Моника 2 часть

- Почему тебе нужно его провоцировать? Чего в конце концов ты хочешь? К чему такая внезапная и нелепая ненависть? Если хочешь, объясни спокойно, я здесь по своей доброй воле…

Ренато отвел взгляд от нотариуса, пробежал зал глазами и остановил взгляд на портрете в позолоченной рамке, где был изображен Франсиско Д`Отремон и долго его рассматривал. Высокомерный взгляд, волевой подбородок, статная фигура, трагически похожая на Хуана… И весь гнев, сотрясавший его, погас, задохнулся в горьком омуте, который накрыл его душу…

- Ренато… я не слышала, как ты зашел…

- Твои двери случайно открылись, мама, и я подумал, что в комнате никого нет…

- Да… Янина больна, и это естественно… Бедняжка заплатила за грехи другого… Я знаю, что Баутиста исчез из дома, не сказав ни слова. Я назначила его главным в конюшне, но он ушел, даже не попрощавшись с племянницей. Бедняжка из-за этого страдает. Я знаю, у тебя нет к ней симпатий из-за класса, которому она принадлежит, но она единственная благодарная и преданная служанка…

- Сверх всего преданная… – пробормотал Ренато с точной уверенностью.

- Что ты пытаешься сказать мне?

- Ничего… Поговорим о другом… Через два часа состоится свадебная церемония, и…

- Сынок, ты всеми правдами и неправдами хочешь их поженить? Ты настаиваешь? Я думала, тебе будет достаточно знать, что они сами поженятся…

- Слишком просто. Они думали также. Мне нужно видеть финал, их отъезд в веселое свадебное путешествие и возвращение под руку как в хорошо улаженном браке. Если так, как они говорят, то я буду удовлетворен. А если нет… то хочу увидеть взрыв вулкана… Но это так. Они заявили об этом, сказали на весь мир, ты сама сказала, что я должен принять ту историю, какую мне рассказали. Поэтому, соглашаясь с ней, все должны стать счастливыми. Нет причин для вытянутых лиц и сдавленных рыданий, все должно быть ради праздника, ради веселого праздника. Я отпустил сегодня всех работников, дал им бочки водки, и приказал танцевать до упаду… Полагаю, ты не пойдешь в церковь, мама. Мне доставит удовольствие присутствовать на этой свадьбе.

- Если это ради удовольствия, то тебе нужно пойти. Но я бы хотела, чтобы ты послушал меня…

- Я не буду никого слушать. Это бесполезно… – отклонил мягко Ренато, но твердо. – Посмотри, там Ана, наверно, впервые в жизни пришла своевременно…

- Я велела ей узнать, как Янина, – оправдывалась София. И повысила голос: – Подойди, Ана. Как Янина?

- Не знаю. Но уверена, что с ней все в порядке, потому что ее нет в комнате, во дворе, где Баутиста закатил скандал…

- Баутиста вернулся? – медленно пробормотал Ренато.

- Его привели охранники, и это нужно было слышать. Он храбрее скорпиона… Не хотел идти и его пришлось связать… – Ана засмеялась глупым смешком. – Он кусался, как пес…

- Ты приказал его схватить, сынок?

- Я приказал схватить любого, кто пересечет границы Кампо Реаль. Меня радует, что мои приказы исполняются. Прямо сейчас я поговорю с ним, не беспокойся, мама, потому что я не сделаю ему плохо. Только ты, Ана, скажи, когда сеньора Айме будет готова. Свадебная церемония будет в три. Она должна быть готова чуть раньше, ведь она сопровождает невесту к алтарю. Иди! Подготовь одежду и помоги ей одеться… Ты не слышала?

- Но, хозяин, как я войду? Сеньора Айме заперта…

- Вот ключи от комнаты. Иди! Иди скорей! – он подтолкнул Ану, и та испуганно удалилась; повернувшись к Софии, он посоветовал: – Ты тоже подготовься, мама. Я прикажу отпустить Баутисту и верну этот важный груз… Я начинаю думать, что ты была во всем права, мама: это идеальный управляющий для этого цветущего рая.

- Дочь моя, думаю, час настал. Ренато и все уже стоят у церкви. – Каталина прервалась и пробормотала, добавляя: – Не знаю, что сказать тебе, доченька… Я…

- Не нужно ничего говорить, мама. – Моника встала со скамейки, где долго молилась, и как лунатик двинулась через зал. Ее глаза горели странным блеском, руки пылали, губы высохли, и она тяжело дышала. Робкая и неуклюжая мать шла за ней, не находя ни выражений, ни слов…

- Дочка, тебе нужно сменить одежду… Ты пойдешь замуж в черном, как вдова? И без букета невесты?

