Возвышение падших (СИ)

Касаясь взглядом лучистых серо-зелёных глаз, чёрных волос и радостной улыбки, слыша заливистый смех и мягкое звучание голоса, Сулейман на мгновение забывал о болезненной тяжести в груди. Эдже слегка отступала в сторону, таяла, но упрямо не исчезала. Он знал, что, оставшись наедине с собой, снова с головой окунётся в свои мрак и скорбь.

Их прервал вошедший в опочивальню Касим-ага, который сообщил о том, что Гюльхан Султан ожидает за дверьми.

Сулейман и Айсан напряжённо переглянулись через стол. Утро, бывшее весёлым и радостным, грозилось превратиться во что-то неприятное.

— Не переживай, — поднимаясь из-за стола, произнёс Сулейман. — Всё в порядке.

— Если мой обман раскроется, мне не стоит ждать чего-то хорошего, Шехзаде!

— Пора закончить этот нелепый конфликт меж вами, Айсан. Решим всё здесь и сейчас.

Айсан-хатун, радость и лёгкость на лице которой преобразовались в напряжение, поднялась следом за ним, и, опустив черноволосую голову, отошла в сторону.

Двери со скрипом распахнулись и, отчего-то ухмыляясь, в опочивальню вошла горделивая Гюльхан Султан. Её изумрудно-зелёное одеяние искрилось узорами золотой нити. Она смотрела на сдержанного сына, потому не обратила внимания на стоящую в стороне Айсан-хатун.

— Валиде, — целуя материнскую руку, проговорил Сулейман.

— Лев мой, — отозвалась та. — Я пришла, дабы закончить ссору меж нами. Тем более, ты, наконец, принял Хельгу-хатун, что я тебе отправляла.

Айсан-хатун, опустив серо-зелёные глаза, напряжённо поклонилась госпоже, когда та бросила на неё мимолётный взгляд. Синие глаза Гюльхан Султан потемнели подобно тому, как темнеет море в минуты приближающегося шторма. Ухмылка, до этого сиявшая на её лице, погасла.

Шехзаде Сулейман, увидев резкую перемену настроения в чертах матери, нахмурился.

— Что она здесь делает?! — негодующе процедила Гюльхан Султан, прожигая тяжёлым взглядом Айсан.

— Успокойтесь, Валиде… — проговорил Сулейман, но мать его даже не слышала.

— Как ты сюда попала, гадина? — угрожающе приблизившись к напряжённой наложнице, негодовала рыжеволосая госпожа. — Я же запретила тебе покидать гарем!

— Довольно! — раздался неожиданный грозный возглас.

Единовременно вздрогнув, Гюльхан Султан, позабывшая о своём негодовании, и Айсан-хатун обернулись к Шехзаде Сулейману.

— Немедленно прекратите так вести себя, Валиде, — твёрдо процедил он, и его синие глаза были полны раздражения. — Вы взъелись на Айсан-хатун из-за того, что я переселил её на этаж фавориток и не обсудил это решение с вами? Причём здесь эта наложница, если я так поступил?

Гюльхан Султан, тяжело дыша, надменно молчала.

— Вы устроили для неё в гареме опалу, но, как видите, Айсан смогла её преодолеть. Теперь она действительно является моей фавориткой, и я предупреждаю, что не позволю вам в гареме учинять несправедливые расправы. Отныне Айсан-хатун под моей защитой. Вам придется с этим смириться, как бы вы не желали ей навредить по неизвестным мне причинам.

— Мы, кажется, разговаривали с тобой об этом, — возмущённо возразила Гюльхан Султан. — Гарем — в моих руках! Только я решаю, что и как…

— Если вы продолжите в том же духе, я буду вынужден лишить вас этих полномочий и отослать в столицу, — нетерпеливо перебил её Сулейман.

В опочивальне воцарилась гнетущая и звенящая тишина. Айсан, наблюдая за тем, как на растерявшемся лице Султанши отразилось непонимание и негодование, сдержала ухмылку.

— Что с тобой стало, Сулейман? — растерянно качая рыжеволосой головой, прошептала Гюльхан Султан. — Ты решил против меня, своей матери, идти из-за какой-то рабыни? Я тебя не узнаю… Если Айсан-хатун продолжит так влиять на тебя, то это я буду вынуждена сослать её.

— Прекратите считать, будто вам всё и везде подвластно! В этом дворце и в своём гареме я всегда буду верховодить. Отступите или покиньте Манису. Выбор за вами. А сейчас оставьте нас, Валиде.

