"В самом пекле бессмысленных лет..." (СИ)

- Окита-сан! - сказал ему Яманами, когда они собирались ехать вместе обратно в Киото. - Возьмите, пожалуйста, этот пустячок. Просто на память.

Он тогда подарил маленькую костяную фигурку Сиванму. И Соджи не удержался от шутки:

- Благодарю, Яманами-сан. Может, она поделится со мной персиком бессмертия?

Шутка вышла неудачной – Яманами, который прекрасно знал о его болезни, смущенно опустил голову. Весь путь до столицы они проделали в молчании; а когда они въезжали в Мибу, Яманами вдруг остановил коня и, повернувшись к Соджи, проговорил:

- Учитесь быть одиноким, Окита-сан. Вам это очень пригодится. Вы такой же жадный глотатель жизни, каким был когда-то и я - самая счастливая, наверное, порода людей. Жаль, что я поздно это понял.

- Да что там, Яманами-сан, - Соджи попытался говорить весело, но веселого тона не получилось, - мне и глотать-то уже почти…

“Нечего”, хотел он закончить, но закашлялся. Яманами, не говоря ни слова, протянул ему фляжку. Переждав, пока Соджи отдышится, он сказал участливо и мягко:

- Послушайте меня, Окита-кун, и можете не верить мне сейчас - просто запомните то, что я вам скажу. Мертвецам иногда дано провидеть будущее, потому я и говорю вам об этом так уверенно. Вы свидитесь с нею.

- С кем, Яманами-сан? - притворился непонимающим Соджи. Однако Яманами ответил легкой улыбкой - в непонятливость Соджи он не поверил.

А через два дня Яманами не стало… Быть кайсяку, помогающим уйти из жизни без лишних мучений – последнее, что мог сделать для него Соджи.

Потом он часто разглядывал крохотное круглое личико доброй богини, ее веер - непонятно отчего, но это навевало спокойствие. Зимой, после ликвидации отряда Ито Кашитаро он едва не потерял подарок Яманами - сначала столкнулся на безлюдной улице с пятеркой рвущихся отомстить за Ито, потом у него был приступ со странными видениями, а когда с помощью Сайто он вернулся в казармы, фигурка Сиванму бесследно исчезла. В тот день шел сильный снег… А спустя пару дней Сайто умудрился где-то отыскать фигурку Сиванму, принес снова слегшему Соджи и молча вложил в руку. Молчун Сайто, с неожиданной нежностью подумал Соджи.

…Зазнобило, хотелось свернуться клубком. Он вспомнил окончание стихов, прочитанных тогда, в Оцу, Яманами, и улыбнулся.

А наступит зима -

как жестоки и иней и лед,

Только эта сосна

остается прямою весь год.

Почему же в суровую стужу

не гнется она?

Видно, духом особым

крепки кипарис и сосна.

Кипарис и сосна, повторил Соджи про себя и посмотрел на кипарис. Деревцу тут неуютно; и кто только додумался посадить кипарис в таком сыром месте?

К полудню вышло солнце. Стало гораздо теплее, и Соджи решил пойти прогуляться - не в сторону больницы, в а противоположную, в безлюдные заросли у реки. Однако не прошел он и полусотни шагов, как услышал пронзительные детские голоса, визг и смех. Одна из тропинок выходила к каменистой отмели - той самой, которую он видел с дороги. И поваленное дерево - вот оно. Несмотря на прохладную погоду, стайка детишек возилась на берегу и мелководье.

…Сперва дети дичились незнакомого взрослого, кроме того, их пугали мечи у пояса Соджи. Но когда демонстративно не обращавший на них внимания незнакомый самурай вырезал лодочку, пристроил к ней мачту с парусом из клочка бумаги, торжественно извлеченного из-за пазухи, и пустил в воду, недоверие как рукой сняло. Очевидно, умение вырезать лодочки в сознании детей не вязалось с людьми, которых стоит бояться. И напрасно, подумал вдруг Соджи.

- А летуцьку умеес делать, роши-сама(1)? - подошел к Соджи самый маленький и, наверное, самых храбрый из ребятни. Было ему на вид лет пять, и всю одежду его составляли фундоши и коротенькая грязная юката.

- Вертушку? Это дело не быстрое, - стараясь говорить серьезно, ответил Соджи. Поискал подходящую деревяшку, и, не найдя, отколол кусок от поваленного дерева, на котором и пристроился. Малыш-заказчик уселся рядом, время от времени ковыряя в носу, озабоченно разглядывая собственный грязный палец и сопя для солидности.

