Соблазнение Джен Эйр

Однако последняя странность объясняет первую, о чем я уже как-то обмолвился прежде. Вы, с вашей серьезностью, внимательностью и осмотрительностью, были буквально созданы для того, чтобы стать хранителем чужих тайн. К тому же я хорошо понимаю, с какой душой соприкоснулся. Она не из тех, что легко поддаются пагубному влиянию извне. О, это особенная душа. К счастью, у меня нет в мыслях навредить ей. А если бы я и хотел этого, она не восприняла бы пагубы. Чем больше мы с вами будем разговаривать, тем лучше. Вы столь невинны, столь неопытны, что я не могу осквернить вас, в то время как вы можете возродить во мне силы.

— Надеюсь, что это так, сэр.

Внутри у меня все сжалось, когда он посмотрел на меня и улыбнулся. Потом, затянувшись сигарой, он продолжил.

— Я остался на балконе. «Они наверняка зайдут в будуар, — подумал я. — Тут-то я их и подстерегу». И вот, сунув руку в открытую балконную дверь, я задернул гардины, оставив лишь небольшую щель для наблюдения. Затем прикрыл раму, но не совсем, так, чтобы было слышно воркование влюбленных, после чего вернулся в кресло. Как только я сел, пара вошла. Мои глаза устремились к щели. В будуаре появилась горничная Селин. Она зажгла лампу, поставила ее на стол и удалилась.

Теперь мне было хорошо видно пару. Оба сняли плащи, и мне явилась моя госпожа Варанс, сверкающая шелками и бриллиантами (все это были мои подарки, разумеется). Ее спутник был в форме офицера. Я узнал его. Это был молодой виконт, безмозглый распутный юнец, которого я несколько раз встречал в обществе. Я настолько презирал его, что даже не мог ненавидеть. И едва я узнал его, как ядовитый зуб ревности был сломлен, ибо в тот самый миг моя любовь к Селин погасла, как костер, залитый ведром воды. Женщина, предавшая меня ради такого… была недостойна того, чтобы за нее бороться. Она была достойна лишь презрения. Впрочем, в меньшей степени, чем я, простодушная жертва ее обмана.

Они заговорили, и их разговор успокоил меня до конца. Разговор был фривольный, торгашеский, бездушный и бессмысленный, способный скорее утомить, чем взбесить слушателя. На столе лежала моя карточка, и, когда она была замечена, прозвучало мое имя. Ни ей, ни ему не хватило запала или ума, чтобы высмеять меня основательно, и они начали оскорблять меня со всей мелочной грубостью, на какую только и были способны. Особенно усердствовала Селин, которая помянула даже мои личные недостатки, «уродства», как она их назвала. Раньше она восхищалась моей beauté mâle, и надо сказать, что в этом смысле ее поведение диаметрально противоположно вашему. Ведь уже при второй встрече вы прямо заявили мне, что не считаете меня красивым. Тогда меня это поразило, и…

Тут к нам снова подбежала Адель.

— Месье, Джон просит вам передать, что пришел ваш агент и хочет вас видеть.

Я мысленно встрепенулась. Его рассказ так увлек меня, что я представила себя им, наблюдающим за своей возлюбленной. Мне захотелось возразить ему, опровергнуть его уверенность в том, что я считаю его некрасивым. Но время для этого было неподходящее, да и, подумала я, вряд ли когда-нибудь хозяин сможет изменить свое мнение.

Он решил, что чувство ревности мне совершенно не знакомо, но сейчас, когда я посмотрела на Адель, странное шипение стало обволакивать мое сердце. Я была в ярости оттого, что она прервала рассказ, который я столь страстно желала слушать. Однако мистер Рочестер на этот раз остался невозмутим.

— В таком случае буду заканчивать, — сказал он. — На чем я остановился? Ах да. Открыв дверь, я вошел в комнату. К этому времени они уже лежали на кровати в объятиях друг друга. Виконт зарылся лицом в глубокое декольте Селин. Увидев это, я тут же лишил Селин своего покровительства и велел ей освободить гостиничный номер. На ее призывы я поморщился, не обращая внимания на крики, истерики, мольбы, возражения и конвульсии, и назначил виконту встречу в Bois de Boulogne [20]. На следующее утро я имел удовольствие встретиться с ним и всадить пулю в его плечо. Тогда я решил, что покончил со всей этой историей навсегда.

Однако, к несчастью для меня, за полгода до этих событий Варанс осчастливила меня этой fillette [21] Аделью, которая, как она поклялась, была моей дочерью. Может быть, так оно и есть, однако облик ее не обезображен признаками моего отцовства. Лоцман больше похож на меня, чем она. Спустя несколько лет я окончательно порвал отношения с ее матерью, и она, бросив ребенка, сбежала в Италию с каким-то музыкантом или певцом. Я тогда отказался признавать за Аделью право пользоваться моей поддержкой, не признаю я этого и сейчас, потому что она не моя дочь. Но, узнав, что она осталась одна, я увез этот невинный росток из парижской грязи и посадил здесь, чтобы он рос, дыша благодатным воздухом английского сада.

Миссис Фэрфакс нашла для нее гувернантку, вас, и теперь вы, узнав, что ваша ученица — плод незаконной связи французской танцовщицы, вероятно, станете по-другому относиться к ней?

— Нет, — поспешила ответить я. — Адель не в ответе за проступки своей матери или ваши. Теперь, когда я знаю, что она в известном смысле сирота, забытая матерью и не признанная вами, сэр, я стану относиться к ней еще теплее, чем прежде. Могу ли я предпочесть избалованное чадо богатых родителей, ненавидящее свою гувернантку, несчастной сиротке, которая тянется к своей воспитательнице и видит в ней друга?

— Значит, вы так себе это представляете! Впрочем, мне пора возвращаться. И вам тоже. Темнеет.

Но я задержалась еще на несколько минут с Аделью и Лоцманом. Мы побегали с ними наперегонки, потом поиграли в волан. Когда мы вошли в дом, я сняла с малышки шляпку и пальто, а потом посадила к себе на колени и позволила болтать о чем угодно. Так мы просидели целый час. И я не упрекала девочку за ее склонность к пустословию, выдававшую легкомысленность ее характера, так как пришла к выводу, что эту черту она, вероятно, унаследовала от матери.

У нее были и достоинства, и я начала ценить их еще сильнее. Я искала в ее облике и поведении сходство с мистером Рочестером, но не находила. Ни походка, ни мимика не указывали на их родство. Меня это огорчило. Если бы она напоминала его, возможно, он бы заботился о ней больше.

Лишь удалившись в свою комнату на ночь, я смогла припомнить и всесторонне проанализировать свою встречу с мистером Рочестером. Было что-то определенно странное в душевном возбуждении, которое столь неожиданно охватило его, когда он объяснял свое нынешнее настроение и недавно ожившую любовь к старому замку и его окрестностям. Однако у меня создалось такое впечатление, будто какая-то особенность этого дома вызывала у него исключительную тревогу, наполняющую глубины его души.

Какое-то время я размышляла над этой загадкой, но потом бросила, осознав, что пока разрешить ее не удастся, и стала думать об отношении моего хозяина ко мне самой. Его откровенность была данью благоразумию, которое он во мне увидел. Во всяком случае я это так понимала и принимала, испытывая гордость оттого, что он решил сделать меня своей слушательницей.

Но теперь, когда я осталась одна и на меня уже никто не смотрел, как на хранительницу секретов, я сосредоточилась на подробностях истории, поведанной мистером Рочестером. Обладая идеальной памятью, я наполнила его набросок красками своего воображения. Моему взору предстал летний Париж, кареты на освещенных газом улицах и номер Селин Варанс, запахи ее духов и цветов, которые он описывал.

Я будто пережила его grande passion к французской красавице. Я увидела, как он надевает ей на шею бриллиантовое колье перед зеркалом, как ее лицо озаряется счастьем, когда она проводит пальцами по сверкающему украшению, как она вскакивает и разворачивается, чтобы обнять его, как запускает руки в его густые волосы, целует точеный подбородок и с кокетливым французским выговором сравнивает его с греческим богом.