Лисёнок (СИ)

— Ты должен о нём позаботиться. Обязательно.

— Ладно, ладно, но теперь-то… — Я взял Кицуро за талию, но он снова отстранил меня. — Не упрямься, Кицуро!

— Помоги мне… — Он уцепился за моё плечо и показал рукой направление. — Я должен попасть в нору. Помоги мне дойти до неё.

Я пытался возражать, но лисёнок был непреклонен, и пришлось идти с ним в лес искать его нору. Вернее, я почти тащил его на себе: позади оставались кровавые следы, алая полоса расползалась по одежде Кицуро, и его шаги становились всё путанее.

— Да ты так кровью истечёшь! — ужаснулся я.

— Вот и пришли. — Кицуро оттолкнул меня и опустился на четвереньки перед норой. — Я должен забрать отсюда кое-что…

Я огляделся. Кажется, если судить по деревьям, это место не так уж и далеко от Ишикавы, так почему же я никогда не мог его найти? А тут мы добрались за считанные минуты… Загадки, сплошные загадки…

Шорох. Из норы показалась голова Кицуро, лицо его было очень бледно — ни кровинки!

— Помоги мне… — выговорил он, — у меня сил не хватит выбраться.

Я вытянул его за плечи из норы, и он привалился ко мне, тяжело дыша. Кровь всё сочилась из раны, но он даже и не думал останавливать её. В его руках я заметил ещё два пушистых комка: один — маленький лисёнок, такой же, как и тот, что сидел у меня за пазухой, и второй — побольше, все того же платинового окраса, что и Кицуро. Он водворил их к первому и зашептал:

— Ты должен о них позаботиться. Обещай мне, что позаботишься о них.

— Не говори так, словно помирать собрался! — рассердился я. — Ну, теперь-то можем уже уйти?

Кицуро кивнул, но через секунду отключился, тяжело привалившись ко мне боком. И вот тут произошла ещё одна удивительная вещь: едва его глаза закрылись, он превратился в лиса. На его светлой шерсти рана казалась просто огромной! Но это превращение облегчило мне задачу: я поднял его, повесил себе на шею (эх, невесёлый «воротник» получился!) и, сгибаясь под его тяжестью, побрёл домой. Теперь я точно знал дорогу: я бывал в этой части леса, только почему-то никогда не замечал норы. Лисьи чары?

— Микку! Микку! Ты уже дома? — позвал я, забираясь на террасу и придерживаясь рукой за стену.

Я кое-как дошёл: нести лисёнка было тяжело, одежда пропиталась кровью, а я ещё волочил за собой ружьё и брошенные браконьерами винтовки.

Брат выскочил из дома, растерянно уставился на меня, потом воскликнул:

— А ты… Господи, да ты весь в крови! Что случилось?

— Браконьеры. — Я занёс лисёнка в дом и опустил его недвижимое тело на обеденный стол. — Помоги мне. Надо как-то остановить кровь.

Микку забегал по комнатам, отыскивая бинты и лекарства, потом хлопнул себя по лбу:

— В лесничестве есть ветеринар. Возьму машину и мигом обернусь… Ой, что это у тебя? — И он показал на мой живот.

Из-под рубашки торчал кончик лисьего хвоста. Я вытащил лисят одного за другим и положил их в кресло. Они сбились в кучу и замерли. Микку вытаращил глаза, потом спохватился, подхватил одно из ружей и помчался в лесничество.

А я занялся раной лисёнка. Навыков оказания первой медицинской помощи у меня не было, с огнестрельными ранениями я никогда не сталкивался, так что всё, что я смог сделать, — это промыть рану и наложить повязку. Хорошо ещё, что рана оказалась сквозной и не пришлось вытаскивать пулю! Бинты тут же обагрялись кровью, и я накладывал всё новые и новые слои, надеясь, что они сдержат кровотечение. После я перенёс Кицуро из столовой в свободную комнату и положил его на кровать. Он пошевелился, слабо застонал, обнажая белые зубки. Из-под века блеснула на миг зеленая полоса, и он снова замер.

— Ничего. — Я погладил его по голове. — Потерпи немного, совсем чуть-чуть…

Пора было заняться лисятами. Я отыскал корзинку, в которой когда-то спал Кицуро, положил в неё лисят (они повисли в моих руках, как пушистые тряпочки, не подавая признаков жизни, — так были напуганы) и поставил корзину в угол комнаты. Потом принёс молока в широкой миске, чтобы лисятам было что есть, когда они проголодаются. Лисята долго лежали в том положении, в котором я их оставил, почти не дыша. Но стоило мне отвернуться — и они сгрудились и прижались друг к другу, образуя один большой пушистый комок с торчащими в разные стороны ушками и хвостиками.

