Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

- В самом деле, - сказал второй хему нечер. – Благодарю тебя за напоминание. Я пошлю к нему…

- Это уже было сделано, и господин Аменемхет не ответил, - мягко прервал господина врач. – Если мне будет позволено дать совет…

Жрец кивнул.

- Следует навестить господина Аменемхета всем вместе, - сказал Уну. – Тебе, господин, твоему сыну и госпоже Меритамон… Показать ее брату племянника…

“Ребенок в большой опасности, - подумал Уну. – Но его придется взять с собой – Меритамон не спустит с него глаз, и я буду рядом. Может быть, Аменемхет испугается или устыдится… хотя бы немного…”

- Ты хорошо сказал, - с улыбкой ответил господин дома. – Я так и сделаю.

Уну поклонился и удалился.

“Аменемхет не хотел убивать отца – его вынудила эта гадина, - думал он. – Хотя это не снимает с него вины и не облегчает ее. Бедный юноша. Может быть, он отравил верховного жреца из жалости…”

Но это снимает с него вины и не облегчает ее.

Если откроется преступление Аменемхета, он будет жестоко казнен – заслуженно. Уну был на стороне будущих обличителей своего молодого господина. Если кто-то и простит его, это будет не паства Неб-Амона и не его преданный лекарь.

Люди не прощают таких преступлений, только боги… но едва ли…

Уну не донесет на Аменемхета – это против последней воли великого Неб-Амона…

Но Уну не помешает доносчикам и судьям.

Врач ожидал, что госпожу придется долго уговаривать – хотя ей могли просто приказать; однако господин дома не любил проявлять строгость.

Но Меритамон на удивление быстро согласилась.

Она сама понесла сына, не доверяя никому, даже То – мальчика везли в носилках, где сидела Меритамон со своим врачом, ставшим ее ближайшим другом. С мужем у нее никогда не было такой близости. К счастью, Уну был слишком стар, чтобы такая дружба могла вызвать чье-нибудь осуждение.

Меритамон, не обращая ни на что другое внимания, улыбалась Анх-Осирису: ему как раз исполнилось две недели. Это был хорошенький, крепкий на вид мальчик, который с рождения еще ничем не болел – врач думал с облегчением, что в нем течет кровь деда, отличавшегося завидным здоровьем. Только бы Анх-Осирис, к своим достоинствам, не унаследовал еще и пороки Аменемхета…

- Госпожа, - негромко позвал врач.

Меритамон досадливо подняла голову.

- Что?

- Не теряй бдительности, - сказал Уну. – Ты помнишь, куда мы едем?

Меритамон открыла рот, потом сдвинула брови, большие черные глаза грозно блеснули.

- Моего сына могут убить только вместе со мной, Уну.

“Это не так трудно, как ты думаешь, - подумал врач. – Аменемхет переродился – кажется, никто этого вполне не понимает, кроме меня”.

***

Дом Неб-Амона встретил их молчанием, точно они приехали в город мертвых, а не к своему ближайшему родственнику.

Второй пророк Амона почуял неладное и, велев своей семье ждать, первым направился в дом. Меритамон испуганно взглянула на врача, но тот покачал головой.

Ее свекор неприкосновенен даже для такого существа, каким стал Аменемхет.

Жрец отсутствовал довольно долго – или, может, так показалось Меритамон. От волнения, которое испытывала мать, даже ребенок на ее руках расплакался. Наконец свекор вышел из дома в сопровождении Аменемхета.

Меритамон едва сдержала крик ужаса – этот молодой, открытый всем, полный здоровья человек превратился в пожилого мрачного преступника, державшего глаза опущенными.

Нет, показалось, конечно.

Аменемхет был по-прежнему молод и необычайно хорош собою, но теперь все эти достоинства облеклись тенью его преступления.

- Привет тебе, сестра, - сказал он, взглянув на Меритамон; и вдруг, на краткий миг, от этого взгляда Меритамон почувствовала, что стала еще хуже брата. Что она сделала?

Неужели Тамит мертва?

- Проходите, - сказал хозяин, не обратившись больше ни к кому в отдельности. Он повернулся и пошел впереди, опустив голову. И Меритамон было невыносимо жалко этого лучшего из известных ей людей, который погиб так быстро и так… нелепо. Кто бы мог поверить, что Аменемхет отдастся всей душой женщине старше себя вдвое, преступнице и вдове преступника низкого происхождения?..

