Не в сказке (СИ)

— Не люблю «Мартини Асти», да, я мальчик избалованный, — хмыкнул Петр. — Эту мне прислали в подарок. Маленький реверанс от моего агента. — Взревел двигатель, и машина плавно тронулась с места. Светка восторженно взвизгнула. — Это машина, а не дом на колесах, ну откуда у меня здесь стаканы? Так что, ваше здоровье.

— Ну, может в комплекте к бутылке твой агент прислала тебе еще и парочку бокалов богемского хрусталя… — Мир пожал плечами и повернулся к Свете. — Сначала дама, — и снова к Петру: — Страх, мы знаем, что ты у нас круче Шумахера, но если мы выбьем себе зубы о бутылку, догадайся, кто будет оплачивать нам вставные.

— Насколько я помню, это ты у нас низко летаешь.

Светка сцапала бутылку и сделала несколько мелких быстрых глоточков. Довольно застонала и вернула бутылку Миру.

— Божественно, мальчики. Господи, как после ЭТОГО можно пить что-то другое?

— Отличный способ бросить пить. Или разориться, — хмыкнул Мир и сделал глоток, и еще один. Прикрыл глаза и облизнулся. Он не особо любил алкоголь, но это действительно было нечто потрясающее. Пожалуй, он купит парочку бутылок на юбилей отцам.

Еще глоток, и Мир откинулся на спинку сидения, с неохотой отдавая бутылку Светке. Поймал в зеркале заднего вида взгляд Петра и вскинул бровь в немом вопросе.

— Оставьте хоть глоточек, а то дома на трезвую голову сидеть будет тоскливо, — подмигнул ему Петр. Забавно они, должно быть, смотрелись со стороны. На заднем сидении — красивые молодые люди и водитель-плейбой. И бутылка дорогущего шампанского.

Мир еле удержался от того, чтобы не показать Страху язык и демонстративно не допить шампанское, и так заканчивающееся с дикой скоростью. Вместо этого он только сделал еще один глоток, последний и с сожалением отставил бутылку, предварительно попытавшись ее закрыть, чтобы не выдохлось. В любом случае, Страху они оставили не так уж и мало.

— У-у-у… Лишили девушку последней радости в жизни, — Светка надула губки, разыгрывая обиженную приму.

— Вот это вряд ли, свет очей моих! — улыбнулся Петр. — Твои радости жизни ждут тебя дома.

Машина плавно перестроилась в крайний правый, свернула с проспекта на боковую улочку и через каких-нибудь пять минут Светка уже слегка неловко выпрыгивала из салона, одарив Петра роскошным поцелуем.

— Вкусно, — облизнул губы Петр, и рванул с места, будто за ним черти гнались.

— Эй, полегче! — Мир вцепился в подголовник переднего пассажирского сидения. — Шампанское свое разольешь, — внутри растекалась блаженная легкость, и весь мир казался таким же, как пузырьки «Кристалла». Легким, почти эфемерным. Напряжение ушло, тоска почти забылась.

— Какой русский не любит быстрой езды? Да ты не дрейфь, я трезв как стеклышко, аж тошно!.. Ненавижу пить один.

Петр мчался по городу на максимально дозволенной скорости, виртуозно избегая поздних пробок.

— Не смеши меня, Страхов. Чтобы лучший актер не нашел себе собутыльников… Кстати, поздравляю, — Мир выдохнул и опрокинулся на спину, благо габариты машины Петра позволяли вытянуться на сидении хоть и не в полный рост, но достаточно удобно.

— Ну, ты же помнишь, я мальчик капризный. И в выборе собутыльников тоже, — быстрый взгляд в зеркало на заднее сидение. Страхов вздохнул. Сегодня или никогда? — Не люблю подпевал и тех, кто кивает и в рот заглядывает.

Он резко свернул на тихую сонную улицу, проехал еще несколько кварталов и въехал на аллейку, ведущую к дому. К бутылке он потянулся, едва заглушил двигатель. Сделал несколько больших глотков и блаженно прикрыл глаза. Действительно полный восторг.

Душный августовский воздух, тяжелый, как перед грозой. На улице — никого. Только пляшут в луже света под фонарем бабочки.

Петр решительно выбрался из салона, открыл заднюю дверь и практически выволок Мира. Верное решение. Забавно на того действует алкоголь. Расслаблен и спокоен. Но это сейчас. А если… Что если… рывком заломить руки за спину, толкнуть, всем телом вжать в горячий металл авто, коленом раздвинуть ноги и с силой впиться в шею, вот так, чтоб чувствовать, как под губами бьется в истерике тонкая голубая жилка. Погрузить пальцы в его волосы, зафиксировать затылок и целовать, целовать, не позволяя ни вздохнуть, ни вырваться. Все, к черту, Бикбаев, не могу больше!

