Лисёнок (СИ)

Лисёнок, попавший в капкан

— Переезжай ко мне.

— В такую глушь?

— Как будто у тебя выбор есть!

Выбора у меня, действительно, не было: жена умерла, с работой не заладилось, из квартиры постановили съехать (это было служебное жильё). Предложение брата пришлось кстати. Если бы не одно «но»: Микку жил в отдалённой провинции, купил там дом — прямо в лесу. Я был у него лишь однажды, когда помогал с переездом, и та поездка оставила тягостное впечатление: брат жил очень скромно, там даже электричества не было! Работал он смотрителем (его участок примыкал к заповеднику).

Я подумал-подумал и согласился. В городе оставаться смысла не было, и перспектив тоже не было, а брат обещал пристроить меня в лесничество бухгалтером, если я соглашусь на переезд. В общем, я собрал немногочисленные пожитки, сел в машину и поехал к брату, подозревая, что однажды пожалею о своём решении, но и не предполагая, что так скоро.

Чем дальше я отъезжал от города, тем тоскливее становилось у меня на душе: с обеих сторон тянулись нескладными одеялами рисовые поля, электрические вышки попадались всё реже, сотовой связи — так вообще пропали. Дорога была не ахти какая, деревья смыкались верхушками, образуя сплошной покров (это я уже въехал в лес). У перекрёстка мелькнула зажжённой лучинкой статуя кицунэ, подвязанная яркой тряпочкой. Вот она, традиционная Япония… Чуть подальше — указатель с гордой надписью: «Поместье Ишикава». Слишком громкое название для того, что ждало меня впереди.

Я припарковал машину у деревянной изгороди, вылез и оказался в объятьях брата.

— Приехал всё-таки? Как ты похудел!

Зато он раздался во все стороны, стал настоящим «медведем», осталось только шерстью обрасти.

Брат подхватил багаж и потащил в дом, а я остался разглядывать моё новое жилище. Дом был большой, с традиционными дверьми и окнами, но несколько запущенный: жуки изъели деревянные перекрытия, с потолков сыпалась труха, половицы нещадно скрипели и кололись торчащими щепками. Но, видно, брата это нисколько не смущало, так что о ремонте он даже и не думал.

— Ну, как тебе? — окликнул меня Микку с террасы. — Здесь не так паршиво, как может показаться на первый взгляд, а?

— Возможно, — согласился я.

— А воздух какой! Не надышишься!

И с этим нельзя было не согласиться.

— Но скучновато, — заметил я. — Чем тут можно заняться, чтобы «развеяться»?

— Охотой.

— «Охотой»? — воскликнул я возмущённо. — Для забавы зверей стрелять?!

— Да не возмущайся ты так… Ты что, забыл? Я же смотритель, ни в кого я не стреляю… Ну, бешеных, конечно, приходится отстреливать, сам понимаешь, всякое бывает… А так — просто гуляю по лесу. Но ружьё с собой брать приходится, — мрачно добавил он.

— Зачем?

— Из-за браконьеров, мать их…

— А разве это не заповедник?

— Э, как будто это их остановит! Хм, так вот, гуляю по лесу и отстреливаю незваных гостей…

Я испуганно воззрился на брата. Он хохотнул, похлопал меня по плечу и сказал, что пошутил. Ну и шуточки…

Через пару недель я вполне освоился в Ишикаве. Брат водил меня по окрестностям, показывал излюбленные тропинки и местечки, потом сводил к Лисьему Святилищу — так назывались те каменные статуи, одну из которых я видел на въезде в лес. Лис в этих местах издревле почитали священными животными, их каменные изваяния были рассеяны по лесу. Брат сказал, что отыскал не меньше тридцати статуй, а по легендам их насчитывалось около ста. И даже сам лес назывался Лисьим: лисами здесь кишело, поскольку отстреливать их запрещалось, то и дело слышалось отдалённое тявканье, мелькали по кустам рыжие хвосты.

— Здесь живёт два вида лисиц, — рассказывал брат. — Помимо рыжих есть ещё и белые, но они очень редкие. Такая шкурка на чёрном рынке ого-го сколько стоит! Отсюда и браконьерство… Вот только я ещё ни разу не слышал, чтобы хоть кто-то поймал белую лису. В капканы рыжие попадают да тануки, не успеваешь вытаскивать!

— Белые лисицы? — удивился я. — Может быть, альбиносы?

— Нет, совершенно другой вид. Крупнее обычных, мех у них как серебро… Эх, раз увидишь — на всю жизнь запомнишь! — со вздохом сказал брат. — Издали видел нескольких… так я думаю… но давно уже, а с тех пор — ни разу. Перевелись, должно быть.

