Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман (СИ)

- Виктор, ты можешь идти, - наконец соизволила она вспомнить о несчастном взмокшем лакее. – Все доставь домой.

- Слушаю, ваше сиятельство.

Виктор попытался поклониться госпоже, но вместо этого под тяжестью свертков чуть не присел: колени разъехались. Анна Николаевна изволила рассмеяться, после чего еще раз махнула слуге рукой, точно прогоняя собачонку.

А потом повернулась к Жене, точно Виктора рядом уже не было.

- Евгения Романовна, я хотела бы свести с вами короткое знакомство, - музыкальным голосом произнесла графиня Шувалова.

Она говорила совершенно серьезно.

***

Женя несколько мгновений просто не могла найтись – ни думать, ни говорить. Анна Николаевна смотрела на нее с наслаждением власть имущего. Склонность этой женщины к религиозно-эротическому самоуничижению была обратной стороной ее деспотизма.

- Свести короткое знакомство? – Женя наконец только и смогла, что повторить слова графини. – Но, мадам… Графиня, это невоз…

- Почему же невозможно? – ласково спросила графиня. – Евгения Романовна, я знаю, кто вы такая – вы вдохновительница великого человека, нового мессии. Я хочу узнать вас как можно лучше.

Она сидела перед Женей – прекрасная, как ангел, улыбающаяся улыбкой милостивой монархини. Анна Николаевна не сомневалась, что оказывает своей собеседнице великую честь предложением дружбы.

Женя встречала в своей жизни жестоких людей, но впервые видела женщину, настолько… тупую сердцем. Анна Николаевна просто не могла уразуметь, что она сделала. А может, успела и вовсе забыть, какую гнусную роль исполнила совсем недавно.

А вероятнее всего, подумала Женя, графиня относится к тем людям, для которых имеют значение только они сами, только их собственные поступки и побуждения. Остальные люди для них статисты… или даже декорации. И таких, как ее сиятельство, совсем, совсем немало.

- Ну, так что же? – спросила Анна Николаевна, видя, что пауза слишком затянулась. – Вы согласны стать моим другом?

Она по-прежнему улыбалась, ее фарфоровые руки живописно лежали в складках синего муарового* платья. Графиня была почти уверена в положительном ответе – просто потому, что ей невозможно было ответить иначе.

“По-хорошему, мне следовало бы дать ей по физиономии, как Лидия, и уйти!” - с ненавистью и к графине, и к себе подумала Женя.

Она по-прежнему сидела, не поднимаясь с места и не двигаясь. Но губы разомкнуть смогла.

- Нет, графиня, это невозможно.

В лице Анны Николаевны выразился мгновенный жаркий гнев, очи засверкали – но она остыла так же быстро, как и загорелась. Очевидно, Женя была слишком ей нужна.

- Мадам, я понимаю, почему вы сердиты на меня, - шепотом сказала графиня. Она протянула руку и коснулась Жениных пальцев: та дернулась, как от электричества.

- Понимаете? Так оставьте меня в покое, - сухо сказала Женя.

Анна Николаевна помялась, должно быть, не столько своим небольшим умом, сколько чутьем подбирая верные слова. Заговаривать о спектакле, который она разыграла в тот памятный день перед своим мужем, было никак нельзя. Разумеется, графиня не могла сейчас изобличить себя перед Женей – но ведь и никто другой не мог изобличить ее. Найдя нужную тактику, Анна Николаевна опять засветила свою приветливую улыбку.

- Мадам, вы вините меня в вашем несчастии. Но вспомните, что Спаситель наш также претерпел муки и смерть прежде своего вознесения. Разве это не наш христианский долг – надеяться и прощать друг другу, не впадая в грех уныния?

Женя крупно заморгала, видя сквозь ресницы немеркнущую улыбку своей визави. Она думала в точности то же самое, что только что высказала ей Анна Николаевна – но разве одно и то же подразумевали они под этими словами! Графиня Шувалова забавлялась и людьми, и религией, и даже надеждою на спасение. Святые слова, главные для человека слова в ее устах отдавали пошлостью и неприличием – а спиритизм в ее руках превращался в ту самую игрушку темных людей, которую склонны были видеть в этом учении серьезные материалисты.

