для Президента совсем нет. Как раз в его духе выходка.

Мне остается только вздохнуть. Ну и как они себе это представляют? Прямо в разгар Голодных Игр Эффи Бряк приезжает в Двенадцатый Дистрикт, выходит на Главную Площадь, куда миротворцы согнали все население, словно скот на бойню, и объявляет о проведении еще одной церемонии Жатвы. Не такой, как обычно. Добровольной. А затем спрашивает потерявших дар речи жителей, кто готов отправиться на Арену, чтобы погибнуть за своего соотечественника. Не завоевать победу вместо него, а пасть смертью храбрых ему под ноги. Им, этим несчастным, не будет дано шанса победить, они идут на верную смерть, чтобы защитить честь своей Родины и спасти жизнь знакомого или не очень человека.

— Да, именно так, — кивает ментор. — Интересно, найдутся ли такие идиоты?

Найдутся, Хейм. Я даже знаю, сколько и кто.

Как наставники и защитники своих подопечных, я и Эбернети остаемся в Капитолии, пока Эффи и другие исполняющие обязанности сопроводителей отправляются в короткое путешествие по Панему. Поезд скоростной, весь этот фарс займет не больше одного-двух дней. Мы с Хеймитчем долго стоим на платформе, глядя вслед стремительно удаляющемуся составу. Бряк жизнерадостно машет нам рукой, выкрикивая короткие напутствия, но даже мне понятно, что ее живость и энтузиазм напускные. Теперь нам приходится следить сразу за двумя событиями, происходящими параллельно друг другу. Я долго не могу решить, какое из них более бесчеловечно.

Трибуты прячутся по углам Арены; даже профи, и те притихли, устав бегать по лесу с огромными рюкзаками с припасами наперевес и затаившись в засаде. Организаторы пока не объявили им о произошедшем изменении в правилах. Я с отвращением думаю, что с годами этих самых правил в Голодных Играх становится все меньше. Сплошные исключения, сплошные изменения, сплошной беспредел. Что будет дальше, на Третьей Квартальной Бойне? На Арену загонят все подрастающее поколение Дистриктов? Или, например, Победителей прошлых лет? Истощится ли когда-нибудь фантазия Сноу и его приспешников?

Вечером следующего дня начинаются прямые трансляции с Главной Площади каждого Дистрикта. Кто хочет пойти добровольцем на смерть? Молчание. Равнодушное, мрачное, грозное, потрясенное. Дистрикт-1. От раздавшегося в первых рядах издевательского смеха кровь стынет в жилах. Они верят в своих трибутов и ждут, когда придет их — и только их — час. Дистрикт-11. Кто пожертвует собой ради жизни маленькой Руты? Тишина. Только ветер завывает где-то вдали, меж молодых деревьев, выращенных ее руками. Дистрикт-12. Не делай этого. Ты — не то чудо, которое могло бы ее спасти. Твоя смерть будет напрасной и принесет только боль единственному оставшемуся в живых члену семьи. Я прекрасно знаю, с кем мне предстоит столкнуться вечером в нашем пентхаусе под крышей Центра Подготовки. Я вижу, как Китнисс Эвердин поднимается по широким каменным ступенькам навстречу протянувшей руку Эффи и, глядя прямо в объектив камеры, называет себя добровольцем.