Эйфория

– Простите?

– Нет, – спокойно сказал Бенедикт. – Ваши сексуальные предпочтения меня не интересуют.

Гарриет опешила.

– Но как же вы тогда… – начала она, но тут же овладела собой. – Впрочем, не буду настаивать. Уверена, что ваши методы отвечают самым высоким стандартам, и готова полностью положиться на ваш опыт.

– Благодарю, – негромко сказал Бенедикт, на сей раз глядя прямо ей в глаза.

Нет, пожалуйста.

Она точно хотела отвести взгляд. Но это было все равно что оторваться от чашки свежесваренного кофе, в те минуты, когда он самый ясный, и нужно поймать не вкус или аромат, а мерцание его души. Гарриет смотрела на Бенедикта, и вдруг почувствовала, как ее начинает отпускать напряжение, которое она копила в себе с той секунды, как переступила порог этого агентства, как внутри нее распускаются узлы, и становится легко дышать. Ее тело вдруг стало мягким и расслабленным, и она захотела, действительно захотела сказать ему не то, что считала нужным, а всю правду.

– Я боюсь, – тихо произнесла она.

– Я понимаю, – ласково сказал Бенедикт. Его глаза не отрываясь смотрели на нее, и Гарриет почувствовала такое облегчение, которого не испытывала с тех пор, как узнала, что выдержала экзамены в университет и ее взяли на первый курс.

Поняв, что все еще сжимает в руках чашку, Гарриет поставила ее на столик, подняла голову и впервые улыбнулась ему.

– Обещаю, что вы перестанете бояться, – он сказал это совершенно нейтральным тоном, но Гарриет почему-то стало жарко.

– Когда же… когда же мы сможем снова встретиться? – робко спросила она.

– Когда вам будет угодно, – ответил он, и Гарриет поняла, что теперь в ее жизни что-то точно изменится.

***

В комнате было слишком светло, ее снова начали мучить сомнения, и до одури хотелось кофе. Бенедикт сидел напротив нее, на этот раз в легком вязаном свитере и джинсах, и выглядел… Гарриет мысленно чертыхнулась. Более эротичного зрелища она не видела никогда. Не то чтобы она разбиралась в эротичных зрелищах. Но сейчас, глядя, как его пальцы очищают апельсин… Гарриет сглотнула. Он будет к ней прикасаться?

Она здесь для того, чтобы он к ней прикасался.

Это было невыносимо.

Разобравшись с апельсином и совершенно по-детски облизав пальцы, Бенедикт протянул ей пару долек. На них блестели бледно-желтые капли.

Невольно улыбнувшись, Гарриет протянула руку и взяла их, тут же перепачкавшись липким соком; затолкав весь кусок в рот целиком, она проглотила его, едва прожевав.

Боже, какая нелепость.

Он смотрел на нее неотрывно, но это был не пристальный взгляд, которым смотрят, когда хотят оценить или узнать о тебе что-то, что ты хотел бы скрыть. Это был взгляд человека… Гарриет поразилась – казалось, что этот взгляд спрашивает разрешения – на то, чтобы просто смотреть?..

Ласкать.

Это то, на что он спрашивает разрешения.

Не брать. Не трахать. Ласкать.

У Гарриет закружилась голова.

Ну, давай же.

– Когда я учился в школе, – неожиданно заговорил Бенедикт, – я украл на кухне три килограмма апельсинов и съел их за одну ночь.

Гарриет потрясенно взглянула на него.

– Дома мне запрещали их есть, – вздохнул Бенедикт, – потому что у меня была аллергия. Так меня и поймали: к тому времени, как повара хватились пропажи, у меня одного были отвратительные красные волдыри по всему телу.

Гарриет рассмеялась, представив себе маленького Бенедикта, в одиночку уминающего апельсины под одеялом.

– И это лишний раз подтверждает тот факт, – задумчиво продолжал он, – что даже самое сильное удовольствие может обернуться против тебя, если ты не умеешь с ним правильно обращаться.

Гарриет кивнула. Она пыталась сохранять спокойствие, но делать это было все труднее. Слово «удовольствие» прокатилось по позвоночнику вверх и растаяло в районе шеи.

– Впрочем, здесь все очень просто, – донесся до нее его низкий голос. – Могу поделиться секретом.

Гарриет закрыла глаза. Желание покалывало в кончиках пальцев, смешиваясь со страхом, как вода со льдом. Почему он медлит?..

