Навечно преданный (СИ)

— Это всего лишь наука — никаких чудес, мой господин, — совершенно серьёзно возразил Шерлок, вызывая у Его Величества лёгкую улыбку. — Каждого кадета Школы обучают этому.

— Пусть будет наука, — легко согласился Джон, блаженствуя под чуткими животворящими пальцами. Между тем, Преданный, оставив в покое королевскую голову, теперь такими же круговыми нажимами массировал правую кисть Его Величества у основания большого пальца, склонившись над сидящим в кресле господином.

Джон расслабленно прикрыл глаза, снова, но уже с некоторой ностальгией, припомнив вдруг тот момент, когда Шерлок явился к нему по приказу своего прежнего Хозяина… И тут же заныла шея, словно давая знать, что и прочие части монаршего тела были бы не против, чтобы их хорошенько размяли. Преданный будто почувствовал это ещё не до конца осознанное желание:

— Если Вы прикажете, я мог бы сделать Вам полный массаж, сир. Это поможет Вашему Величеству хорошо отдохнуть и придаст бодрости. Только необходимо раздеться и лечь на кровать, — в голосе слуги не было ничего соблазняющего или непристойного, но тело короля среагировало на это невинное предложение совершенно неожиданно: перед глазами тут же возникло видение измученного, истерзанного человека, который там, в охотничьем домике, в одно мгновение вдруг необъяснимо превратился в прекрасного посланца небес… Внизу живота Его Королевского Величества предательски разлилась горячая волна… Прикусив губу, он невероятным усилием воли погасил недопустимый порыв и, медленно поднявшись, сделал несколько шагов, чтобы отвлечься.

— Я что-то не так сказал? — тут же среагировал Шерлок, неотступно сопровождая Хозяина пытливым взглядом.

— Нет, не обращай внимания, — покачал головой король. — Просто мне сейчас совершенно не до массажа.

— Как Вам угодно, Ваше Величество, но это очень полезно и нисколько не отвлечёт Вас ни от размышлений, ни от отдыха.

Внешне Преданный не выглядел растерянным или огорченным, но Джон был уверен, что правильно уловил эмоции своего визави. И почему-то разозлился:

— А своему прежнему Хозяину ты тоже делал массаж?

— Нет, — без всякого замешательства спокойно ответил Шерлок, глядя на короля по-прежнему открыто и прямо. — Ему от меня это было не нужно.

— Вот как? Не нужно? — Его Величество распалялся всё больше и больше, чувствуя себя совершенно глупо, но почему-то не имея сил остановиться. — А что было нужно? ВСЁ остальное? Из того, что ты мне когда-то перечислял?

Словно какой-то бес вселился в нервно вышагивающего из угла в угол Джона, заставляя его задавать эти странные и неприятные вопросы. Мягкие домашние туфли раздражающе цеплялись за ворс покрывающего пол толстого персидского ковра, а чистые листы тончайшей бумаги, лежащие аккуратной стопкой на столе, разлетелись от резкого движения воздуха, вызванного стремительными перемещениями Его Величества, и плавно приземлились к монаршим ногам. Но все эти досадные мелочи, казалось, совершенно не заботили раздираемого противоречивыми чувствами короля.

Видимо, не ожидавший подобного допроса, Шерлок замер, часто моргая, отчего его лицо приобрело удивлённое и невинное, почти детское выражение.

— Хозяин волен делать со своим Преданным всё, что пожелает, — тихо ответил он и опустил глаза.

— Ты не можешь говорить об этом? — Джон уже проклинал себя за неожиданную и неуправляемую несдержанность, но никак не мог остановиться. — Эта информация тоже недоступна?

— Я не уверен, что Вы хотите об этом СЛУШАТЬ, мой господин, — не поднимая глаз, так же тихо произнёс Шерлок. — Преданный не может противиться приказу Хозяина…

— Но ведь, по словам мэтра Ромуса, Преданные не только вынуждены безропотно подчиняться — они получают удовольствие, служа своим господам? — казалось, что те ненависть и презрение, которые Джон испытывал к князю Эплдора, теперь внезапным потоком обрушились на несчастного слугу, хотя вся его вина состояла лишь в том, что какое-то время он был безвольной игрушкой гнусного извращенца.

