Утро нового века (СИ)

Арсений пришёл в себя в своей комнате. Посмотрел на своё отражение в зеркале.

— Что с тобой произошло, Арсений Рунич? — спросил он у отражения.

В ответ нахмурился и отошёл к окну.

Окна его комнаты выходили на перекрёсток. По нему из дня в день, в любой сезон, в любую погоду, проходили пешеходы и проезжали извозчики и экипажи.

Стоя возле окна, он смотрел на шумную улицу и думал, как же ему надоела столица.

Ему двадцать лет, но порою, он не чувствовал своей молодости. Казалось, за спиной годы и, ему далеко за сорок. Как будто душу придавили мраморной плитой надгробия.

Арсений оторвался от окна и оглядел свою комнату. Она была небольшая и уютная, в светлых зеленовато золотистых тонах. Знакомая с детства. Сердце на мгновение наполнилось теплотой.

Подошёл к печке, потрогал холодный кафель.

— Холодно.

Зябко содрогнувшись, направился к столу, на котором стоял коньяк. Выпив рюмку, не спеша закурил папиросу. Через несколько минут мягкое тепло разлилось по телу.

Сел в кресло и прислушиваясь к своему голосу, произнёс:

— Елена Лукинична Савина, урождённая Уварова. Елена. Лена. Леночка.

Ночью, лежа в кровати, он неотрывно смотрел в потолок.

Поглаживая его обнажённую грудь, Адель с нежностью, произнесла:

— Какой ты славный. Скажи, я красивая?

— Да.

— Даже красивее этих женщин?

И почувствовала, как Арсений вздрогнул.

— Что? О них нельзя говорить?

— Я не хочу говорить о них с тобой, — недовольно проворчал он.

— А я хочу знать правду. Я заметила, что ты не сводишь глаз с одной из них. Что у тебя к ней? Любопытство? Ненавидишь, равнодушен, или?..

— Правду? Правда в том, что она единственная кто не смотрит на меня с презрением. За это я признателен ей.

— Признателен? Боже! У тебя, очень романтичное сердечко! — рассмеялась француженка. — То ты помогал сбежать из монастыря барышне Карницкой, из-за которой мы рассорились не на шутку. Теперь эта женщина. Забудь! Я думаю, их сердца будут трепетать при виде другого мужчины.

— Кого?

— Увлечённый написанием книги ты вообще ничего не замечаешь, мой милый.

— Адель.

— Бедняжка! Все знают.

— Кто этот мужчина?

— Твой отец, мой дорогой. Думаю, вред ли эти женщины перед ним не устоят.

Не дослушав, Арсений оттолкнул её и спрыгнул с кровати. Адель рассмеялась. Налив в рюмку коньяк, медленно потягивая его, ждал, пока она успокоиться.

Чуть больше вина и Адель всегда становилась подозрительной и сварливой.

— Да, не устоят, — не унималась она. — Потому что твой отец — мужчина!

— Что ты имеешь в виду?

— Всё! И как ни странно, он увидел их, и растаял.

— Отец жалеет Дарью Лукинична.

— Твоего отца не назовёшь сострадательным! — резонно заметила Адель. — Думаю, что он будет просто дурак, если пойдёт на риск ради сердечной прихоти.

Рассуждая так, девушка расхаживала по комнате. Арсений не старался вникать в её слова. Ему было о чём подумать.

Закрыв глаза, перед мысленным взором, он видел образ Елены. Молочно-белая кожа, золотые волосы, необычные, выразительные глаза и гибкая, точёная фигура.

Всегда молчаливая и холодная, как мраморная статуя.

Изредка, подобие лёгкой улыбки, скользило по её нежным губам и тогда весёлые звёздочки вспыхивали в глубине её тёмных глаз и, тот час прятались за ресницами, как будто боялись, что их кто-нибудь увидит.

Арсений сердцем почувствовал, что под холодной маской спокойствия Елены Лукиничны, скрывается страстная и отчаянная натура.

***

Дни шли неспешным чередом.

Прошелестела золотым листопадом осень, вьюгой и снегом покружила зима. Первой звонкой капелью, проталинами и, журчащими ручьями, обрадовала весна. Она расправила крылья и, бросив на землю венки из первых цветов, вступила в свои права.

