В поисках будущего (СИ)

— Ох, Ал! Слава богу! Ты не можешь присмотреть за Лэндоном? Пожалуйста. Он должен был отправиться в Нору, но Молли заболела. И я как раз собиралась звать твою маму, но думаю, она сегодня работает. Правда, я бы не просила, если бы это не было нужно, я знаю, ты устал, но не мог бы ты за ним приглядеть? Только ненадолго. Я уйду после обеда, но мне нужно столько переделать, прежде чем я смогу уйти насовсем. Спасибо огромное, ты просто спас мне жизнь!

Ну вот так. Она толкает ко мне Лэндона, и он столь же недоволен таким развитием ситуации, как и я. Для начала, он зол, что его в такой ранний час вытащили из постели, ну и чтобы сделать все еще хуже, он уже достаточно большой, чтобы беситься из-за того, что его мать настолько занята работой, что тащит его с собой в офис в надежде кому-нибудь спихнуть.

Ну и на самом деле, Лэндон — избалованный сорванец, что хуже всего.

Он был довольно милым, когда был младше, и все надеялись, что таким и останется. Но нет, в итоге он как бы во всем пошел в Роуз, и она единственная на планете находит это забавным. Это смешно, правда, потому что Хьюго совсем не такой — он как-то оказался совершенно нормальным, так что можно верить, что их родители не специально их такими выращивают. Но мозги, наверное, передаются с кудрями, потому что Хьюго из них единственный не кудрявый, и он единственный не какой-то вундеркинд. Он не тупой во всех смыслах, но и не такой умный, как Роуз, Лэндон и их мама (кудри, помните?), совсем не такой. Мне жаль Хьюго, правда. Я имею в виду, как будто недостаточно ужасно было то, что он рос в постоянном сравнении с Роуз, так теперь еще и оказалось, что и его братишка — маленький гений. К счастью для него, он единственный, которого почти все любят (по крайней мере, в нашей семье).

Разница между Лэндоном и Роуз в том, что Роуз выросла в уединенном окружении. Как и я, она мало что знала о том, как на самом деле знамениты ее родители, пока не пошла в Хогвартс. Так что она просто была рано развитой всезнайкой. А вот Лэндон же, с другой стороны, просто возрос под светом софитов. Его мать принесла присягу министра, когда ему было три, так что он никогда и не видел разницы. Было невозможно укрыть его от этого знания, так что он представляет, насколько знамениты его родители и знает, что они просто смехотворно важны. Не говоря уже о том, что он избалован сверх меры, — не своими родителями, конечно — но он, в конце концов, самый младший внук во всей семье (не считая детей, что завела парочка моих кузин). И он слишком нафиг умный для своего же блага, что только увеличивает его испорченность. Он умный, и знает это. Вот полный рецепт кошмара.

— Мне не нужна нянька, — твердо говорит он, пока я тащу его из министерства по лондонским улицам. Обычно я просто аппарирую домой, но не доверяю себе транспортировку Лэндона, потому что мы оба можем расщепиться на кусочки. Кроме того, я живу недалеко от министерства, и немного свежего воздуха привередливому ребенку не повредит.

— Думаешь, можешь оставаться в одиночестве? — я хватаю его за плечо, прежде чем он выскакивает на дорогу прямо под колеса двухэтажному автобусу.

— Я не младенец, — пыхтит он, явно уязвленный тем, что его жизнь пришлось спасать в первые же пять минут.

— Тебе шесть.

— Это значит «не младенец».

— Ладно, — пожимаю я плечами. — Тогда назовем это присмотром за пацаном.

Я слежу за светофором, чтобы поймать момент, когда безопасно будет переходить (если к улицам Лондона вообще можно применить термин «безопасно»).

— Ты сам еще пацан, — он собирает руки на груди и отказывается двигаться, когда наконец загорается зеленый, и я подталкиваю его в спину.

— А ты уже почти мертвый пацан, — мрачно бормочу я, наклоняюсь и хватаю его за талию. Он, конечно, это ненавидит, но я не собираюсь пропускать зеленый свет, пока есть возможность перейти улицу. Так что, если мне придется тащить его через дорогу вопящим и трепыхающимся, я это сделаю.

И он так и поступает — вопит и вырывается, я имею в виду. Пожилая женщина смотрит на меня с презрением и шипит что-то об издевательствах над детьми. О, я могу об этом только мечтать. Клянусь, если и есть на свете ребенок, в которого надо вколотить немного мозгов, то это вот этот. Но шансы на это малы, так что не повезло.

— Я тебя ненавижу, — злобно выплевывает Лэндон, когда я наконец ставлю его на землю.

— Погоди, дай отплакаться, — закатываю я глаза и хватаю его за руку. Он изо всех сил старается вырваться, но я крепко ее держу. Последнее, что мне нужно — потерять сына министра магии посреди площади Пиккадилли. Это было бы просто фантастично. Меня бы не только бросили в Азкабан, а еще сразу же оттуда бы и выпустили, чтобы вся моя семья в полном составе могла меня убить.

— Однажды я буду больше тебя, — угрожает он сквозь зубы.

Ага, ты и весь остальной мир, малец. Я даже не тружусь отвечать, просто тащу его вниз по улице к своему дому. Мы быстро добираемся дотуда, и он изо всех сил старается цепляться ногами, пока я тащу его вверх по ступеням. Когда я наконец открываю дверь и вталкиваю Лэндона, оказывается, что в квартире слишком тепло, так что я открываю пару окон и впускаю осеннюю прохладу. Я люблю эту квартиру — она не слишком большая, не слишком маленькая. Она принадлежит моим родителям вообще-то — папа купил ее несколько лет назад, когда они с мамой собирались разводиться, но так как этого не случилось, у них оказалась еще небольшая потрясающая собственность в центре магловского Лондона. Джеймс переехал сюда сразу после окончания Хогвартса, но как только разбогател, ему понадобилось найти себе местечко попрестижнее. Так что я занял эту квартирку, и Лили может пойти в жопу, если думает, что и до нее дойдет очередь, когда она закончит Хогвартс следующей весной. Потому что мне здесь нравится, и я хочу остаться тут навсегда.

Я оставляю Лэндона в передней, пусть развлекается сам. Уверен, он найдет, чем заняться, даже если ему придется разрушить для этого всю мою квартиру. Я зову его из кухни и спрашиваю, завтракал ли он, но он намеренно меня игнорирует. Мне плевать. Я хватаю пару яиц из холодильника и ставлю их жариться, пока делаю то же с хлебом, правда кладу его для этого в тостер. Потом сажусь и расслабляюсь, ожидая, пока еда приготовится. И когда я иду в гостиную и пихаю сэндвич с яйцами Лэндону, он в кои-то веки не спорит и начинает есть, не умничая.

Я скидываю кроссовки и лениво падаю на мягкий диван. Я кошмарно устал и чувствую, что мои веки становятся все тяжелее и тяжелее с каждой секундой. Я чувствую себя так, будто могу проспать теперь часов восемь или девять. Но у Лэндона, само собой, другие планы.

— Ты хорошо прожарил эти яйца? Моя сестра говорила, что можно умереть, если съесть не прожаренные яйца.

— Твоя сестра врет, — бормочу я, и мои глаза закрываются против моей же воли.

— Моя сестра, — поправляет он меня, — учится на целителя.

— А еще твоя сестра — патологическая лгунья. Она не может этого не делать.

— Я скажу ей, что ты так сказал.

Я пожимаю плечами.