– Гарриет, правило номер один – когда он успел оказаться у нее за спиной? – доверие к партнеру, – он стоял позади ее кресла, опершись руками на спинку по обе стороны от нее, и его дыхание слегка щекотало ей макушку.

– Правило номер два – нет никаких правил, – сказал он, склоняясь к ее плечу и касаясь его губами.

Гарриет никогда в жизни не думала, что это может быть так хорошо.

Стыдливые кадры с Мэтью, нервно дергающим пуговицы ее блузки, другой рукой елозящим по столу компьютерной мышкой, съежились, скомкались и пропали, как это бывает, когда в кино хотят показать погибшую пленку.

Губы Бенедикта нежно исследовали ее шею, не торопясь, с наслаждением.

Кто-то включил электричество внутри нее, и, определенно, этот кто-то знал, что делает.

Гарриет замерла.

От его тела исходило равномерное тепло, и почти выветрившийся аромат апельсинов смешивался с другим – свежим и острым запахом лемонграсса.

Боже, не останавливайся.

Его рука легким движением прошлась по ее волосам и, отодвинув их, легла на спину между лопаток. Казалось, он прислушивается к ее телу, пытаясь понять, чего же оно хочет.

Тебя.

Оно хочет тебя.

Прямо сейчас.

Бенедикт не двигался. Мгновение спустя ладонь его второй руки коснулась ее шеи и, мягко сжав ее, спустилась вниз, едва задев один из напряженных сосков.

Гарриет застонала.

Его руки держали ее легко, непринужденно и нежно. Спокойные и добрые, они обещали, подбадривали, спрашивали.

Мать твою.

В отчаянии Гарриет подняла на него глаза.

– Бенедикт, я…

Это был все тот же внимательный взгляд, что и при их первой встрече. В нем была улыбка и влечение, жидкое, как прозрачный мед. И внезапно ей до боли захотелось окунуться в него.

– Пошли в кровать, – жалобно сказала она.

Бенедикт кивнул.

Отпустив ее и протянув ей руку, он помог ей подняться из кресла. Не выпуская ее ладони и увлекая ее за собой, он сделал несколько шагов и сел на постель. Гарриет замерла в нерешительности. Тогда Бенедикт завел руки ей за спину и осторожно усадил к себе на колени.

Гарриет некоторое время смотрела на него, а потом закрыла глаза. Его рука, до сих пор расслабленно лежавшая на ее бедре, переместилась на спину, нежно обвела очертания лопаток и, скользнув по плечам, накрыла грудь под тонкой тканью майки.

Гарриет задохнулась.

– Если я делаю что-то не так, просто скажи мне, – прошептал Бенедикт ей на ухо, – туда, где я хочу, чтобы ты оказалась, можно попасть разными путями.

Его пальцы ласкали нежные полушария, а губы покрывали легкими поцелуями плечи, изредка прихватывая тонкую кожу.

– Я предпочитаю кратчайший путь, – выпалила Гарриет.

– Напрасно, – прошептал Бенедикт, – в долгом пути с остановками можно увидеть много интересного.

С этими словами он обхватил ее за талию и аккуратно уложил на кровать.

Простыни были прохладными, а его руки… Гарриет не помнила, как он снял с нее майку и джинсы, она просто обнаружила в какой-то момент, что лежит перед ним абсолютно голая, и он с удовольствием смотрит на нее.

О Боже, он тоже обнажен? Гарриет, ты все пропустила.

И… она знала, что это произойдет, но все равно попыталась закрыться, почувствовав, как он раздвигает ее колени.

– Гарриет, – он провел тыльной стороной ладони по ее шее, – это еще не конечный пункт, это просто чашка кофе в придорожном кафе. Ты ведь любишь кофе? – уточнил он, касаясь ее клитора.

Гарриет выгнулась.

– Никогда не пробовала этот сорт, – сдавленно пробормотала она и зажмурилась.

– Смею надеяться, что это вкусно, – улыбнулся Бенедикт, двигая пальцами и кладя другую руку на ее грудь.

Эти ласковые пальцы доводили ее до исступления, кружа, пощипывая, надавливая, доводя до вершины и снова отступая, заставляя метаться и дрожать, забыв о том, что еще минуту назад все это казалось почти немыслимым. Когда она была почти на пределе, он склонился к ее телу и обхватил губами сосок. Она взорвалась так резко и неожиданно, что ей не хватило сил даже закричать. Она просто лежала и хватала воздух искусанными губами.