Даша окончательно поправилась, окрепла и чувствовала себя хорошо. Однако, по-прежнему, сёстры боялись выйти из дома.

Андрей Михайлович не приносил утешительных вестей.

Истинных воров никто не искал, веря в то, что бежавшая из-под ареста монахиня и есть настоящая преступница.

Елена смотрела на серый петербургский день за окном.

С теплыми майскими днями, сад зазеленел и, наполнил воздух горьковатым запахом распускающихся почек. Ослепительно белые цветы черёмухи своим ароматом будоражили и опьяняли. Несмолкающие в кронах деревьев, даже в пасмурный день, пение птиц, завершали эту картину радости и торжества жизни.

Но сегодня Елена не замечала весны.

Мысленно она перебирала все события своей двадцатисемилетней жизни и видела мало счастья. В такие минуты раздумий, память о юношеской любви к Дмитрию казалась ей грёзой из приснившегося давным-давно, детского сна.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей она решила, наконец, осмотреть приютивший её

и сестру дом.

Было тихо. Слуги занимались каждый своим делом, или отдыхали перед ночной работой.

Не спеша она обходила комнату за комнатой.

Витражные двери вели из прихожей в небольшой холл, где на стене висело узкое, высокое зеркал. На мраморном полу, отражался свет, двух высоких светильников, стоящих по сторонам зеркала. Пол холла — тёмный мрамор, со светлыми прожилкам.

В бильярдной, где в свободное время, Андрей Михайлович играл с сыном и гостями в бильярд, на столике, возле стены — большие бронзовые часы. Их поддерживали четыре серебряные фигурки в виде древнегреческих нимф.

На другом столе, изготовленном из красного дерева и, инкрустированного слоновой костью, с блестящим, серебряным рупором — граммофон «Gramophone Et Typewriter Itd». Это музыкальная новинка с набором пластинок, стоила хозяину «Дюссо» тысячу

рублей.

В столовой, овальный обеденный стол накрыт тяжёлой, вышитой гобеленовой скатертью. Такого же гобелена шторы затеняли окна от яркого солнца.

Два уютных дивана и полдюжины стульев, стояли вдоль стен. Несколько медальонов с картинами европейских мастеров, украшали интерьер гостиной.

Весьма просторное помещение гостиной с тремя окнами, обрамлёнными легкими шелковыми портьерами.

Камин. Вокруг круглого столика застланного длинной кружевной скатертью — диван и несколько кресел.

Дубовый паркетный пол сверкал. Роспись и лепнина на потолке, не кричали аляповатостью и лишними деталями.

Между окнами, на полу, в больших горшках — высокие, с крупными листьями, экзотические растения. Посреди гостиной, на полу, большой персидский ковёр.

Семь комнат, две из которых были спальнями хозяев, гостиная, будуар с большим на пол стены аквариумом, угловой кабинет хозяина с большими окнами, «бальный» зал, библиотека и галерея, всё в доме было со вкусом и богато меблировано.

Двери в туалетную комнату сверху украшали небольшие витражи.

Всё в доме, начиная от потолка и заканчивая натёртыми до блеска бронзовыми ручками, говорило о вкусе хозяев.

Выйдя из галереи, она попала на боковую лестницу, ведущую из покоев хозяев, прямо в «Дюссо». Эта лестница была ей уже знакома. Не один раз за эти полгода она спускалась в ресторан. Даша так и не решилась сделать это.

Облокотившись, на балюстраду, Елена разглядывала пустые залы.

Венские кресла, столы и стулья. Позолота, хрусталь, шёлк и атлас. Пусто и прохладно. Только в камине потрескивали поленья. Опущенные на окнах тяжёлые портьеры скрывали в полумраке анфиладу залов.

Она уже собралась вернуться назад, как за одним из дальних столиков заметила сидящего мужчину. Склонившись над книгой, он что-то сосредоточенно читал.

Присмотревшись, узнала в нём сына Андрея Михайловича.

Спустившись по лестнице вниз и, неслышно ступая по коврам, подошла к нему.

Углубившись в чтение, Арсений никого не замечал.

Собравшись с духом, Елена произнесла:

— Здравствуйте.

Вздрогнув от неожиданности, молодой человек поднял голову. Его ясный взгляд встретился с её блестящими карими глазами. Он встал. От волнения голос его охрип.

— Здравствуй.