- Ваше сиятельство, вы правы, - сказала наконец Женя, когда в уме ее промелькнули все эти мысли. Пожалуй, графиню нельзя было даже винить за то, что она такая. У нее не хватало сердца, как у других людей не хватает рук или ног. – Но я не знаю… - произнесла Женя и осеклась.

- Excellent!* – воскликнула Анна Николаевна, расценив неуверенность противника как полную сдачу. Она даже пожаловала Женю пожатием руки – вернее, просто положила ей на руку свою прохладную нежную ладонь, да так и оставила ее поверх Жениной кисти, улыбаясь и глядя ей в глаза. Время от времени она похлопывала облагодетельствованную по руке. Женя едва могла скрыть отвращение и нетерпение.

- Так значит, мы отныне друзья, - сказала графиня. – Вы не представляете, Евгения Романовна, как я счастлива этим. Я так одинока, поверьте…

Глаза ее заволокло слезами, голос дрогнул.

Женя с удивлением подумала, что Анна Николаевна, возможно, и не ломается сейчас. Такая особа действительно могла быть одинока как перст, несмотря на толпы обожателей и прислужников. Что ж, даже такой человек – человек…

- Я верю, мадам, - сказала Женя, с какой-то гадливостью к себе понимая, что начинает сочувствовать графине. – Но я не понимаю, что вы нашли именно во мне.

- Да как же вы не понимаете!..

Анна Николаевна наконец избавила ее от похлопываний по руке, вскинув белые ладони с экзальтированным, счастливым видом.

- Вы – это ключ к нему, - проговорила она. – Ключ к Нему! Я… сохну, я давно страдаю сухоткою* души, я не могу веровать! И однажды, когда я совсем отчаялась - мне был Он!..

Графиня ткнула пальцем в небо, как будто Василий сидел там, на облаках, и смотрел на них сверху. Женя покачала головой; ей хотелось посмеяться над наивностью и бесчувственностью этой великосветской дамы, но она не могла этого сделать.

Потому что она чувствовала по отношению к Василию Морозову почти то же самое.

Потому что она поспособствовала смерти Василия Морозова почти в той же степени, что и Анна Николаевна.

“Как мы похожи! Как мы – все – похожи!”

Графиня некоторое время молчала, опять подбирая слова. Женя тоже молчала, но уже без былой враждебности, только с усталым сожалением.

- Евгения Романовна, правда ли, что вы писательница? – спросила вдруг Анна Николаевна. – Правда ли, что вы написали роман, посвященный Василию Морозову? Вы хотели бы издать его?

Женя так и встрепенулась. Графиня так и просияла. Нашлась наживка по вкусу и этой неподкупной рыбке!

- Ну так это можно легко устроить, милый друг, - победно улыбаясь, сказала Анна Николаевна. – Если вам не подходит “Пегас”, можно выбрать другое издательство. А если вы по-прежнему хотите публикации в “Пегасе”, их расположение нетрудно будет вернуть. В любом случае, семья Шуваловых окажет вам протекцию…

У Жени закружилась голова, точно она на протяжении этой льстивой речи дышала эфиром.

- Право, ваше сиятельство, я не знаю, - краснея, сказала она, чувствуя себя так, точно продается богатой благодетельнице. – Я бы очень хотела…

- Превосходно! Можете уже считать себя известной, - с обаятельнейшим выражением проговорила графиня. Она сейчас играла в игру, в которой была намного опытнее Жени, хотя была старше ее всего на несколько лет. – А сейчас не составите ли вы мне компанию? – спросила Анна Николаевна. - Я как раз прогуливалась по магазинам.

Она грациозно поднялась и оправила синее переливчатое платье. Большая соломенная шляпа с искусственными васильками бросила на ее лицо такую же синеватую тень, придав своей владелице загадочность… какой, пожалуй, графиня не обладала.

- Компанию? Но ведь…

Женя нахмурилась. Что она хотела сказать? Что она неподходящая компания для графини Шуваловой? Или что графиня неподходящая компания для нее? Боже, в какие дьяволовы силки она угодила!

- Не смущайтесь, - сказала Анна Николаевна, решив, что Женя робеет от ее блестящего общества. – Для меня честь прогуляться с вами – служительницей муз и… Его подругой, - шепотом ласково прибавила она. – А может, вас беспокоит то, что я отпустила моего человека? Но я могу сейчас нанять кого угодно, чтобы подносить наши покупки.