— Жаль, — огорчился я. — Хотелось бы мне на них посмотреть!

Впрочем, и так было на что смотреть: для меня, городского жителя, каждый листик, каждая букашка в новинку; я на всё с раскрытым ртом смотрел. Я настолько был зачарован лесом, что пропадал в нём часами. Видно, страсть брата передалась и мне.

Как-то утром я взял ружьё, помня предостережение брата насчёт браконьеров, и отправился на очередную прогулку. Денёк был солнечный, свет продирался через листву и рассыпался по траве дрожащими пятнами. Было тихо, даже птички не щебетали, ленясь, как вдруг раздалось тявканье лисиц. Я остановился и прислушался. Где-то впереди, не меньше десятка голосов. Лисье семейство вывело на прогулку молодняк? Я пошёл на голоса, стараясь шагать как можно осторожнее, чтобы не спугнуть их нечаянным хрустом, а сушняка под ногами попадалось много.

Голоса вывели меня на поляну, поросшую остролистной травой. По краям росли лохматые кусты, похожие на дикую смородину. Я отогнул ветки, мешавшие смотреть, и замер от восторга: по полянке мельтешили белые лисы — точно такие, как и рассказывал брат! Их мех серебром искрился на солнце, кончики ушей и мордочки были чуть темнее. Они громко тявкали — всё громче — и, кажется, были чем-то взволнованы. Да и бегали они по поляне как-то странно, как будто кружили на месте. Что они там делали: танцевали? проводили какой-то немыслимый лисий обряд?

Я невольно шагнул вперёд, захваченный, очарованный, под ногой яростно хрустнула сухая ветка. Лисы как по команде обернулись в мою сторону, встопорщили хвосты и рассыпались как горох. На поляне остался лишь один лисёнок, крохотный, из-за травы не видно. Но почему и он не убежал? Вокруг поляны зашуршало, и мне отчего-то подумалось, что лисы не сбежали, а следили за мной из кустов и высокой травы. Должно быть, это просто моё воображение.

Дойдя до лисёнка, я вскрикнул. Так вот почему он не убежал! Его передняя лапа застряла в капкане, трава вокруг была красной от крови. Страшно подумать, что несчастный зверёныш сейчас испытывал!

— Бедняга, — сказал я с жалостью.

Лисёнок застонал. Не затявкал, не завизжал, а именно застонал. Я опустился возле него на колено:

— Я тебе постараюсь помочь, только ты не кусайся.

Разумеется, человеческую речь лисы не понимают, но я надеялся, что лисёнок поймёт хотя бы мои намерения, и потому говорил как можно мягче и ласковее. Я протянул к нему руку, лисёнок отчаянно затявкал. Трава зашуршала, отовсюду высунулись встревоженные лисьи мордочки. А, так я был прав!

Я взялся за капкан и постарался его разжать. Лисёнок опять застонал, и, кажется, его глаза наполнились слезами. Я с опаской погладил лисёнка по ушам, ожидая, что он вцепится мне в руку, но он лишь зажмурился, прижал уши, как будто принимал мою жалость и участие, но не то чтобы остался этим доволен. Я сделал ещё несколько безуспешных попыток, но капкан оказался мне не по силам: я лишь причинял лисёнку новую боль, но помочь не мог.

— Схожу за Микку, — решил я, — он ведь говорил, что уже вызволял зверьё из капканов.

Я встал, но стоило сделать шаг в сторону леса, как лисёнок издал такой отчаянный вопль, что у меня сердце оборвалось. Остальные лисы сочувственно взвыли из своих укрытий. Я вернулся к пленнику. А что ещё мне оставалось? Ведь он не понимал, что я собирался отправиться за помощью.

— Вместе с капканом попробовать унести? — пробормотал я, разглядывая ловушку.

Капкан был прикручен к поваленному дереву толстенной цепью. Сдвинуть ствол я бы не смог, звенья цепи растянуть тоже. Оставалось лишь одно — перебить цепь ружьём. Я попробовал прикладом, но скоро понял, что и это бесполезно. Тогда я прижал цепь возле капкана коленом, чтобы лисёнок не дёргался и не помешал прицелиться, и выстрелил. Лисёнок что-то прошуршал (видно, у него голос пропал со страху), лисы издали вопль ужаса и попрятались. Одно из колец разлетелось. Я перекинул ружьё через плечо, с трудом поднял капкан вместе с пленником. Лисёнок снова заплакал.