Игра на двоих (СИ)

— Ты не спасешь меня.

Хеймитч выглядит так будто я дала ему пощечину. Отчасти так и есть, и я не жалею об этом. Мне не о чем жалеть. У меня нет времени на глупые сожаления. Я ему доверяю, правда. Но не верю. Не верю, что есть другой выход, что мы что-нибудь придумаем, что мне удастся сохранить жизнь своих близких, не потеряв при этом саму себя.

— Генриетта!

Я подхожу к самому краю обрыва, пару секунд смотрю вдаль, и, раскинув руки, падаю вниз, в океан. Мне не страшно. Не страшно. Не страшно.

От соприкосновения с водой по телу разливается тупая боль, в меня впиваются сотни тысяч ледяных иголок. Ноги и руки сводит судорога. На лице — маска из пылающего льда. Случайный глоток соленой воды обжигает горло. Тяжелые ботинки и намокшая одежда тянут ко дну. Собравшись, обхватив колени руками и подтянув их к груди, я опускаюсь все ниже и ниже, но, чуть только ноги касаются песка и камней, соль выталкивает меня на поверхность. Вынырнув, жадно хватаю ртом воздух и растерянно оглядываюсь по сторонам. Я должна была разбиться о прибрежные скалы, что торчат из воды прямо под тем местом, откуда я прыгала. Почему я жива? «Наверное, кто-то очень хочет, чтобы ты жила», — нашептывает тихий голос в моей голове. Чувства смешанные: сожаление пополам с облегчением. Я стаскиваю куртку и ботинки и, разбросав руки в стороны, растягиваюсь во весь рост на поверхности океана, качаясь на волнах. Солнце слепит глаза, плеск воды навевает сон, однако уснуть мне мешает пронзительный, полный ярости крик, доносящийся со скалы.

— Немедленно вылезай!

Неохотно приоткрыв один глаз, я вижу, как Хеймитч быстрыми, но осторожными шагами спускается вниз, на пляж.

— Не хочешь присоединиться? — зло кричу я в ответ. Если из-за его отказа помочь мне стало больно, то от того, что он не прыгнул вслед за мной, я разозлилась. Хоть я и добивалась совсем не этого.

Несмотря на то, что мой план — оба плана, если быть точной, — провалился, я не собираюсь вылезать из воды. Я больше не чувствую ни холода, ни боли. Может, начнется отлив и волны унесут меня вдаль, за линию горизонта? Или птицы, которых я распугала своим прыжком, вернутся и, заметив мое тело, примут его за самую крупную в их жизни добычу? Или случится что-то еще, что поможет мне остаться здесь навсегда.

Внезапный шум прерывает неторопливое течение моих мыслей: со стороны дороги доносится звук двигателя. Подняв голову, вижу, что ментор так и продолжает стоять на влажном песке и, сложив руки на груди, в грозном молчании наблюдать за мной. Кто-то нарушил наше уединение. Мы больше не одни.

— Генриетта!

Так и знала, что этот голос настигнет меня даже на пороге смерти. Или вытащит из могилы. Бряк. Еле слышно выругавшись, ныряю и отплываю чуть в сторону, под защиту скалы, нависшей над водой. С берега доносятся крики: Эффи орет на Хеймитча, тот кричит в ответ. Я даже не подозревала, что эта женщина знает такое огромное количество нецензурных слов. Однако вскоре споры заканчиваются, ведь перед обоими наставниками стоит одна та же задача: как вытащить из воды подопечную. Я тем временем понимаю, что вечно так продолжаться не может, и вылезаю на берег сама. Эффи снимает свое пестрое пальто и набрасывает его мне на плечи. Холодно. Воздух обжигает части тела, не прикрытые одеждой. Меня бьет крупная дрожь. Проходя мимо Хеймитча, Бряк громко фыркает на него. Тот отвечает ей презрительной усмешкой и пытается поймать мой взгляд, однако я делаю вид, что не замечаю, как его глаза скользят по моему лицу.

Бряк помогает мне забраться в машину и садится рядом. Я даже не спрашиваю, как она нашла нас. Мы возвращаемся в Капитолий. Дорога занимает не меньше часа, и я смотрю в окно, чтобы отвлечься от мыслей, заполнивших мой разум, стоило только выбраться из воды. Капитолийка молчит, и этот факт, честно говоря, немного пугает. Я жду криков, но она не произносит ни слова, только иногда бросает на меня взгляд, полный тревоги, жалости и слез. По возвращении в Капитолий женщина сразу же отправляет меня спать: я и не заметила, как на город опустились сумерки. Согревшись под душем, натягиваю пижаму, заползаю под одеяло и забываюсь беспокойным сном.

