"В самом пекле бессмысленных лет..." (СИ)

Да, а ту книжку ему принес действительно Каваи Кисабуро. Соджи живо припомнил плоское лицо Каваи с пухлыми щеками и добрыми детскими глазами. Каваи был кротким и безобидным, он был прекрасным счетоводом, но меч в руках сроду не держал. И не надо было ему вообще приходить в Шинсенгуми! Но Каваи очень хотел стать настоящим самураем. Соджи так и не понял, из-за кого возникла та недостача в деньгах, которую обнаружил Хиджиката и которая стоила Каваи жизни. Единственное, что он знал твердо - Каваи не присвоил ни единого рё, ни единой медной монетки. Он покрывал кого-то, но вот кого - наверняка так и не дознались, тихий и робкий счетовод умел держать слово не хуже самураев. Каваи Кисабуро сделал сэппуку ранним снежным утром, когда еще не вполне рассвело. И Соджи снова пришлось быть кайсяку. Снова.

Он уснул далеко за полночь - душил кашель, было тягостно и беспокойно. А когда наконец уснул - увидел…

…морской берег, слепящая белизна песка, сияющее светло-розовое небо. И мимо него по самому заплеску изумрудной морской волны скачут дикие кони с развевающимися гривами – алые, синие, лазурные золотые. Они скачут медленно, словно взлетая в воздух и замирая в каждом движении. В их скачке совершенная красота, от которой захватывает дух.

Ускакали кони, и волны замыли рытвины от копыт, и снова стал недвижен прибрежный песок. Он повернул голову - рядом с ним сидела Изуми… Ирен, прозвучало как звон колокольчика ее европейское имя и распалось на два знака - “единственная” и “любовь”.

И вот они вдвоем в изумрудных волнах – и морские чудища ласково касаются их тел своими щупальцами.

А диковинные кони играют на белоснежном песчаном берегу, катаются по песку, взметая серебристые его фонтаны…

Когда Соджи проснулся, уже светало. “И-рен” - повторил он про себя. Прежде он ни разу не видел ее во сне. Наверное, осталось ему совсем немного.

Япония, Эдо 1868г.

Ирен

Может, будь понадежнее рук твоих кольцо

Покороче б, наверно, дорога мне легла.

(Б.Окуджава)

- Джастин тоже бывал тут, - говорил Лоран, с удовольствием оглядывая прохожих, которые боязливо расступались перед его высоким рыжим жеребцом, - даже приобрел в Эдо неплохие медицинские связи. Раньше в Японии не любили чужеземцев.

- Я знаю, - ответила Ирен, почти не слушая его. Она смотрела по сторонам - и узнавала, и не узнавала Эдо.

- Когда я встречался в Утрехте с доктором Меердевоортом, - Джастин Локвуд по своему обыкновению делал ударение почти на каждом слове, отчего речь его была похожа на отчаянную скачку загнанной лошади, - он мне рассказал про одного из своих учеников, еще со времен его работы в Нагасаки. У того небольшая лечебница неподалеку от Эдо, где он, по словам Меердевоорта, постарался устроить все по западному образцу.

- Это должно быть интересно, - Ирен на ходу отломила веточку старого персикового дерева, неизвестно кем и зачем посаженного у самой дороги. Почки на нем едва начали набухать. Поздняя весна в этом году, поздняя и холодная.

“Я хочу, чтобы ты была счастлива, моя девочка”, - сказала мама, когда они прощались. И вот теперь Ирен была в стране своего детства - и ей казалось, страна принюхивается, прислушивается, присматривается к ней, как плохо видящий старичок приглядывается к давно отсутствовавшему соседу.

Они поселились в большом доме неподалеку от лечебницы. Доктор Мацумото, с которым Джастин познакомил Ирен, оказался очень приятным и дружелюбным. Выяснилось, что он хорошо знал Джеймса Доннела и был именно тем человеком, который семь лет назад, дал согласие опекать Ирен, желавшую остаться в Японии. Доктор теперь охотно показывал свое лечебное хозяйство, пространно и обстоятельно рассказывая о каждом больном. Хиса, племянница и ближайшая помощница доктора, отнеслась к иностранцам с большим недоверием, которое она, однако, старалась скрывать. Особенно это проявлялось, когда она видела Лорана. Впрочем, к нему и доктор Мацумото относился с едва заметным холодком.

