Белокурая гейша

- Ты говоришь загадками, Марико-сан.

Маленькая майко широко улыбнулась, и улыбка эта полностью ее преобразила. Я увидела яркую, милую, искреннюю девушку, которая верит в душе, что, скрываясь под крылом соловья, она наблюдает за жизнью гейш в Чайном доме Оглядывающегося дерева, не испытывая при этом ни стыда, ни смущения.

- В моих словах нет никакой загадки, Кэтлин-сан. Это очевидно для любого, обладающего привилегией смотреть в твои зеленые глаза.

- Что ты имеешь в виду, Марико-сан?

- Тебе нужно испытать наслаждение, дарованное мужским пенисом.

Я улыбнулась, не стесняясь обнажить зубы, в отличие от некоторых майко, которые боялись, что они покажутся желтыми по сравнению с белоснежным макияжем лица.

- В самом деле? Но это же не мой долг, - я намеренно выделила последнее слово голосом, - готовить себя к такому роду удовольствия.

Марико покачала головой, и это столь явное выражение несогласия свидетельствовало о том, что она говорила лишь по необходимости.

- Но не со слугой, подобным Хисе-дон. - Поколебавшись немного, она добавила: - Даже если он и обладает самым выдающимся пенисом.

Поклонившись и резко ударив по струне лютни, она улыбнулась и ушла.

Я продолжала сидеть на веранде, слушая журчание воды в реке. Любой звук, казалось, действовал мне на нервы, вызывая беспокойство, в то время как я обдумывала то, что сказала мне подруга. Она была права.

Я не хотела играть с собственным сердцем, как нередко поступали гейши, бросая свои серебряные шпильки на татами, сплетенные из тростника и обрамленные по периметру тканью. На расстоянии примерно дюйма друг от друга татами пересекают линии стыка тростниковой соломки. Гейши подсчитывали, сколько раз их шпильки падали на эти линии, и в зависимости от этого определяли, будут ли они удачливыми или неудачливыми в любви. Восемь считалось самым счастливым числом, а четыре - самым несчастливым, потому что слово, обозначающее эту цифру - ши, - также являлось обозначением смерти.

Я должна забыть Хису и упорнее работать, чтобы стать гейшей. Я отправлюсь к Марико и помирюсь с ней, заделав пролегшую между нами трещину, пока она не разрослась до размеров драконьей пасти, изрыгающей пламя. Но прежде чем я отважусь на этот шаг, мне нужно найти силы снова поверить в себя, а это требует определенного эмоционального настроя, достичь которого не так просто.

Где мне найти ответ на вопрос, терзающий меня?

Наполовину поднявшись по лестнице, ведущей в мою комнату, я остановилась, чтобы посмотреть на картину, при виде которой на губах моих всегда появлялась усмешка. Как часто взирала я на оттиск на шелке, изображающий небо и море, представляя их сливающимися воедино двумя любовниками. Его пенис проникал в ее влагалище, растягивая удовольствие, накатывающее на них в сияющей дымке серебра, синевы священных порталов Хорай: мистического места, где не существует ни смерти, ни боли, ни зимы, ни холода, где пышно и бесстыдно цветут цветы, где фрукты всегда сладки на вкус, а солнце золотисто-молочными лучами озаряет и подогревает страсть мужчин.

И женщин.

Рука моя дрожала, когда я прижала ее к груди. В чайном доме я не найду ответа на свой вопрос. Мне нужно отправиться в мое самое любимое место в Киото, чтобы ободрить свой дух и утолить жажду мятущейся души.

В Киёмидзу-дэра.

Мне нужно подняться на холм и посетить храм Киёмидзу, сделать подношение богам и помолиться. Разве боги не наблюдают с небес за делами гейш на земле? А раз так, отчего же не могла я попросить у них облегчить печаль и боль, тяжелым грузом давящие мне на сердце?

Отчего же нет?

Пройдя через ворота на улице Гион, я оказалась на узкой улочке, битком забитой людьми, миновав которую ступила на усеянный галькой и камнями покрупнее берег реки, перешла мост Шиджо, набранный из планок, и бесчисленное множество других крошечных мостов, перекинутых с одного острова на другой. Мягкий вечерний ветерок, прилетевший с реки Камо, своей прохладой успокоил мою томящуюся душу. Я радовалась, что накинула поверх кимоно плащ, сшитый из черного крепа, капюшон которого можно было натянуть на лицо до самых глаз. Теперь лишь богам было известно, кто я такая.

Я миновала главную улицу города, напоминающую борозду, пропаханную в сплошном поле крытых серой черепицей крыш, старательно обходя лужи, оставшиеся после прошедшего ранее дождя. Уже опустились сумерки, и в мысли мои проникали звуки музыки и голосов, когда я шла по крутой затененной дороге, направляясь к большой каменной арке, ведущей к самому оживленному торговому району Гиона.

Я остановилась и посмотрела прямо перед собой. Внутренний двор был почти пустынен, а при виде открывающейся сразу за внушительным каменным входом улицы Шиджо у меня начинала кружиться голова. Вдоль узкой улочки висели ряды белых бумажных фонариков, сообщая прохожим, что на закате здесь будет празднование свадьбы Шинто. Мальчики кричали нараспев, прокладывая себе путь вниз по улице. Они несли длинные шесты, к которым были прикреплены зажженные факелы и огромный фонарь, и раскачивали ими по кругу.

Один мальчишка прошел близко от того места, где стояла я, и факел, описывая в воздухе дугу, оказался в непосредственной близости от моего лица. От его жаркого дыхания на коже моей выступил пот и капельками стал стекать на густо набеленные щеки, оставляя на них неровные длинные потеки. Я попятилась от факела и споткнулась. Капюшон на мгновение слетел с моей головы, открыв лицо. Я быстро взглянула по сторонам, чтобы понять, не заметил ли меня кто-нибудь, так как понимала, что вокруг собралась целая толпа желающих посмотреть на мальчишек с факелами, включая и нескольких гайджинов.

Я натянула капюшон на голову, ведь может оказаться опасным, если кто-то слишком пристально станет смотреть на меня. Хотя лицо мое было набелено, а черный парик прочно сидел на голове, скрывая настоящие волосы, мои западные черты было нетрудно угадать, ведь губы мои не были накрашены ярко-красным, а брови не подведены двумя полумесяцами высоко на лбу.

Я низко склонила голову и, когда американские миссионеры обратились ко мне, спрашивая, как им добраться до отеля «Киото» или отыскать магазин, торгующий товарами для иностранцев, притворилась, что не понимаю по-английски, потому что за ними могло вестись наблюдение. Я не забыла слов отца, сказанных мне, когда он оставил меня на попечении окасан - я не должна говорить ни с кем за высокими стенами чайного дома, хотя в священный город приезжало очень немного гайджинов. Киото не являлся портом, открытым по договору для внешней торговли, и это означало, что ни один чужеземец не имел права перемещаться по нему без специального паспорта, выданного в японском министерстве иностранных дел, причем в паспорте должны были быть указаны все места, которые человек намеревался посетить. Японцы питали неприязнь к чужеземцам, которых они называли «варварами», и провожали их подозрительными взглядами, куда бы те ни направлялись.

Как бы то ни было, мне очень хотелось поговорить на своем родном языке. Иногда, когда поблизости никого не оказывалось, я обучала Марико английскому. Она любила учиться и была очень прилежной ученицей. Когда мы подозревали, что Аи шпионит за нами, что она делала довольно часто, то начинали рассказывать друг другу детские стишки на английском языке.

Плотнее закутавшись в плащ, я шла, низко опустив голову. Сейчас у меня не было времени на ребяческие забавы. Я заметила, что на меня пристально смотрят двое мужчин, одетых в темно-коричневые кимоно с обмотанными вокруг широких шелковых поясов золотыми цепями для часов. Проницательность, светившаяся в их взорах, привлекла мое внимание, так же как и их необычный наряд. Я уже видела сегодня этих мужчин, когда покидала чайный дом, но тогда обратила на них не больше внимания, чем на пролетающих мимо или отдыхающих в траве светлячков. Охота на светлячков была любимым развлечением обитателей Чайного дома Оглядывающегося дерева. Темными ночами мы с Марико пытались поймать эти сияющие создания, роящиеся повсюду. Всякий раз, покидая чайный дом, я чувствовала, что все смотрят на меня точно так же, как я на светлячков.