Лисёнок (СИ)

Надо было не только на грибы, но и под ноги смотреть: я споткнулся о какую-то ветку, поскользнулся и скатился, чудом удержавшись на ногах и даже не рассыпав грибы, по пологому склону на заросшую высокой травой полянку. Оглушительно трещали кузнечики. Я поставил корзину и побрёл через эту траву, ведя ладонями по её верхушкам. Что за чудесное место! Лес никогда не перестаёт удивлять!

Впереди трава зашуршала и заколыхалась, послышалось какое-то сопение, и что-то пулей вылетело из травы и сбило меня с ног. Я грохнулся навзничь, интуитивно вытягивая руки и ловя это что-то. Солнце слепило глаза, и я не сразу разглядел, что же я поймал, а когда разглядел, то с изумлением обнаружил, что держу под мышки ребёнка. Ему было года четыре на вид, у него были большие карие глаза и пушистые ресницы. Откуда тут ребёнок взялся? Я растерянно уставился на него, он — на меня, его глаза становились всё больше и блестящее, он наморщил нос, запыхтел… Я испугался: сейчас расплачется!

«Чу-у!» — громко чихнул он, и тут произошла удивительная вещь: из его тёмных волос выстрелили два мохнатых ушка, а сзади провис хвостик. Лисёнок?!

Трава снова зашуршала, и на полянку выбежали ещё двое детей: маленький, точно такой же, как и тот, которого я держал, и девочка постарше, лет пяти на вид. Увидев меня, они отпрянули, и от волнения, а может, испуга и у них выскочили ушки.

Лисёнок в моих руках внимательно посмотрел на меня, сосредоточенно морща лоб, потом решительно протянул руку и схватил меня за нос.

— Ай! — невольно воскликнул я.

Лисёнок пискнул, вывернулся из моих рук и дал стрекача, но заметил других детей, свернул и кубарем докатился до них, обхватывая старшую девочку ручонками и всхлипывая. Три пары блестящих карих глаз уставились на меня.

Я поднялся с земли, отряхнул землю со штанов. Лисята попятились, в любую минуту готовые удрать. Странно, что их удерживало? Может быть, любопытство или испуг?

— Где вас носит? — донёсся до меня голос, который я бы ни с каким другим не перепутал. — Ни на минуту нельзя отвернуться…

Кусты затрещали, и на полянке появился Кицуро. Он сердито воззрился на лисят, но тут заметил меня.

— Токуми!!! — Я и опомниться не успел, как снова лежал на траве, а Кицуро сидел сверху и тёрся лицом о мою щёку. — Токуми, я так соскучился!

— Подожди минутку! — Я старался перехватить его руки, но Кицуро продолжал приставать ко мне, и его ушки встопорщились, подрагивая. — Они ведь смотрят…

— А? — Он выпрямился, обернулся и посмотрел на лисят; они сгрудились и во все глаза на нас смотрели.

— Это твои дети, Кицуро? — спросил я.

— И твои тоже.

— Что?! — невольно вырвалось у меня. Хотя не было нужды спрашивать или сомневаться, я и так это знал: глазки-то у них мои!

— Ты что, не рад? — с подозрением спросил Кицуро, прижимая уши, и очень недовольно заворчал.

— Что ты! Но это так… неожиданно. — Я сжал лоб и засмеялся. — Узнать, что у меня, оказывается, уже трое детей!

— Четверо, — смущённо поправил меня Кицуро и из-за спины выудил ещё одного карапуза, совсем маленького, который энергично сосал соску и без страха смотрел на меня.

— Четвёртый, — растерянно сказал я.

— Четвёртый, — подтвердил Кицуро, на вытянутых руках придвигая ребёнка ко мне. — Смотри, какой хорошенький!

Малыш был очарователен: он походил на Кицуро, у него были зелёные глаза и светлые волосы.

Вот так. Я отец многодетного семейства, лисьего семейства причём.

— Ты примешь их? Как принял меня? — Кицуро с тревогой наклонил голову, его хвост завилял.

— Да о чём ты! Я же просто… Да я обалдел, честное слово! Почему ты мне раньше не рассказал о том, что у нас… дети? — Я сел, Кицуро скатился мне на колени.

— Ты не спрашивал. — Он пожал плечами, подкидывая ребёнка в руках, поскольку тот начал хныкать.

Да, я не спрашивал… Да разве я мог предположить, что у него и у меня могут быть дети?!

— Спать хочет. — Кицуро слез с меня и снова положил ребёнка себе за спину. — Мы идём домой. И папа тоже. — Он ухватился за мою руку, принуждая меня встать. — Время полуденного отдыха.

