Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

Он помог ей выбраться из носилок и на мгновение задержал, обвив рукой ее талию; потом повел вперед, положив руку на плечо. Они были уже в городе – и в самом деле напоминавшем какое-то зловещее поселение, потому что здесь трудились рабочие в одних набедренных повязках, под началом старших и надсмотрщиков: как муравьи среди каменных глыб и песка. Верховного жреца почти сразу же заметили; покрытые потом и пылью рабочие, ломавшие камень, вскочили и поклонились.

Кланяясь еще ниже, навстречу спешил старший рабочий, докладывать о том, что было сделано сегодня.

- Погоди, - сказал Неб-Амон. – Здесь госпожа Ка-Нейт, моя супруга.

Рабочий, щурясь, взглянул на госпожу, и, точно не смея дольше разглядывать ее красоту, низко поклонился.

- Я хочу, чтобы ты показал ей, где ее дом, - сказал великий ясновидец.

Слуга низко поклонился.

- Сюда, госпожа, - позвал он, по-прежнему не смея глядеть на красавицу, принадлежащую его господину.

Ка-Нейт, с боязливо сжимающимся сердцем, вместе с мужем приблизилась к вершине лестницы, уходившей под землю. Они остановились.

Верная Мерит-Хатхор неподвижно стояла за спиной господ.

- Вот здесь, - приглушенным голосом сказал Неб-Амон, указывая вниз, в темноту; Ка-Нейт вздрогнула под его рукой.

- Здесь будет дверь, - сказал жрец. – Далее – преддверие гробницы, а затем помещение, где будут сделаны священные изображения и установлен саркофаг. Все двери будут запечатаны, и никто не проникнет сюда…

Ка-Нейт несколько мгновений – бледная, со вздрагивающими губами - смотрела вниз, потом пошатнулась и припала к мужу, отвернувшись от страшной картины.

- Спасибо, - едва слышно сказала она.

Неб-Амон прикрыл глаза, досадуя на ее чувствительность и на самого себя, что послушал эту просьбу; потом посмотрел на рабочих и подозвал одного – художника.

- Вот это рисунки для твоего дома, с которых будут сняты копии и перенесены на стены, - сказал он жене, чуть улыбаясь. Ка-Нейт, все еще бледная, взглянула на папирус и тоже улыбнулась.

- Чудно, - сказала она.

Это были ее собственные изображения.

Юная женщина в белом, голубом, желтом платьях, обрисовывавших ее хрупкую прелесть; гладкие черные волосы ниспадали на плечи – то распущенные, то заплетенные в косы, украшенные цветками лотоса и подвесками. Удлиненный краской глаз смотрел прямо, хотя лицо было изображено в профиль – всегда только в профиль, тонкий и благородный.

Как будто художник рисовал, глядя на Ка-Нейт, хотя она никогда с ним не встречалась.

- Изумительное сходство, - взволнованно сказала молодая женщина, взглянув на мастера. – Как это сделано? Ведь я никогда не встречалась с тобой…

Мастер поклонился.

- Госпожа напоминает своим ликом священные изображения – каноны. Прошу простить меня, - он взглянул на верховного жреца, но тот и не думал сердиться.

- Да, это так, - подтвердил Неб-Амон. – Моя супруга – прекраснейшая из прекрасных, и это истина.

- Я видел госпожу, - прибавил художник. – Несколько раз, но этого было достаточно, чтобы ее красота запечатлелась в моем сердце…

Неб-Амон чуть нахмурился, хотя по-прежнему улыбался.

- Хочешь ли ты теперь взглянуть на мою гробницу? – спросил он жену.

Она кивнула.

Он знал, что о чем бы он ни попросил, она бы не отказала. Покачал головой и, взяв Ка-Нейт за руку, повел ее за собой.

Они спустились по другой каменной лестнице, в темноту другого склепа. Бедняжка Ка-Нейт вздрагивала от холода и страха, но не смела ничего говорить. За ними спустился слуга с факелом – в подземельях факелы были нужны даже ярким днем.

- Смотри, - с улыбкой сказал Неб-Амон, показывая на стены. – Свети лучше! – резко приказал он слуге, и тот поднес к стене факел.

Ка-Нейт тихонько ахнула.

Стена была расписана картинами.

Вот изображение человека в расцветном возрасте, с обритой головой. На изображенном длинная золотистая одежда, ноги его босы.