Глаза Мира распахнулись от шока. Долгую секунду затуманенный шампанским мозг пытался понять, что происходит, а потом ощущение прижавшегося к нему пылающего, напряженного тела Петра словно ударило наотмашь. Заискрило, заиграло. И чужие губы — дерзкие, наглые лишали силы. Сопротивляться? Мир дернулся, но только еще сильнее вжался в Петра. Застонал коротко то ли от бешенства и отчаяния, то ли от внезапного удовольствия. Страсть. Чистая. Незамутненная. Сильная. Такая, о которой давно мечталось… И не пошевелиться. Полностью в его власти.

Петр прикусил мочку его аккуратного ушка и покатал на языке сережку. Кончиком языка очертил ушную раковинку и выдохнул:

— Теперь тоже пошлешь?.. — Ладонь погладила бедро, скользнула на задницу, пальцы ловко пробрались под пояс джинсов, лаская обнаженную кожу. — Нет, не пошлешь… — зубы сжались на напряженном под тонкой тканью футболки соске. Чуть потянули и отпустили. Страхов тихо рассмеялся. — Ты тоже хочешь.

Мир облил его бешеным, яростным взглядом и, вырвав руки у ослабившего захват Петра, с силой оттолкнул его от себя. Долгую секунду смотрел в черную бездну его глаз, и почти бегом направился в дом.

Петр закрыл машину и вошел следом.

Это сложно назвать победой. Это не победа. Временное равновесие. Потому что Мир ему этого не спустит. И при удобном случае попросту уничтожит.

Футболку он сбросил где-то в коридоре. Там же нагнал Мира. Вжал в стену, собрав в горсть длинные светлые пряди, заставил запрокинуть голову, уже даже не целуя, а скорее покусывая нежную кожу. Ненавидишь? Ненавидь! Но тебя, так же как и меня, ведет от этого. Ведет со страшной силой, и сопротивляешься для виду, для очистки собственной совести.

В черных глазах сияла усмешка. Словно Петр видел его насквозь, читал, как открытую книгу. Чего сейчас он ждет? Сопротивления? Или покорности?

Мир зарычал про себя и рванулся вперед. Сжал пальцами плечи, развернулся, с силой впечатывая Петра спиной в стену.

— Хочешь поиграть? — шепнул, обжигая дыханием скулы и чуть влажные губы. — Давай поиграем.

— Не наигрался еще? — Петр играючи подхватил его на руки, заставив ногами обвить бедра и, оторвавшись от стены, вжал его в противоположную.

Мир коротко охнул, запуская пальцы в его волосы, с силой сжимая пряди. Облизал пересохшие губы:

— Это лучше, чем сходить с ума.

— А мне нравится, — выдохнул в его губы Петр. Кончик языка прошелся, очерчивая красный контур, пока не проник вглубь. Отстранился он как-то резко. Опустил Мира на пол, и рванул пояс на джинсах.

Мир только зашипел, когда от рывка его качнуло вперед, и пальцы сжались на обнаженных плечах. Звякнула пряжка, вжикнула «молния», и он вздрогнул, когда горячие ладони Петра нагло скользнули под ткань.

Скользнули, на миг сжав крепкие полукружия ягодиц, а потом Петр рывком сдернул с него джинсы, оставив болтаться где-то на коленях и развернул его лицом к стене. Перед глазами — круги и как-то совсем не хватает воздуха.

Мятый пластиковый тюбик был теплым. И гель был теплым, согретый теплом… нет, жаром его тела. Петр заставил Мира сильнее раздвинуть ноги и осторожным толчком вошел внутрь напряжённого тела, чуть не воя от странной, совершенно безумной смеси удовлетворения, восторга и боли. Пальцы сжались в кулак, плотно обхватывая возбужденный член Бикбаева.

Мир вскрикнул, дернулся назад, инстинктивно пытаясь уйти от болезненного вторжения, но только толкнулся в ладонь Страха. Застонал, пальцы беспомощно заскребли по стене. Это то, чего он хотел… Подчиниться. Сдаться. Страсть. Настоящая, почти звериное желание обладать. И пусть от боли перехватывает дыхание в груди… Это то, что ему нужно. Но сдавленное «еще» так и не сорвалось с губ. Только тихое: