У подножия горбатой горы (СИ)

All you need is love.

All you need is love.

All you need is love, love.

Love is all you need.[54]

Он достиг ее груди, ощутив напряжение сосков, и в тот же момент она дернулась, задохнувшись.

All you need is love.

All you need is love.

All you need is love, love.

Love is all you need.

Он обнял ее бедра. Керен возобновила движение, но сейчас она держала его глубоко внутри, двигаясь лишь короткими толчками.

Nothing you can know that isn't known.

Nothing you can see that isn't shown.

Nowhere you can be that isn't where you're meant to be.

It's easy.[55]

Он почувствовал, что достиг самого конца, и он знал, что она тоже находится на вершине. Его руки снова были на ее животе, ее ладони на этот раз легли поверх его ладоней.

All you need is love.

All you need is love.

All you need is love, love.

Love is all you need.

Теперь она просто раскачивалась на нем из стороны в сторону, вызывая ответные судороги.

All you need is love (all together, now!)

All you need is love (everybody!)

All you need is love, love.

Love is all you need (love is all you need).

Движение кончилось, кончилось время, пространство свернулось, в салоне образовалась мерцающая маленькими свечками черная дыра.

Yee–hai!

Oh yeah!

She loves you, yeah yeah yeah.

She loves you, yeah yeah yeah.[56]

*  *  *

Так получилось, что у Баруха не осталось друзей из детства. Санек остался в прошлой жизни, да и с Роном они тоже насмерть поругались, из–за сестры Лоры, ясное дело.

В семьдесят четвертом Лору призвали в армию, и она проторчала два года на военной базе далеко на юге. Папа Залкин мог устроить ее при генштабе в Тель–Авиве, но Лора и слышать об этом не хотела. Она надеялась найти настояшего друга, в отличие от русского Б ориса, который ей был чем–то вроде мягкой игрушки, с твердым, однако, концом. Раз в две–три недели она возвращалась в Раанану на побывку, и Борька привычно был рядом, и за неимением лучшего – а ей так хотелось настоящего мужчину, а не школьника – они проводили вместе вечер или полночи на пляжах, если погода позволяла, или в машине. Странным образом, они так и не попались ни разу, никто не узнал об их связи, ни Беркманы, ни Залкины. Скорее всего, их просто не могли представить вместе.

Борька постепенно погрузился в учебу. Его багаж по математике и английскому далеко превышал требования израильского школьного аттестата. По физике и химии он тоже мог рассчитывать на высокие баллы. А с гуманитарными предметами помог папа Залкин: литературу ему разрешили читать в английских переводах, а от закона Божьего, именуемого ТАНАХом, просто освободили, заменив изучением иврита. Словом, по сложной системе подсчета получалось, что Борька перекрывает необходимый для аттестата минимум. Папа Залкин вообще был практичным человеком, он задолго до призыва ориентировал Рона и его нового друга в авиатехники, благо там необходимы были математика и английский. Борьке даже дали отсрочку на полгода с какой–то замысловатой формулировкой, а на самом деле, чтобы дождаться Рона. Толстенькому низенькому очкастому Рону Борька тоже был единственным другом, с которым ему, благодаря папы Залкина связям, суждено было вместе служить на аэродроме Сдэ–Дов совсем рядом с Тель–Авивом.

Судьба, впрочем, распорядилась иначе. Мальчишки проходили курс молодого бойца на дальней базе недалеко от Эйлата, гораздо дальше на юге, чем когда–то Лора, а с увольнительными было туго. Когда же, после курса молодого бойца и принятия присяги, на которой по традиции присутствовали все родственники, им дали, наконец, такой долгожданный отпуск, Борька только и грезил о ночи, которую проведет со своей Лаурой в качестве не мальчика, но воина, может быть, даже не таясь от всех остальных, по праву взрослого, защитника, так сказать, исторической родины. Он никогда не испытывал чувства, что покорил Лору, скорее, он сам отдался в ее власть, а теперь он хотел свою женщину, женщину солдата, которую он возьметпо своему мужскому праву.

