На попутных ветрах (СИ)

— Ну пойдем, покажешь, — согласился Брок, и они, прихватив по шпаге, вышли на палубу, где и устроили тренировочный бой под взглядами всей команды.

Баки уже привык к качающейся палубе, и ему это не мешало, впрочем, как и Броку, который просто срастался с кораблем. Они яростно звенели клинками, высекая искры, практически не уступая друг другу, но Баки чувствовал, что он искуснее во владении шпагой, но одолеть Брока оказалось нелегко. Они несколько минут кружили, не давая друг другу и шанса на победу, а потом Баки провел хитрый финт, и приставил острие к горлу Брока.

— Я победил, — словно между делом заметил он. Оба тяжело дышали, пот катился градом, но соленый ветер приятно обдувал разгоряченные тела.

— А ты хорош, золотце, — широко улыбнулся ему Брок, а вся команда, наблюдавшая за поединком кто с бортов, кто с мостика, а кто с вант, весело аплодировала победителю.

— Капитан, погрузка закончена, — отрапортовал один из офицерского состава, как определил для себя Баки, хотя формы тут никто не носил.

— Отдать швартовы! — весело рявкнул Брок. — Домой, друзья мои.

— Отдать швартовы! — прокатилось эхом по кораблю, и он превратился словно в разворошенный муравейник, где каждый, однако, знал свое место и обязанности. Распустились, словно цветы, паруса на реях, наполняемые ветром, и корабль отошел от берега.

Брок сам встал к штурвалу, выводя “Гидру” из гавани, Баки смотрел на его счастливое лицо, озаренное послеполуденным солнцем, на то, как ветер трепал его волосы, чувствовал щемящее одиночество, не-принадлежность, и уже хотел уйти, но Брок обернулся, широко, ярко улыбаясь ему.

— Иди сюда, Баки, — позвал он, держась за штурвал одной рукой. — Не бойся, золотце, тебе понравится. Вставай, берись за штурвал.

Баки встал к штурвалу, взявшись за его рукояти, и Брок встал за ним, прижимаясь к его спине собой, и положил свои руки на его, крепко обхватывая.

— Я направлю тебя, а ты иди за ветром, почувствуй его, — интимно говорил ему на ухо Брок. — Видишь стрелку компаса? Смотри, чтобы она не отклонялась от курса и правь туда. Я помогу.

Баки вдохнул полной грудью ветер и уверенно ухватился за штурвал, поглядывая то на компас, то на наполненные ветром паруса, честно пытаясь держать курс. Он чувствовал Брока всем собой, но никак не чувствовал его влияния на управление кораблем, хотя его ладони крепко обхватывали пальцы Баки.

— Справа по борту сейчас будет мель, — предупредил его Брок, и Баки чуть двинул штурвал влево, Брок немного довел, и они благополучно обогнули мель. — Молодец, золотце. Главное, не бойся и верь в себя, и в корабль. Он подскажет.

Они вышли в море, и Брок убрал свои руки с рук Баки, обняв его и положив подбородок ему на плечо. Ветер задул сильнее, взъерошил Баки волосы, наполнил его уверенностью в своих силах, что он сможет, ведь ему доверили самое дорогое.

— Смотри, грота-гаф-трисель заполаскивается, — указал Брок на ближайший к корме косой парус. — Возьми чуть вправо.

Баки немного повернул штурвал, и послушные его воле паруса снова поймали ветер, грота-гаф-трисель перестала заполаскиваться, а Брок был доволен им, как слон, Баки это чувствовал всем собой. По тому, как Брок обнимал его, расслабленно, нежно, как устроил он голову у него на плече. Но, в тоже время, Баки чувствовал, что Брок готов исправить любую его ошибку, подстраховать, поймать, если тот вдруг споткнется и упадет. И это все было совершенно бескорыстно, только для него, потому что он был дорог.

“Гидра” летела, послушная его воле, взрывая форштевнем волну, ветер гудел в вантах, поскрипывали тали, и Баки летел вместе с кораблем, окрыленный неведомой свободой. Он крепко держал штурвал, но не боялся ошибиться, вокруг лежало открытое море, а на горизонте маячила зелено-серая громада другого острова.

— Мы туда? — спросил Баки, зная, что Брок его поймет, не нужно указывать рукой.

— Да, мы туда. Там дом, — выдохнул ему на ухо Брок, и Баки почувствовал, как он улыбается, может немного грустно, тревожно, но улыбается.