- А что мне еще делать? Дай мне молитвенную книгу и четки…

- Ай, доченька, все это кажется ужасным! Думаю, хотя бы можно было… – настаивала Каталина, но прервалась, поскольку в дверь постучали.

- Я ничего не могу… Там стоит человек, который поведет меня к алтарю… Это Ренато… Открой ему…

Каталина отворила дверь Ренато и деликатно вышла, оставив их. Он сменил костюм, побрился и тщательно причесался. Напряженное и бледное лицо, как из слоновой кости, ничего не выражало. В руке он держал маленький букет белых роз, голубые глаза казались стальными, жесткими и блестящими, он спросил:

- Ты уже готова?

Он посмотрел на нее с волнением, с чем-то вроде вопросительного выражения в глазах на мгновение, и Моника выдержала этот взгляд, не ответив ни словом, ни жестом, затем опустила глаза и сделала шаг к нему, чтобы односложно ответить, одновременно подтверждая и спрашивая:

- Уже?

- Хотя право невесты заставлять ждать, но думаю, мы не должны проявлять даже малейшую оплошность в этом деле… Хуан уже в церкви, уже ждет… Вот твой букет невесты…

- Благодарю тебя, Ренато, – поблагодарила Моника с горестной иронией. – Впервые ты подарил мне цветы, и это должны были быть именно они. Пойдем, Хуан Дьявол ждет!

Резко, почти смяв их, Моника схватила букетик белых роз, на секунду судорожно сжав их у груди. Это должен быть он, мужчина, которого она любила напрасно, чувствуя его, как ожог; который вел ее к алтарю, который принес для нее букет для свадьбы с Хуаном Дьяволом… Это должен был быть он, Ренато Д`Отремон, которого она любила еще девочкой девяти лет, и только он мог просить у нее такую жертву, которую никто бы не принес… Теперь она шла с ним, едва касаясь его руки своей белой рукой, пока сердце рыдало кровавыми слезами, потому что это тот, с кем она мечтала быть, с кем связала жасмин своей чистейшей первой любви, кого видела женихом и мужем в школьных снах; с ним теперь она шла, словно взбиралась на эшафот. Никогда еще она так не держала его руку, никогда не получала цветы, никогда не видела его, как видела теперь, когда он склонился к ней, пока она продвигалась вперед, а в ее ясных глазах была тень беспокойства…

- Моника, тебе плохо? Твоя рука горит… Думаю, у тебя лихорадка…

- Ничего нет! Идем…

- Хуан… Ты слышишь? Хуан?

Скрестив руки, Хуан растерянно рассматривал позолоченный алтарь, казалось, он не слышал голоса Айме, не опускал глаз, не поворачивался к ней, ни один мускул не дрогнул на каменном лице, тело было холодным и неподвижным, а дыхание словно остановилось…

- Хуан! Куда ты поедешь?

Хуан не ответил. Лишь слегка двинул головой, чтобы взглянуть на рядом стоящую женщину, голос которой задыхался и умолял. Ее руки были сложены вместе, а глаза отражали скорбь. Айме тоже думала, что спит, что живет в страшном кошмаре, оживляя в памяти сцену собственной свадьбы, которая казалась давней, как вихрь, в котором она жила уже много лет, а теперь воскресла в этот миг. Не из-за Ренато, а из-за человека, который был рядом с ней, суровый, презрительный и высокомерный… В церкви не было цветов. Лишь горели восковые свечи у голого алтаря, не было коврика, освещения, шелка, парчи, блестящей одежды, нигде не видно седой головы губернатора… Медленно шли лишь мрачные тени, бронзовые лица или лица цвета черного дерева, полуголые, рабочие руки, в которых подрагивали шляпы, босые ноги, которые шагали по грязи, оставляли отпечатки, а также цветастые юбки, украшенные головы типично национальными нарядами живущих на Мартинике, мальчишки с блестящими глазами… простая пестрая толпа, движимая благодарностью и любопытством…

Дверь храма впустила ту, которой не хватало… Бледная дрожащая невеста, одетая в шелковую траурную шаль, заменившую вуаль, с лихорадочно горящими от испуга глазами медленно шагала, словно просила Бога дать ей силы сделать каждый шаг, и шагал с ней молодой шафер с мрачной внешностью, со сцепленными зубами, с ледяной маской отчаянной души…