Игра на двоих (СИ)

— Нет… Перестань… Отпусти …

Не обратив внимания на мои слова, ментор целует меня в губы, заглушая рвущийся из груди крик. Не зная, что делать, как остановить проснувшегося в нем дикого зверя, я слегка приоткрываю рот, делая вид, что отвечаю на поцелуй, и кусаю его. Мужчина резко отшатывается, но не отпускает меня. Я пытаюсь освободиться и ударить его, но тот снова прижимается ко мне и лишь коварно усмехается в ответ на мои судорожные попытки вырваться. С приоткрытых губ стекает тонкая струйка ярко-алой крови. Его глаза так потемнели, что я уже не могу различить их цвет. Я не узнаю этого мужчину, нависшего надо мной. Пытаюсь сделать шаг назад, отодвинуться, но отступать некуда. Его рука ни на секунду не останавливается: секунду назад он гладил меня по обнаженной спине, спускаясь все ниже и ниже, а сейчас уже расстегивает узкий кожаный ремень на моих джинсах. Понимаю, что силы уходят, и в ту же секунду чувствую, как стальная хватка слабеет. Меня больше ничто не удерживает. Хеймитч отрывается от моей шеи, отпускает запястья, отдергивает руку от расстегнутых джинсов, и отходит на несколько шагов назад, не спуская с меня глаз. Ноги с трудом сохраняют и без того шаткое равновесие, плечи опускаются, руки безвольно повисают вдоль тела. От промелькнувшей мысли меня бросает в дрожь. Отчего-то кажется, что, пожелай он дойти до самого конца, мужчину не остановили бы ни мои просьбы, ни крики, ни попытки ударить его. Это открытие внушает ничуть не меньший страх, чем его недавние действия.

Ментор снова подходит ко мне. Я инстинктивно сжимаюсь в комок, будто стараясь стать незаметной, слившись со стеной, или даже пройти сквозь нее, нарушая все правила этого мира. Спрятав руки в глубокие карманы джинсов, отыскиваю нож и, сжав его гладкую рукоятку, уговариваю себя: если он сделает еще шаг, его ждет то же, что и моих соперников на Арене. Меня не должна останавливать мысль о том, кто это. Это самозащита. Я не беспомощна и не позволю никому причинить мне боль.

Хеймитч рядом. Облокотившись о стену, он нависает надо мной, вновь сокращая расстояние между нашими лицами. Достав из кармана нож, я приставляю его к шее ментора.

— Прекрати, — тихо говорю я. — Только попробуй, и я…

Мои слова должны звучать, как угроза, но дрожащий голос не добавляет им убедительности. Ответом мне служит смех. Мне кажется, или я слышу в нем издевательские нотки?

— Не играй со мной, — мне противно слышать этот умоляющий шепот.

— Согласись, это лучше, чем Игры Сноу.

Я не понимаю, о чем о говорит.

— Совсем нет. Хуже, и намного. Он — это он. Ты — это ты.

Ментор медленно поднимает руку и проводит по моим волосам, откидывая за спину непослушные пряди.

— Видишь? — шепчет Эбернети, почти касаясь губами моего уха.

Отшатнувшись, я встречаюсь с его насмешливым взглядом. Это становится последней каплей. Страх уступает место злости.

— Что, по-твоему, я должна увидеть?! То, что ты сильнее? Что, как и все остальные, можешь причинить мне боль? Что тоже хочешь сделать это?

— Что ты еще сама не готова к тому, о чем просила меня вчера. Ни с кем из них. И даже со мной, как бы ты мне ни доверяла.

Растерявшись от его слов, я не нахожу слов для ответа.

— Я лишь хотел доказать тебе, что еще слишком рано, — тихо говорит ментор. Теперь в его голосе слышится сожаление. — Прости, если напугал.

Прости? Напугал? С отвращением чувствую, как глаза наполняются слезами. Злость перерастает в гнев и, когда я наконец отваживаюсь поднять взгляд, все, что видит ментор, — бушующую внутри меня ярость. Не говоря ни слова, я собираю остатки сил, отталкиваю его и быстрым шагом направляюсь к выходу из комнаты, ставшей вдруг слишком тесной для двоих. Хеймитч бросается вслед за мной. Напрасно. Его попытки задержать меня вызывают еще больший, уже неконтролируемый гнев. Вся злость и обида, что я хранила в глубинах сердца, вырываются наружу. Я подбираю все, что попадается под руку — ночник, кувшин с водой, фрукты из глубокой вазы, — и бросаю в шкаф, в дверь, в стену напротив. Иногда, к моему удовлетворению, получается задеть ментора.