Мое утро начинается не с криков капитолийки и даже не с завтрака. Совсем нет, вместо этого стоит мне зайти в ванную комнату, как я оказываюсь в цепких объятиях команды подготовки. При виде меня на глазах всей компании выступают слезы, но одного уничтожающего взгляда достаточно, чтобы ненужная влага моментально испарилась. После обжигающей ванны воздух в комнате кажется холодным и сухим. Я только сильнее закутываюсь в длинный халат. Сегодня подготовка занимает гораздо меньше времени, чем обычно. Вид «базис-ноль». Боевая раскраска не нужна. Ногти покрыты бесцветным лаком, волосы высушены, выпрямлены и распущены, на лице — ни грамма косметики. Завтрак приносят прямо в номер, но я ограничиваюсь лишь чашкой горячего шоколада под неодобрительным взглядом Цинны. Пока стилист помогает мне одеться, внимательно слежу за выражением его лица и, к своему неудовольствию, снова не вижу ничего, кроме жалости.

— Не надо меня жалеть, Цинна, — холодно замечаю я, поймав его взгляд в зеркале.

Тот лишь отводит глаза.

— Прости.

Парень предлагает составить мне компанию до прихода слуг, которые скоро должны прийти за мной, чтобы проводить в отдельный пентхаус. Там я и буду дожидаться результатов аукциона. Как я узнаю, кто стал победителем? Очень просто: он сам придет ко мне.

В ответ на предложение стилиста лишь благодарно улыбаюсь и качаю головой. Тот понимающе кивает и выскальзывает за дверь. Нервы натянуты словно струны. Я продолжаю метаться из угла в угол, поминутно спотыкаясь о мебель. Взгляд падает на лежащий на тумбочке нож, подаренный ментором. В два прыжка подскочив к кровати, хватаю клинок и прячу в глубоком кармане джинсов. Не знаю, зачем я это делаю. Настает такой момент, когда я вообще не отдаю себе отчета ни в собственных действиях, ни в их мотивах.

Скрипит дверь. Я оборачиваюсь не сразу, потому что кто бы ни стоял у меня за спиной, я ему не рада. Ментор. Тяжелый немигающий взгляд заставляет меня буквально по минутам вспомнить вчерашний день. Ментор явно собирается что-то сказать, но я прерываю его всего одним словом:

— Убирайся.

Тот молча выскальзывает за дверь. Я опускаюсь на аккуратно застеленную постель и в бессилии закрываю лицо руками. Не хочу его видеть. Не хочу смотреть в темно-серые глаза, снова и снова слышать «нет» и каждый раз переживать то чувство обиды, охватившее меня на вершине скалы и подтолкнувшее к ее краю. Но теперь к ним примешивается оттенок вины. Сноу загнал в угол меня, а я — своего ментора. Хеймитч ведь не виноват. Ни в том, что Сноу выбрал меня своей новой игрушкой, ни в том, что я выбрала его своим защитником. Ему просто не повезло.

Из коридора доносится звук шагов, а за ними — стук в дверь. Пора. Прежде, чем выйти из комнаты, бросаю мимолетный взгляд в зеркало. Мое отражение — все та же маленькая испуганная девочка — машет мне рукой и грустно улыбается. В голове звучит голос ментора. Пришло время попрощаться с детством. На этот раз оно остается — ухожу я.

Мы входим в лифт и поднимаемся на верхний этаж. Безгласые слуги сопровождают меня до самого пентхауса. Он гораздо больше нашего, но я без труда ориентируюсь в нем и вскоре обнаруживаю «свою» комнату — громадную спальню с зеркальными стенами, окнами от пола до потолка, занавешенными тяжелыми портьерами, широкую кровать и другие предметы мебели. Я опускаюсь на пол у окна и бездумно смотрю на просыпающийся город с высоты птичьего полета: на спешащих прохожих, кажущихся едва различимыми точками, на проезжающие автомобили и пролетающие планолеты. В небе плывут редкие белоснежные облака и ярко светит солнце. Закатав рукава свитера, подставляю руки его лучам и наслаждаюсь весенним теплом. В моей жизни осталось не так много радостей, но есть и такие, которые у меня не отнимет никто. По крайней мере, пока я жива и сохраняю рассудок.