Остров приближался медленно, а солнце неумолимо катило за горизонт свой раскаленный красный диск. Баки стоял у руля столько, сколько мог, но на подходе к острову сдался, понимая, что не сдюжит подойти достаточно близко. Брок мягко положил свои ладони на его, подведя корабль так, как хотел, и скомандовал убирать паруса и кидать якорь.

Как только Баки позволили выпустить из рук штурвал, он развернулся и, наплевав на всех, жарко поцеловал Брока. Это было невероятное приключение, он в жизни не был настолько живым, как в эти несколько часов, пока правил кораблем.

— Спасибо, — шепнул он Броку, сжимая его в объятиях.

— Не за что, золотце, — тихо ответил ему Брок. — Еще устанешь у руля стоять, — и громко сообщил экипажу. — Стоим неделю. С завтрашнего дня ремонт. А сейчас всем отдыхать, — и снова коснулся губами уха Баки. — Хочешь на сушу? Или…

— Хочу тебя, — шепотом ответил ему Баки, вжимаясь в Брока, наплевав на всех вокруг. Он чувствовал себя живым, возбужденным и счастливым, это было как выйти живым после почти безнадежного боя и осознать это. У Баки словно выросли крылья, и он готов был лететь все выше и выше, в темное южное небо, при этом оставаясь с Броком, обнимая его, дыша им.

— И я тебя, золотце, — едва слышно отозвался Брок, нежно касаясь губами губ, заправляя за уши непослушные, разметанные ветром пряди, и гладил по щекам. Они стояли на мостике и растворялись друг в друге, словно вокруг никого и ничего, кроме ярких звезд над головой, которые невинно спрятались за набежавшими облаками, чтобы не мешать любовникам наслаждаться друг другом.

Баки, оглушенный, опьяненный последними событиями, не заметил, как Брок утащил его в каюту, толкнул на постель, жадно глядя своим невозможным взглядом, и Баки забыл про всех, кто мог даже попытаться отобрать у него Брока, потому что сейчас Брок был только его.

— Золотце, — горячечно шептал Брок, покрывая поцелуями его обнаженное тело, — Баки. Хороший мой, нежный, ласковый. Как же я хочу тебя. Позволишь, золотце? Я не обижу, не сделаю больно, обещаю.

От этого жаркого шепота Баки плавился весь, растекаясь лужицей по кровати, и готов был отдаться, потому что хотел слиться с Броком в экстазе, и не важно как. А еще Брок был настоящим, живым, честным, насколько это было возможно между ними, и искренне хотел именно его, а не его титул или положение, которое можно получить, спя с принцем.

— Да, — жарко выдохнул Баки, понимая, на что он соглашается, и понимая, что ждал именно такого человека, чтобы позволить трахнуть себя. Что ждал чего-то такого честного и неотвратимого, ждал, чтобы желали именно его, без титулов и званий. Он бесстыдно раздвинул длинные ноги, потянувшись к Броку руками. — Да.

Брок припал к его стоящему колом члену губами, облизывая головку, и Баки выгнулся, застонал от ласки, чувствуя ладони Брока у себя на ягодицах, как он сжимает их, и это заводило неимоверно.

Брок самозабвенно сосал Баки, беря до горла, прижимая головку языком к небу, и снова насаживался, а Баки оставалось только вцепляться ему в волосы и стонать, стараясь отсрочить разрядку. Так ему еще никогда никто не сосал, вкладывая в процесс душу, всего себя.

— Брок, — Баки потянул его за волосы, чтобы тот отстранился, — я сейчас…

— Нет, золотце, у меня на тебя большие планы, — и Брок тут же сжал его член у основания, не давая кончить. — Так что не сейчас, золотце.

Баки почувствовал, как острое, обжигающее возбуждение отпускает, но он знал, что это ненадолго. А Брок сильнее развел его ноги, закидывая их себе на плечи, и спустился юрким умелым языком к его входу. Баки застонал, дернувшись, но его крепко держали сильные руки Брока, и он дался, расслабился, позволяя.

Это было что-то невероятное. Язык Брока творил какие-то чудеса, то мокро вылизывая, то ввинчиваясь острым кончиком, и Баки подавался, гнулся под его ладонями, и даже не заметил, как язык сменил палец. Ощущения были странными, но приятными, особенно когда Брок задевал что-то внутри, отчего тело прошивало молнией удовольствия. Баки извивался, не сразу почувствовав, что теперь его ласкают уже двумя пальцами, неотвратимо растягивая. Он было подумал, что сейчас Брок войдет в него, пока он еще не до конца готов, но тот был терпелив и бесконечно нежен с ним, поглаживал по животу, пуская по телу мурашки, и не выпускал его член изо рта.