Соблазнение Джен Эйр

— Спокойной ночи, мисс Эйр.

После этого он повернулся ко мне спиной и вновь наполнил свой бокал вином. Я вывела Адель из комнаты, чтобы успокоить ее после радостных волнений этого вечера и уложить спать. Обернувшись, я увидела, что мистер Рочестер приложил бокал к губам, но лицо его было непроницаемым, и его новое настроение осталось для меня загадкой. Если до этого моя маленькая комнатка наверху казалась мне убежищем, спасительным островом в океане невзгод, то теперь она будто превратилась в холодный каземат, где мне предстояло томиться целую ночь. Возможно, я действительно являюсь тем полным жизни, беспокойным, решительным созданием, каким видит меня мистер Рочестер. Прикрыв тихонько дверь, я подумала о том, знает ли он, как меня освободить.

6

В конце концов мистер Рочестер раскрыл загадку своей связи с матерью Адели, но сделал это именно тогда, когда я меньше всего ожидала. Это случилось однажды днем, когда мы с Аделью случайно встретили его в саду. Пока она играла в волан и возилась с Лоцманом, он предложил мне пройтись по длинной буковой аллее.

В конце аллеи стояла скамейка, на нее мы и сели, чтобы наблюдать за Аделью. Я говорила что-то об успехах девочки. Когда полуденное солнце пробралось сквозь голые кроны больших деревьев, подарив нам нежданную надежду на тепло посреди холодного зимнего дня, он начал рассказывать о Париже.

Я сидела молча, скромно опустив глаза и напоминая себе, что мой хозяин однажды назвал меня хорошим слушателем. Терпение мое было вознаграждено, когда он поведал мне, что Адель — дочь французской танцовщицы Селин Варанс, к которой он некогда питал, по его выражению, grande passion [15]. На passion эту Селин как будто отвечала с еще большим пылом. Рочестер полагал, что она боготворит его, хоть он и не был красавцем. Он считал, что она предпочитала его taille d’athlète [16] изяществу Аполлона Бельведерского.

— И, мисс Эйр, мне, английскому гному, так льстило внимание этой французской сильфиды, что я снял для нее роскошный номер в гостинице, предоставил ей полный штат слуг, карету, начал дарить лучшие наряды и бриллианты. Короче говоря, встал на путь разорения, как любой другой влюбленный простофиля.

Я даже не искал собственную дорогу к позору и гибели, а просто шагал по давно проторенной дорожке, с глупым упрямством не желая отступать в сторону ни на дюйм. И меня постигла судьба, которая уготована всем безумцам, чего я в полной мере заслуживал.

Однажды вечером я решил зайти к Селин, когда она меня не ждала. Дома ее не оказалось. Ночь была теплая, а я устал от долгой прогулки по Парижу, поэтому решил подождать даму своего сердца в ее будуаре. Мне доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие дышать воздухом, освященным ее недавним присутствием. Нет, я преувеличиваю. Никогда я не считал ее воплощением святой добродетели. То был скорее аромат благовоний, который она оставила, смесь запахов мускуса и амбры, а вовсе не святости. Однако, как я уже упоминал, было тепло и в помещении вдруг сделалось до того душно от благоухания ароматических эссенций и цветов, что мне пришлось открыть балкон и выйти на свежий воздух.

Сверху светила луна, снизу — газовые фонари, было очень тихо и торжественно. На балконе стояла пара кресел, я сел и достал сигару. Я и сейчас закурю с вашего позволения.

Последовал небольшой перерыв в рассказе, пока он доставал и раскуривал сигару. Я обратила внимание на его длинные, ухоженные ногти и, когда он перекатил сигару из одного угла рта в другой, на полные губы. Выпустив струю душистого дыма в холодный воздух, мистер Рочестер продолжил:

— В то время я любил сладости, мисс Эйр. За сигарой я ел шоколадные конфеты и смотрел на кареты, проезжавшие по модным улицам в сторону расположенного неподалеку оперного театра, потом обратил внимание на элегантный экипаж, запряженный великолепными английскими лошадьми и отчетливо видный в сиянии городских огней. Когда он притормозил, я узнал voiture [17], который отдал в распоряжение Селин. Она вернулась.