Вернулся Микку, привёз с собой ветеринара. В доме сразу же едко запахло лекарствами. Ветеринар разложил инструменты и занялся лисёнком, но прежде выдворил нас из комнаты, чтобы мы ему не мешали: Микку — неуёмным любопытством, а я — бесконечными встревоженными расспросами. Пришлось дожидаться. Брат всерьёз намеревался отправиться в «крестовый поход» за браконьерами.

— Сколько их было? — Микку возился с патронташем, пересчитывая патроны.

— Трое… или четверо… плохо помню… — Я сжал лоб. — Не езди один, позвони лесничим. Это были настоящие головорезы!

— Я тоже не пай-мальчик, — несколько сварливо отозвался брат. — Чтобы я позволил им бесчинствовать в моём лесу?! Да никогда такого не будет!

Вышел ветеринар, вытирая окровавленные руки полотенцем, и мы уставились на него, ожидая ответа на не заданный вопрос.

— Серьёзная рана, — покачал он головой, — животное потеряло много крови. Но, думаю, жить будет. Нужно только… — И он начал рассказывать, как ставить уколы и менять повязки.

А потом они вместе с Микку уехали.

Я зашёл в комнату. Кицуро лежал поперёк кровати, его бок был туго забинтован, на марле желтели следы йода и подсохшей крови. Но лисёнок был в сознании! Увидев меня, он слабо вильнул хвостом. Я сел рядом, погладил его по ушам:

— Ты поправишься, вот увидишь.

Кицуро подтянулся ко мне поближе, положил голову мне на колени. Мы просидели так несколько часов. Лисёнок то ли дремал, то ли был в бессознательном состоянии. Лисята в корзине тоже едва подавали признаки жизни: изредка фыркали и снова замирали.

Послышался звук подъезжающей машины, я переложил голову Кицуро на кровать и вышел брату навстречу. Он прошёл мимо меня в дом, налил полный стакан коньяка и залпом выпил, налил ещё один — и замер со стаканом в руке, лицо его исказилось, он едва не расплескал коньяк (так сильно задрожала рука) и кое-как допил и этот стакан.

— Что такое? — встревожился я. — На тебе лица нет! Ты нашёл браконьеров?

— Нашёл… — И он как-то странно засмеялся.

— Вытурил их?

— Я трупы их нашёл.

— Что?!

— Трупы… — Его передёрнуло. — Все четверо возле машины… пикап перевёрнут… Никогда этого не забуду!

— Чего не забудешь?

— На лицах… выражение такого… бесконечного ужаса, что… Ох, дай-ка я ещё выпью… — И он отпил прямо из бутылки.

Внутри стало нудно. Мне почему-то вспомнились слова лисёнка о проклятии: неужели оно существует и настигло их? Да нет, глупости! Перепугались просто, водитель не справился с управлением, вот пикап и перевернулся. Но чтобы все разом погибли… и почему они были возле машины, а не в кабине? Я сглотнул, и внутри стало ещё нуднее.

— Вызвал лесничих, они — полицию, — продолжал рассказывать Микку, — да что толку! Чёрт, и что там произошло на самом деле?!

Я отобрал у брата бутылку, в которой уже мало что осталось, и водворил его в спальню:

— Обычная автокатастрофа. Ложись, ты уже порядком набрался.

— Видел бы ты их, ты бы ещё не так набрался! — проскрипел из-под одеяла Микку.

Дня три Кицуро не приходил в себя, но состояние его было стабильно. Меня больше волновали лисята: они не ели и не пили, просто лежали в корзинке и таяли на глазах. Меня они боялись и не понимали, что я хочу помочь им. Как я ни уговаривал, они ничего не хотели брать из моих рук.

— Да вы же голодной смертью помрёте! — в сердцах воскликнул я, когда старший лисёнок больно цапнул меня за палец, отказываясь пить молоко.

Приезжали люди из полиции, расспрашивали о происшествии, но мы с Микку мало что могли им сообщить. Только, что нашли капканы, вызволили нескольких животных. Разумеется, о моей стычке с браконьерами я умолчал. В итоге все сошлись во мнении, что браконьеры попали в аварию, потому что торопились сбежать с места преступления, и дело было закрыто. Брат остался при своём мнении («Тут что-то нечисто!»), я благоразумно помалкивал.