Какими-то неведомыми тропками мы вышли к дереву, возле которого и была нора Кицуро. Мне почему-то казалось, что каждый раз эта нора находилась в другом месте: местность вокруг была совсем другой теперь. То ли чары, то ли лисёнок просто так плутал, запутывая следы…

Лисята один за другим проскользнули в нору. Кицуро обхватил меня за шею руками:

— Ты останешься с нами ненадолго?

— Да хоть навсегда… — пробормотал я.

Мы поцеловались. Кицуро прильнул ко мне и увлёк за собой в нору. Нора изменилась: Кицуро, очевидно, раскопал её ещё больше, чтобы теперь в ней помещалось всё семейство. В углу был большой ворох сена и еловых лап, на корнях дерева висели связки сухих грибов и ягод, пучки каких-то трав. Повсюду были разбросаны изгрызенные шишки, на корнях тоже были следы зубов. Все трое лисят сидели рядком и казались настоящими ангелочками. Кицуро смущённо ногой раскидал шишки по углам:

— Когда они отоспятся, они так безобразят!

— Как ты с ними справляешься? — удивился я. Хотелось бы мне на это посмотреть!

Кицуро толкнул меня на сено:

— Ложись. Я сейчас. Спать! — добавил он, обращаясь к лисятам.

Лисята заползли на еловые лапы, косясь на меня, свернулись клубочками и уткнули мордочки в хвосты. Кицуро покачал младшего ребёнка, положил его к остальным. Потом он запрыгнул на меня сверху, прижался ко мне, перебирая мои пальцы своими острыми ногтями:

— Ты скучал по мне, Токуми?

— Ещё бы!

— Тебе понравились наши дети?

— Конечно.

Кицуро потёрся щекой о мою шею и фукнул в неё:

— Это хорошо.

Глаза его сморгнули, закрылись, он задремал. Лисята вскоре тоже засопели. Я просто лежал и смотрел на них всех, с трудом осознавая реальность происходящего: это мои дети…

Маленький лисёнок завозился, захныкал. Кицуро тут же открыл глаза, ползком добрался до него и взял на руки, укачивая.

— Ты такой заботливый, — сказал я, чувствуя некоторую гордость.

Кицуро улыбнулся, сел, спуская с плеча рукав:

— Он есть хочет.

Я растерянно смотрел, как Кицуро помял сосок пальцами и приложил лисёнка к нему. Тот засопел, зачмокал. Кицуро поморщился:

— Не хочет есть, когда в лисьем обличье. И со старшими так же было. Наверное, это потому что они полукровные.

— Подожди-ка, — озарило меня, — так, получается, ты не совсем лис, а…

Кицуро виновато улыбнулся, отнял ребёнка от груди и приложил его ко второму соску. Наконец карапуз наелся, довольно запыхтел, и вот он уже крепко спал рядом с братьями. Кицуро потёр грудь, соски его раскраснелись и припухли. Это выглядело так сексуально, что у меня едва кровь из носу не пошла.

— Что? — Кицуро искоса посмотрел на меня. — Хочешь попробовать?

Я смущённо засмеялся. Кицуро свалился на меня, его горячие твёрдые соски упёрлись мне в грудь.

— Я тебе не разонравлюсь из-за этого?

— Ну что ты!

Кицуро подышал мне в шею, попрыгал на мне, виляя хвостом:

— Я хочу тебя, Токуми.

— Но лисята…

— Они спят. — Его руки заскользили по моему боку. — Я хочу, чтобы они запомнили твой запах… чтобы они пропитались им так же, как я… чтобы смогли отличить его от сотни других… чтобы почувствовали его даже за километр… чтобы они знали тебя, как я тебя знаю…

— Кицуро… — Я с нежностью погладил его по ушкам.

Он довольно запыхтел, зафыркал, стаскивая с себя одежду. Он ещё больше похудел, но бёдра стали шире и плечи округлились. На груди и руках были следы от укусов маленьких зубок (до сих пор кусаются!). Шрам на боку почти исчез, осталась лишь едва заметная белёсая чёрточка.

— Тебе сложно с ними?

— Немного, — признался он. — Видишь ли, у кицунэ никогда не бывает больше трёх лисят: они их прокормить не смогут. А из-за близнецов у нас их четыре. Но я справлюсь, не волнуйся.

— Кицуро, но ведь если мы снова… то

— Нет, больше лисят не будет. — Он догадался, о чём я хотел спросить. — Так мы устроены: три помёта, а потом всё, лисят никогда не бывает. Так что мы смело можем делать это снова, и снова, и снова, — промурлыкал он, прижимаясь лицом к моему животу. — Ты хочешь меня, Токуми?