Они с Роном рассчитывали попасть домой уже в четверг к вечеру, но на Негев обрушился первый за зиму серьезный дождь, и дороги затопило. Им пришлось заночевать у автобусной остановки под каким–то навесом, и Борька, чертыхаясь, проворочался без сна полночи, а в пятницу они полдня на перекладных добирались вместе до Раананы, где и расстались с Роном на несколько часов. Залкины были ему всегда рады на традиционном субботнем ужине, имеющем место быть, как известно, в пятницу вечером.

Перво–наперво Борька, несмотря на отчаянную немытость, получил лошадиную дозу родительской любви и был отправлен в баню, то есть в ванну, для которой еще со вчерашнего вечера грелась вода. Он лениво отмокал в пене, косясь на торчащее в белой шапке сокровище, уже давно требующее удовлетворения. Первое время их–таки прилично погоняли, а потом будущих авиатехников понемногу оставили в покое, и к ним вернулись мысли о девушках. Борька решил воспитывать силу воли, не вступать в связь со старой знакомой Дунькой, а придержать весь пыл для Лауры.

Помытый и побритый Борька наспех покончил с приготовленным матерью обедом и сразу же убежал к Залкиным. И, конечно, на него дома крепко обиделись. А у Залкиных его ждал большой сюрприз: рядом с Лорой сидел чернявый парень, представленный как Амир. Лора старалась на Борьку не смотреть, а ему кусок в горло не лез. Не возбуждали даже после долгого воздержания Лорины открытые напоказ прелести. Приказ о переводе в Сдэ–Дов уже был подписан и объявлен. Рон с увлечением рассказывал о самолетах, о готовящейся закупке американских F-15, а Борька не знал, куда ему деваться. Пытка все продолжалась, от салатов и до десерта, заумные, с чужих слов, разглагольствования Рона раздражали, так и хотелось стукнуть его по рыжей стриженой башке, чтобы замолчал. Никто и не подозревал, что чувствовал Борька: он сидел здесь в качестве друга Рона, а не любовника Лоры. Ему все казалось, что Амир – это не серьезно, что почти три года их дружбы, их связи, их страсти, все же не пошли псу под хвост. Уже после трапезы он воспользовался моментом, когда Амир, в лучших традициях хорошего тона, объявил, что нуждается в отлучке до вiтру.

Борька припер Лору к стенке и потребовал ответа. Лора завопила:

– Let me go, you idiot! I owe you nothing![57]

Но Борька и не думал ее отпускать.

– I wonder if these three years mean anything to you![58]

Его схватили сзади за плечо. Борька, который был здоровее, с разворота не глядя ударил Амира под дых, а потом с силой оттолкнул его, согнувшегося, в дальний угол. На шум прибежал Рон – остальные сидели в саду.

– What the fuck are you doing, man?! You have no fucking rights for her![59]

– I have no fucking rights?! After I have been fucking her for three years?![60]

– What did you say?!![61]

– I said I have been fucking her for three fucking years!! Poor baby, you don't even know what the word fuckmeans!![62]

Рон бросился на него, но Лора встала посередине.

– Stop it, you moron! Stop it now![63]

Борька не сразу понял, кого Лора имела в виду, но быстро выяснилось, что именно его.

– Go away! Go away now! And never, you hear me, never ever come here again![64]

Лора склонилась над стонавшим в углу Амиром, а Борьке ничего не оставалось, как покинуть их дом навсегда.

Он больше хикогда не встречал Лору Залкин, Лору–колобок, свою Лауру – never ever. По прошествии тридцати лет Барух размышлял, любила ли она его тогда. В семьдесят шестом он наверняка ответил бы "да", а сейчас он понимал, что просто подвернулся под руку малопривлекательной восемнадцатилетней девушке с кучей комплексов, на которую никто не смотрел, и которой так хотелось иметь кого–то рядом, что сгодился и он, новенький в классе, новенький в стране, не понимавший древнего языка иврит, безропотно принимавший на веру все, что она ему говорила.