Работа была в самом разгаре, когда со стороны дороги, беспечно проламываясь сквозь заросли, появился человек. Еще издали Соджи разглядел его европейский костюм и высокие сапоги. Похоже на то, что он когда-то видел на том переводчике, Хьюскене, но одежда этого иностранца выглядит чуть по-другому. Наверное, круглоглазые так же подвержены моде, как шимабарские девицы.

Иностранец с хозяйским видом подошел к реке, не обращая внимания ни на Соджи, ни на детей, тронул сапогом воду и брезгливо сощурился. Они смотрят на нас как на дикарей, подумал Соджи. Так же как мы на них. Он не прекращал вырезать лопасти вертушки, следя за иностранцем из-под полуопущенных век, короткими быстрыми взглядами. Если Изуми… если Ирен сейчас жива, она могла выйти замуж за одного из вот таких. Круглоглазых, высоких и носатых. На взгляд женщины этот иностранец, наверное, красив.

Вертушка была готова. Соджи раскрутил ее между ладонями и выпустил - бережно, как птицу. Вертушка взмыла вверх, а дети (и иностранец вслед за ними) подняли головы, стараясь проследить за ней – тонкой, теряющейся в пронзительной голубизне неба.

Ветром вертушку относило все дальше от реки, она стала опускаться и приземлилась возле самых ног иностранца. Один из детишек, мальчик лет девяти, щуплый, с торчащими передними зубами, побежал было за игрушкой, но, оробев, остановился в пяти шагах от круглоглазого, не зная, что делать. Иностранец внимательно посмотрел на него, потом на других детей, которые застыли в напряженном ожидании. Соджи заметил движение ноги - мужчина, верно, собирался наступить на упавшую вертушку. Его тяжелый сапог сейчас превратит тонкую деревяшку в щепки и обломки… И Соджи положил руку чуть ближе к рукояти меча, наблюдая за иностранцем так же внимательно и сосредоточенно, как когда-то за движениями врагов.

Иностранцы туповаты, но этот, очевидно, что-то такое почувствовал. Опасность. Угрозу. Нога его, едва поднявшись, опустилась на место, и он отступил на пару шагов, с недоумением рассматривая спокойно сидевшего Соджи и детей. Видно, он и сам не понял, что его так испугало, но, стараясь сохранять независимый вид, повернулся и удалился тем же путем, каким пришел.

Дикарь, вздохнул Соджи. Солнце уже клонилось к западу, пора было возвращаться.

***

Ирен

Доктор Мацумото, стараясь ступать как можно тише, вышел на галерею.

- К этому должен привыкнуть каждый врач, Ирен-сан, - сказал он.

Рюхэй, молодой торговец, еще неделю назад с такой радостью говоривший о том, как вместе со своей невестой будет любоваться цветением вишен, сегодня скончался. Он перестал вставать с постели три дня назад, болезнь алчно пожирала его легкие. Ирен вспоминала, как жалобно смотрел он на них с Джастином сегодня утром - снизу вверх, пытаясь отдышаться от очередного приступа. Его совсем мальчишеское лицо, когда-то круглощекое, сейчас страшно исхудало – торчащие скулы, обтянутые бледной кожей, запавшие глаза с горячечным блеском, тонкие губы точно облипли вокруг зубов. Он почти не ел, только пил воду и напоминал теперь скелет, обтянутый сухой как пергамент кожей. Рюхэй теперь лежал почти неподвижно на спине, устремив казавшиеся огромными глаза в потолок. На лице его не было ни страдания, ни страха, ни печали – только тихое терпеливое ожидание. Он поминутно кашлял сухим, стонущим кашлем и все говорил о своей невесте.

- Сырой воздух, - сказал Джастин по-английски, - способствует быстрому прогрессированию болезни.

- Сэнсэй! – Рюхэй попытался встать с футона, но тело его не слушалось.

- Лежите, лежите, Рюхэй-сан, - Ирен заботливо поправила его одеяло. - Я принесла лекарство, с ним вас не так будет мучить кашель.

- Вы так добры ко мне, Ирен-сан, - проговорил, тяжело дыша, Рюхэй, - и вы тоже, Дзасутин-сэнсэй. Спасибо, что заходите навестить.

Он поглядел в окно.

- Весна, - медленно проговорил он. - Моя невеста так любит весну! Вы не знаете мою невесту, Кэи? – повернулся он к Джастину. - Она сейчас гостит в Эдо у своей тетушки.