Но было и что-то ещё… Что-то, в чём Его Величеству не хотелось сознаваться прежде всего самому себе. Чувство, которое сейчас бурлило в его душе почти так же неконтролируемо, как и отвращение к Чарльзу Магнуссену. Джон догадывался, что знает его название. Ревность. Гадкая, неуместная и доселе шотландскому монарху совершенно незнакомая. А ещё желание: сильное, но абсолютно противоестественное и ненормальное. Это было неправильно, ужасно, но самое главное — Джон все отчётливее понимал, что не представляет, как от них избавиться, ведь все переживания были связаны с тем, с кем Его Величество так необдуманно и так необратимо прочно соединил свою будущую жизнь. И от осознания своей беспомощности шотландский монарх попросту терял голову.

— Тебе нравилось то, что с тобой делал твой прежний Хозяин? Было приятно? — прищурившись, продолжал допытываться король, инстинктивно сжимая кулаки и стараясь злостью погасить несвойственные его природе позывы. — Это делало тебя счастливым? Наполняло смыслом твою жизнь?

Шерлок молчал, опустив голову, но вместо него во весь голос кричала разгулявшаяся фантазия Его Величества. Он словно вновь увидел князя, склонившегося над Преданным, но теперь юноша под ним не выглядел жертвой: стройное тело выгибалось в экстазе, невероятные глаза были подёрнуты пеленой страсти, искусанные губы умоляли о близости — грубой, жестокой, но такой желанной. И Джона обожгла новая мысль: для Шерлока, скорее всего, даже не имеет значения, кто будет им владеть — его прежний Хозяин или нынешний. Ведь всё решает наличие Связи, а не личность того, к кому привязан Преданный?

Король внутренне содрогнулся, почти взвыв от очередной волны бессилия что-либо изменить. И от очередного прилива возбуждения — несмотря ни на что, безудержные фантазии вызвали новые сполохи пожара так некстати пробудившегося либидо, от чего становилось совсем мерзко.

Мысли метались, руки дрожали, шаги бесконечно меряли комнату. И очередной липкий страх пополз по позвоночнику: он ошибся, и Шерлок никогда не сможет стать обычным человеком. И всегда будет желать только одного — подчинения, слепого и бездумного. И будет искушать Джона своей необычностью и доступностью. И то, что в этом нет его вины, особо ничего не меняло: прошлое навсегда останется с воспитанником Школы, заклеймив его душу так же, как тело заклеймил знак эплдорского князя.

— Вы желаете знать все подробности, мой господин? — от исполненного холодным равнодушием голоса Шерлока король дёрнулся, как ужаленный, и обратил на слугу горящий негодованием взор, намереваясь выгнать бездушный источник своих треволнений вон из опочивальни.

Но в тот же миг Его Величество понял, что ледяная сдержанность, сковавшая стоящего перед ним молодого человека, — не более, чем выработанный годами муштры инстинкт, который, однако, сейчас не смог в полной мере скрыть истинное состояние Преданного. Шерлока выдавали глаза, точнее, промелькнувшее в них печальное разочарование, как у бездомного голодного пса, которому, подманив обещанием куска хлеба, вместо этого ради забавы бросили камень.

Раскаяние и жалость, ещё более глубокие и сильные, чем только что снедавшие его сердце злость и ревность, охватили короля. Как он мог? Зачем позволил похоти и дурацким сомнениям захватить себя? Почему обвинил во всём того, кого собирался спасти и защитить? Разве торговец не объяснил ему, зачем князь Магнуссен приобрёл неподходящего для себя Преданного и что должен был испытывать Шерлок, удовлетворяя извращённые прихоти бывшего Хозяина?

Так внезапно и одновременно захлестнувшие его переживания были настолько несвойственны всегда спокойному и уравновешенному шотландскому монарху, что он усомнился в рациональности побудившей их причины. Разумеется, во всём этом стоило хорошенько разобраться, но Его Величество интуитивно почувствовал: объяснения нужно искать в необычной Связи, установившейся между ним и Шерлоком. Мэтр Ромус говорил, что никогда не слышал ни о чём подобном, а значит, и последствия могут быть самыми непредсказуемыми — вплоть до полного эмоционального раздрая и взбунтовавшегося либидо. И пока Джон не научится контролировать это, пока не найдёт способ не выплёскивать на Преданного свои безумные фантазии вкупе с неоправданными сомнениями — Шерлоку лучше держаться от него подальше. Его Величеству очень не хотелось причинять своему подопечному лишние страдания — разве для этого он вырвал его из влажных лап Магнуссена, пойдя на риск и нарушение собственных принципов?