Теперь Лоран часто уезжал по делам, а Ирен и Джастин каждый день отправлялись в лечебницу. Ирен живо интересовалась местными рецептами лекарственных снадобий и старательно записывала все, что рассказывали доктор и Хиса. Возвращалась беглость, с которой она говорила по-японски - хотя некоторые названия трав приходилось переспрашивать. Так прошла неделя.

Однажды вечером Лоран вернулся в особо хорошем расположении духа, и вернулся не один.

- Здравствуй, дорогая, привет, Джастин. Уважаемого доктора Мацумото сегодня опять задержали неотложные дела, он снова не выказал желания разделить наш скромный ужин? Тем хуже для него. Позвольте представить вам господина Кидо Такаёши, - жизнерадостно провозгласил Лоран, указывая на спутника.

- Прошу вашего расположения, – учтиво поклонился японец. И с готовностью пожал протянутую руку Джастина, показав, что европейские обычаи ему знакомы. На вид ему было около сорока, лицо мягким квадратом, обрамленное небольшими аккуратными баками на английский манер. Лицо его напомнило Ирен легенды о барсуках-оборотнях - впрочем, может это впечатление шло от его привычки улыбаться неопределенно-мечтательной улыбкой, в то время как взгляд оставался острым и пронизывающим.

Принесли сакэ, вино и закуски. Гость с удовольствием пригубил вина, причем заметно было, что этот напиток пить ему уже доводилось и не раз. Завязался ни к чему не обязывающий разговор, какой возникает, когда все старательно избегают серьезных тем. Господин Кидо в юности жил в окрестностях Эдо, рассказывать он умел, и Ирен с удовольствием слушала, как он перебирает такие знакомые ей названия сел и местечек, припоминает различные забавные случаи и красочно описывает людей, которых знавал.

- Со многими выходцами отсюда мне случилось встретиться потом в Киото, в годину тяжелых испытаний для всей страны.

Кидо рассказывал интересно и поразительным образом умудрялся больше говорить о других и лишь пару слов о себе. Это располагало. И Лоран, и Ирен, и Джастин задавали ему вопросы и становились все более похожи на детей, зачарованных искусным сказителем.

- Я считаю себя счастливцем, поскольку встречался со многими замечательными людьми, - говорил Кидо. Ирен, которую рассказы этого человека переносили во времени на семь лет назад - ей казалось, на полжизни назад, в совсем другую жизнь, яркую и неправдоподобно счастливую как детский рисунок, - словно ожила. Исчезло выражение сонной скуки, глаза заблестели, и Лоран, иногда взглядывая на нее, удивлялся про себя - давно ему не случалось видеть жену такой красивой.

- И самых замечательных мастеров меча изо всех, что я знал, я впервые повстречал тоже здесь, в Эдо, - Кидо сладко зажмурился, так что глаза его превратились в узкие щелки, и улыбнулся, отпивая чай.

Джастин, который живо интересовался всем, что касалось фехтования, и сам увлекался фехтованием на саблях, сразу оживился и попросил подробностей.

- Чаще всего в реальном бою и боя-то почти нет, - рассказывал Кидо. - Все решают один-два выпада. Это не зрелище, здесь важна эффективность. Я имею в виду настоящий бой, а не фехтование боккеном или синаем. Сам я когда-то немного занимался фехтованием и, смею надеяться, кое-чего достиг, однако в сравнении с… например, с Окитой Соджи - как раз здесь, в Эдо я впервые увидел его, прекрасный фехтовальщик, хоть и был он тогда совсем мальчишкой, - так вот, в сравнении с ним мои скромные достижения ничто, пыль на крыльях бабочки.

- Окита… Соджи? - имя сорвалось с губ почти помимо воли, и Кидо истолковал ее тон по-своему.

- Как я понимаю, вам уже рассказали об ужасных и кровожадных Шинсенгуми? – чуть понизив голос, спросил он.

Джастин и Лоран отрицательно покачали головами, и Ирен не оставалось ничего, как сказать, что она слышала что-то ужасное, но не запомнила ничего, кроме имени.

- Шинсенгуми был особый отряд на службе бакуфу, в Киото. У них были определенные, - Кидо аккуратно голосом подчеркнул это слово, - полномочия по поддержанию того, что некоторые считали порядком. И Шинсенгуми широко пользовались этими полномочиями. Исключительно хорошо организованный, очень боеспособный отряд. И мечники у них были преотличные – как на подбор. Они наводили ужас на жителей столицы, когда строем шли по улицам под своим знаменем «макото».