“Я убила ее. Я убила ее. О Амон, я не вынесу, если это окажется так”.

Меритамон, прижимая к себе плачущего сына, шла за братом, точно на судилище. Она как будто готовилась принять наказание за то, что совершила. Как невыносимо. Как страшно!

Они с Аменемхетом далеко опередили остальных – так, что оказались в коридоре вдвоем. Втроем, считая маленького Анх-Осириса…

И тут Аменемхет обернулся к сестре и шепотом сказал:

- Ты умрешь за это – клянусь тебе.

Бедная молодая женщина шагнула назад, держа перед собою сына, как последнюю защиту. Она не успела ничего сказать, потому что подоспел врач, а потом ее свекор.

- Что? – когда никто не смотрел, шепнул Уну, кладя ей руку на плечо. – Что он сказал, госпожа?

Меритамон покачала головой и заплакала, готовая сбежать отсюда куда глаза глядят. Она беспомощно огляделась, а потом вдруг вспомнила, что обещала больше не плакать, и до боли прикусила губу. Сглотнула остатки слез и улыбнулась своему врачу.

- Ты проведешь нас в дом, брат? – очень звонко спросила Меритамон.

* “Служанка Амона” и “живущая для Амона”. Прославленное имя Анхесенамон принадлежало дочери Эхнатона (Аменхотепа IV), и было в несколько искаженном, но узнаваемом виде употреблено в фильме “Мумия”, откуда я почерпнула и вдохновение, и образы главных героев (Неб-Амона, впоследствии – Аменемхета, а также Тамит). Аменемхет – это молодой Имхотеп, разумеется, а Неб-Амон – тот же герой, но зрелый и в более счастливых обстоятельствах.

========== Глава 67 ==========

Меритамон отступила за спины мужчин, перехватив сына так, что он лег ей на плечо. Защищая его или защищаясь им. В доме стояла могильная тишина и пустота, несмотря на слуг. Слуги здесь никогда не заполняли молчания и не занимали места – а хозяин был один…

“Я убила ее”, - подумала Меритамон.

Молодой хозяин провел гостей в столовую, где совсем недавно собирались по случаю смерти великого ясновидца. Сейчас настроение было ничуть не веселей. Тамит отсутствовала.

Конечно, Аменемхет не мог бы ее показать таким гостям; но, может, она и в самом деле мертва?

Аменемхет жестом пригласил всех сесть и, хлопнув в ладоши, подозвал старого Иб-Вера, бывшего слугу своего отца. Тот подошел, с видом скорее равнодушным и печальным, чем почтительным – Иб-Вер до сих пор тосковал по своему старому господину.

- Распорядись об угощении, - сказал Аменемхет. После этого он замолчал, даже не пытаясь изображать радушие.

Второй пророк Амона внимательно смотрел на молодого человека, искренне стараясь понять, что у него случилось, почему он не откликнулся даже на приглашение сестры, ставшей матерью. Какое горе могло сделать Аменемхета таким?

- Что с тобой, господин? – спросил старый жрец. – Отчего ты не радуешься встрече со своей сестрой? Видишь – это ее сын, внук твоего великого отца…

При словах о великом отце Аменемхет дернулся со злобой. А может, злобу вызвали слова о сестре и ее сыне.

- Я рад, - бросил он, потом снова замолчал. Он особенно старался не смотреть на Меритамон.

Меритамон подумала, что будет, если она именно сейчас – воспользовавшись тем, что брат раздавлен, а его любовница больна или мертва – объявит, что стала хозяйкой этого дома. Меритамон и в самом деле могла это сделать. Едва ли еще представится столь же удобный случай…

Захныкал ребенок, и мать стала шепотом успокаивать его. Теперь Аменемхет смотрел на нее с сыном, смотрел мрачно, насмешливо и ненавистно. Его нисколько не смягчил вид маленького племянника.

Уну думал, что мог бы сейчас признаться в том, что ему известно; это было опасно для старика, но Уну не боялся за себя. Он боялся за свою госпожу… Уну не мог сказать ей такое, лишить ее последней надежды на то, что брат спасется. Аменемхет уже не спасется – врач это знал. Даже если молодой человек в дальнейшем не испачкает своих рук, то, что он сделал с отцом и своей душой, непоправимо…