Конечно же, мое сердце от нетерпения забилось с удвоенной скоростью, когда я перегнулся над железной оградой. Как я и ожидал, экипаж остановился у двери гостиницы. Огонь моего сердца, моя истинная любовь вышла на мостовую. Хотя Селин была укутана в плащ, совсем не нужный в такой теплый июньский вечер, я узнал ее мгновенно по маленькой туфельке, которая на миг выглянула из-под платья, когда она ступила на подножку экипажа. Я на своем балконе уже чуть не зашептал «mon ange…» [18] (разумеется, тоном, который должно слышать только нежное ушко возлюбленной), когда следом за ней из кареты выпрыгнул некто, тоже облаченный в плащ, только в шляпе и со шпорами, которые звякнули о мостовую. Они вместе прошли в арку porte cochère [19].

Вы когда-нибудь испытывали ревность, мисс Эйр? Разумеется, нет. Об этом можно и не спрашивать, потому что вы никогда не были влюблены. Ваша душа пока спит, и оба этих чувства вам только предстоит испытать. Еще не произошло то, что в состоянии их разбудить. Вы полагаете, что жизнь будет течь так же спокойно, неторопливо, как та река, которая уносит вашу юность. Плывя по течению с закрытыми глазами и ничего не ощущая, вы не замечаете выступающих из воды рифов, не видите неровностей дна и не слышите, как кипят волны, разбиваясь о берега. Но я говорю вам, и запомните мои слова, когда-нибудь настанет день, когда вы натолкнетесь на скалистое ущелье, в котором ваша жизнь превратится в стремительный водоворот, пенящийся и ревущий. И тогда либо вы разобьетесь о скалы в пыль, либо какое-нибудь течение посильнее подхватит вас и вынесет в более спокойные воды, как произошло со мной.

Мне нравится этот день. Мне нравится это небо, нравится суровость и неподвижность мира, скованного морозом. Мне нравится Тернфилд, его почтенный возраст и уединенность, его старые деревья с грачиными гнездами, его серый фасад и линии темных окон. И все же как долго мне была отвратительна даже мысль о нем, как долго я сторонился его, как зачумленного! Как я ненавижу его и сейчас! Если бы вы только знали…

Он, стиснув зубы, замолчал. Потом ударил ногой в мерзлую землю. Им как будто овладела какая-то неприятная мысль, да так, что он не мог продолжать.

Тернфилд-Холл стоял прямо перед нами, в конце длинной аллеи. Подняв глаза к его зубцам, мистер Рочестер задержал на них такой взгляд, которого я не видела ни до, ни после того. В больших глазах под черными бровями как будто вступили в борьбу боль, гнев, раздражение, отвращение, ненависть. Это была неистовая схватка, которая могла захватить его целиком, но вот новое чувство появилось в его взгляде и взяло верх. Нечто твердое и циничное, своевольное и решительное.

Вдруг к нему подбежала Адель со своим воланом, и его мрачная задумчивость была потревожена.

— Прочь! — хрипло вскричал он. — Не подходи, дитя.

Хозяин встал и, не оборачиваясь, зашагал по аллее, но я почувствовала, что он хочет, чтобы я последовала за ним. По дорожке между буками мы прошли молча. Я осмелилась вернуть его к тому месту рассказа, на котором он резко отвлекся от воспоминаний.

— И вы покинули тот балкон, сэр, — спросила я, — когда мадемуазель Варанс вошла?

Я собралась услышать в ответ на этот не совсем своевременный вопрос какую-нибудь грубость, но, напротив, очнувшись от своей сердитой задумчивости, мистер Рочестер повернулся ко мне, и с его лица как будто слетела тень.

— О, я и забыл о Селин! Тогда продолжим. Что ж, увидев свою прелестницу в сопровождении кавалера, я услышал шипение, и зеленоглазый змей ревности поднялся, распрямляя кольца, с того залитого лунным светом балкона, скользнул мне за пазуху и за пару минут проточил путь к моему сердцу. Странно! — вдруг воскликнул он, снова неожиданно уходя от темы. — Странно, что именно вам, юная леди, я решил рассказать об этом. И странно, что вы слушаете меня так спокойно, словно это самая обычная вещь в мире, когда такой человек, как я, рассказывает о своей любовнице-певичке столь своеобразной и неопытной девушке, как вы.