Наконец Хеймитчу надоедает уворачиваться от летящих в его сторону мелких и крупных предметов интерьера. Он подлетает ко мне, хватает за плечи, что-то кричит — органы чувств меня подводят, и я не разбираю слов, —, а затем крепко обнимает. Не знаю, почему, но я моментально успокаиваюсь. Все эмоции исчезают, оставив после себя легкую грусть, усталость и чувство опустошенности. Три слова звучат слишком громко и отчетливо в истекающей кровью спальне, в этом жалком подобии нашего жестокого мира. Каждый звук бьется о стену и долгим и звонким эхом разлетается по комнате, залитой золотым светом теплого полуденного солнца.

— Я тебя ненавижу.

— Знаю. Это пройдет, — посмеивается Хеймитч, не выпуская подопечную из крепких объятий.

Мы стоим так не меньше часа: ментор прижимает меня к себе, осторожно гладит по волосам и шепчет что-то успокаивающее. Я прячу руки в карманы и безвольно опускаю голову ему на плечо. По лицу текут слезы, оставляя на щеках соленые дорожки.

— Обязательно было заходить так далеко?

— Нет. Я просто хотел показать тебе то, о чем пытался предупредить раньше. То самое «однажды», когда я потеряю контроль над собой и всем происходящим.

— Не играй со мной, — повторяю я. — Это слишком жестоко.

— Нет. Президент жесток. А я всего лишь порочен. У каждого есть свой порок — склонность, которая со временем перерастает в привычку. Эффи вечно обвиняет меня в пристрастии к алкоголю и в излишней вспыльчивости. Но она неправа. Это несущественные мелочи. Мой порок — ты. Я ничего не могу с этим сделать. Я не могу контролировать себя, когда ты рядом. Когда-нибудь — когда придет время — ты поймешь, что я чувствую. И простишь меня за все, что я сделал сегодня.

У меня хватает сил лишь на то, чтобы слабо кивнуть в ответ. Очень надеюсь, что ты прав, ментор.

Остаток дня и ночь пролетает незаметно. Я пытаюсь расспросить Хеймитча о том, как ему удалось проникнуть на аукцион, но тот жестом дает мне понять что эта комната — не лучшее место для разговоров на подобные темы.

— Тебе надо отдохнуть, — тихо замечает ментор, — Сложный выдался день.

Выразительно взглянув на мужчину и громко фыркнув, я забираюсь в кровать, сворачиваюсь клубочком и прикрываю глаза. Стоит Хеймитчу сделать шаг в мою сторону, как он удостаивается подозрительного взгляда. Понимая и принимая реакцию подопечной, ментор с печальной усмешкой на губах устраивается в кресле и, откинувшись на высокую спинку, закрывает глаза.

Очередной кошмар будит меня посреди ночи. Мне снится, будто на месте Хеймитча — сам Сноу. Я просыпаюсь с воплем ужаса и именем Президента на искусанных в кровь губах. Не говоря ни слова, ментор встает с кресла и ложится рядом со мной. Страх близости еще не прошел, но я не возражаю. Сейчас у меня нет на это сил. Мужчина кладет руку мне на плечо и привлекает к себе. Как обычно, этого хватает чтобы остаток ночи прошел спокойно. Я проваливаюсь в сон, словно в пропасть, которая манит меня мертвой тишиной, непроглядной тьмой и вечным покоем для уставшей души.

Мы возвращаемся в наш пентхаус на рассвете. Эффи и Цинна обнаруживаются в столовой. Стилист держит в руках кружку с чем-то дымящимся, но при виде меня ставит ее обратно на стол, не отпив ни глотка. Капитолийка рассеянно листает ежедневник. Стоит ей услышать посторонний шум, как она моментально отрывается от бездумного созерцания исписанных страниц. С удивлением замечаю, что она обращает тревожный взгляд не на меня, но на Хеймитча. Тот коротко кивает и улыбается краешком тонких губ. В глазах Эффи загорается огонек надежды, а из груди вырывается вздох облегчения. Я вижу в ее взгляде — слишком осмысленном для обитателя столицы — что-то еще, что-то новое, явно не присущее капитолийке. Восхищение? Ментор лишь самодовольно усмехается в ответ. Весь его вид можно описать одной фразой: «Ну, я же говорил!». Так и не поняв, что все это значит, я приветливо улыбаюсь Цинне, разворачиваюсь на каблуках и отправляюсь в душ. Кажется, они смогут разобраться во всем происходящем и без моего присутствия.