— Вся моя жизнь посвящена тебе, а ты так отплачиваешь мне за то, что я даровала тебе жизнь и будущее?.. — разочарованно выдохнула та. Айсан, наблюдая за ней, почувствовала неясное сплетение чувств, когда заметила скопившиеся слёзы в её синих глазах. — Как вижу, ты отказался от меня… Значит, и я отказываюсь от тебя!

Резко развернувшись, Гюльхан Султан, надменно-оскорблённо вскинув рыжеволосую голову, покинула опочивальню. Некоторое время Сулейман и Айсан задумчиво смотрели на закрывшиеся двери, а после напряжённо переглянулись.

— Мне уйти, господин?

— Да, пожалуй, — выдохнул Сулейман, явственно расстроенный после очередной ссоры с матерью. — Возвращайся в свою комнату. Валиде тебя не тронет.

— Хотелось бы верить в это… — кланяясь, прошептала Айсан. — Султанша очень зла.

— Я же сказал, что ты отныне под моей защитой. Не думай о плохом. Ступай.

Покидая опочивальню, Айсан мимолётно взглянула в синие глаза Шехзаде Сулеймана. В них, сколько бы он этого не хотел скрыть, плескались раскаяние и чувство вины. Если эти чувства овладеют им, то он перейдёт на сторону Гюльхан Султан. Значит, эти чувства в нём нужно убить.

Стамбул. Дворец Хюррем Султан.

Солнечные лучи давно осветили опочивальню с наступлением утра, но Хюррем Султан, лежащая на ложе, этого даже не заметила. С каждой минутой, каждым часом и днём какая-то странная меланхолия завладевала ею. Женщина потеряла аппетит и перестала толком есть, безвольно лежала на ложе или тоскливо-задумчиво смотрела в окно.

Прежде ей подобные чувства не были известны. Хюррем Султан, как и наставляла её мать, научилась сдерживать свои чувства и слова. Она искусно владела этим умением заглушать в себе негодование, боль, раздражение. Но только это… Хюррем не умела заставлять молчать любовь. Все эти дни она училась, но, чем больше она старалась избавиться от своих чувств, тем сильнее они разгорались. Это заставляло её погружаться всё в большую тоску, рождённую осознанием того, что любовь её обречена.

Вошедшая в покои Саасхан-калфа осторожно покосилась на свою госпожу и вздрогнула, когда та раздражённо взглянула на неё, приподняв темноволосую голову с подушек.

— Я же говорила не беспокоить меня.

— Простите, госпожа, — виновато пролепетала калфа. — Гевхерхан Султан говорит, что ей необходимо поговорить с вами.

— Пусть уходит, — вздохнула та, садясь на ложе и проводя ладонью по спутавшимся длинным волосам.

Гевхерхан Султан, ворвавшись в покои, негодующе взглянула на свою сестру. От её былой степенности не осталось и следа, потому как в тёмно-карих глазах её плескались боль и негодование.

— Уходи, — устало взглянув на неё, произнесла Хюррем Султан. — Если ты снова хочешь поучать меня относительно Айше и Альказа, то я…

Гевхерхан Султан — бледная, заплаканная и мрачная — покачала темноволосой головой в какой-то горькой усмешке.

— Пока ты здесь слёзы из-за своей любви льёшь, наша Валиде была отравлена…

Хюррем Султан, непонимающе нахмурившись, тяжело поднялась с ложа и растерянно подошла к старшей сестре.

— Что ты такое говоришь? — ошеломлённо выдохнула она. От её тоски не осталось и следа. Остались лишь страх и непонимание. — Отравлена? Надеюсь, с ней всё в порядке?

Гевхерхан Султан, по бледному лицу которой заструились слёзы, отрицательно покачала головой.

— Она мертва.

Хюррем показалось, что внутри неё что-то надломилось. Тяжело дыша, она неверяще качала темноволосой головой, но взгляд сестры и её слезы всё сильнее убеждали её.

— Ты, верно, рассудка лишилась… Мама не может умереть.

— Нет, это ты рассудка лишилась! — не сдержавшись, процедила Гевхерхан. — Услышь же, наконец, меня… Нашу Валиде отравили! Она предстала перед Всевышним.

Отступая от старшей сестры, Хюррем Султан с трудом добралась до ложа и вяло осела на него.

— Нет…

— Я видела… — сквозь слёзы прошептала Гевхерхан, и голос её постоянно обрывался от сдерживаемых рыданий. — Видела её собственными глазами. Лежала на тахте в окровавленном платье. Бледно-синяя. И кровь вокруг рта… Я думала, что с ума сойду, увидев это, Хюррем!