- Это ты? – спросила Ка-Нейт, показывая на изображение.

- Да, - отвечал Неб-Амон. – А это – ты.

Изображенный простирал руки к юной женщине в белом платье. На плечи ее ниспадали черные распущенные волосы, без всяких украшений. Нежный удлиненный глаз смотрел прямо, но лицо ее было обращено к Неб-Амону. Она простирала к нему хрупкие руки.

Но они оставались разъединены.

Ка-Нейт смотрела на это; ее сердце сжималось от неясной печали.

Муж обнял ее и повернул, чтобы она больше не видела картины; приказал слуге опустить факел. Обнял Ка-Нейт за плечи и быстро повел вверх по лестнице; она пошатывалась и едва не оступилась на ступеньках.

Снаружи ей стало плохо, так что пришлось унести ее в тень и брызнуть в лицо водой; Неб-Амон сам напоил ее и растер ей виски, опасаясь худшего. Но обошлось. Ка-Нейт встала и спросила, что ей следует делать теперь.

- Отправляться домой, - резко ответил жрец.

Он чуть не высказал ей досаду, которую испытывал на себя, но сдержался. Велел слугам переправить госпожу на носилках к пристани, а потом на лодке – домой. Не следовало ей приходить сюда, особенно в таком состоянии.

Мерит-Хатхор, ни у кого не спрашиваясь, села в носилки к госпоже, чтобы быть рядом; но Неб-Амон этого уже не видел. Он отправился в другую часть города, где под его руководством велись широкие работы по приказу фараона; жрец и так отложил эти дела, чтобы показать жене то, что она хотела увидеть.

Ка-Нейт молчала до самого дома.

* Загробное царство.

* Т.е. гробницы.

* Фиванская богиня Меритсегер, которую также именовали Вершиной Запада.

* Согласно “Книге мертвых”.

========== Глава 17 ==========

Тамит жила в доме жреца Нечерхета как его жена.

Они жили как муж и жена, потому что теперь Тамит не могла ему отказывать: это превратилось для нее в тягостную обязанность, потому что, как ни пыталась она вообразить своего мужа любимым, самообман не продержался долго. Никакая мечта не может питаться самой собою – и близость чужого неприятного тела рассеяла прекрасный образ, который Тамит силилась воссоздать вместо этого человека.

Может быть, потому, что он ничуть не походил на Неб-Амона в других отношениях?

Нечерхет был добродушно-весел, и другая бы обрадовалась этому: но Неб-Амон был божественно строг, и даже шутки в его устах прозвучали бы иначе. Нечерхет был очень снисходителен к себе, и Тамит не могла уважать его как жреца: а это было единственным его занятием, тогда как Неб-Амон полно и плодотворно проявлял себя в других…

Нечерхет начал уже оплывать, потому что не упражнял свое тело – которому и так далеко было до тела великого ясновидца. С какой мучительной тоской Тамит вспоминала дни, когда могла наблюдать этого человека близко, чувствовать его аромат, даже прикасаться к нему – если посчастливится. Когда могла видеть его строгий прекрасный образ, вместо вовсе не отличавшегося красотою лица своего мужа, которое еще уродовалось выражением развязности, полупьяной веселости или тяжелой лени.

Тамит иногда мечтала даже вернуться назад – и стать служанкой в доме Неб-Амона, как прежде; но тут же вспоминала, что сейчас с этим человеком счастлива другая женщина, и понимала, что не вынесла бы этого зрелища. Она умерла бы от разрыва сердца или ненависти, отравлявшей ей кровь…

Но она сама отдала себя другому.

Тамит лелеяла ядовитые цветы мести – это стало единственной ее отрадой. Нечерхет, вначале очень радовавшийся своему браку, вскоре остыл, потому что не видел большой любви со стороны жены: и Тамит это обрадовало. По крайней мере, муж не навязывался ей больше, чем необходимо. Он был вполне доволен тем, что имеет.

Он имел красивую женщину на ложе, ухоженный дом и компанию. И не хотел большего. Может быть, Тамит даже удовлетворилась бы тем, что получила – но ей так мерзило то, что она отдала свое тело и свою судьбу нелюбимому, склонившись перед обстоятельствами, что она даже при желании не смогла бы получать удовлетворение от своего брака. Во всех отношениях.