Веллоэнс. Книга первая. Восхождение (СИ)

прокопает выход на белый свет, поработит этот холодный тусклый мир, зажжет

свой факел славы и станет новым божеством в Царстве Живых! Тогда вспыхнут

костры правосудия, вопли еретиков разорвут небеса, восторжествует новая Истина

и его месть Высшему свершится!

Авенир сосредоточился. Его тошнило от слабости, акудник почти терял

сознание, но посох поднял. Ралисту и лазурит тускло засветились. Волхв глубоко

вдохнул, голова закружилась, в глазах проплывали пестрые пятна. Корво стоял

отрешенно, не двигаясь и чаровник, вздохнув, произнес Слово. С посоха сорвался

луч и мертвый воин превратился в ониксовую статую.

Не прерывая молитвы, кивнул Унтц-Гаки. Тот оставил хозяина и с той

осторожностью, на какую был способен, стал подталкивать к волхву друзей. Когда

все были вместе, Нир, превозмогая тошноту и боль, вытянул руки в стороны, широко расставил ноги. Вокруг замелькали светящиеся полосы.

С потолка падали крупные, с кулак, каменья, сыпалась руда. Неподалеку

рухнул пласт земли, обнажив струящийся поток лавы. В нем били снопы искр, пахло горелым железом. Чад заполонил залу, дышалось все тяжелее. Кружащих

полос становилось больше, они бешено вертелись вокруг кучки живых, свистя и

кроша в песок падающие булыжники. В ушах хлопнуло, волхв почувствовал, как

его крутит и ломает, бросает из стороны в сторону. Руки наливались свинцом, корчи били тело, но терпел, стараясь выпрямиться еще больше, не обращая

внимания на тошноту и рези, молясь – только бы не отключится на полпути, лишь

бы не потерять в полете друзей.

Внезапно Авенира ослепило, желудок дернулся в сторону, холодная стена

больно ударила в лицо. Тело обожгло ветром, волхв подскочил, но тут же был сбит

ледяным дыханием гор. Легкие вгрызались в свежий воздух, голову от холода

заломило так, что зажимал изо всех сил, боясь, что взорвется от напора крови.

Среди заунывного пения кружащихся в танце ветров слышался треск – видимо, все

же кто-то долетел с ним, не выбился из сферы.

Понемногу глаза привыкли. Судя по всему, их забросило на вершину черной

горы, самой низкой из всей гряды. В слепящей белизне увидел израненное тело, признал Марха. Не обращая внимания на пронзающую от стужи боль, подполз к

сабельщику. Тот лежал, едва дыша, нога вывернута неестественно, будто у

тряпичной куклы. Тарсянин закашлялся и Авенир ужаснулся – комочки крови

обагрили рот, шею, тянулись скользкими нитями и тут же застывали на холодной

коже. Побледневший и изуродованный, сабельщик все же нашел силы улыбнутся:

– Ну что, рекрут? Заварили кашу? Освободить… народ… Это честь. Не этого

хотелось, ну и…

Волхв, стер замерзшие слезы, вздохнул. Ног и рук уже не чувствовал, внутри

все стыло и он, как мог в этой ледяной гробнице, наслаждался свежестью и

чистотой:

– Это еще не все, Марх. Мы сделали, что могли. Пусть даже кто-то другой

дойдет до обетованного Царства. Главное, что шли в своем предназначении, очистили путь. Даст Высший, выкарабкаемся. Ты только держись, еще не…

Последние слова чаровника потонули в ревущем снежном вихре.

Эпилог

Калит поморщился. Через решетку в его келью скользнул первый солнечный

луч, назойливо будя пожилого монаха. Старец степенно встал, скрутил спальную

рогожу. Неторопливо подошел к медному тазу, почерпнул холодной воды и с

удовольствием разбил это небольшое озерцо в ладонях о морщинистое лицо.

Фыркнул, – к Высшему стоит умытым приходить, подготовленным. Тут же

горестно вздохнул – спросонья преступил заповедь радоваться солнцу.

«Да буде милостив ко мне, грешному».

Опустившись на молельный коврик, вознес склады – сначала о пробуждении, потом хвалебные, дошел до плотяных. Накинул на робу куцый полушубок и

отправился во двор намазывать сани. Заглянул по дороге в келью послушника.

Молодой монах спал, сжавшись в комок на драной подстилке, дрожал от холода.

Старец вздохнул – самому-то далеко до освящения, а малец еще только начал

подвизаться. Напустил на себя грозный вид, толкнул клюкой в бок:

– Пока ты плоть питаешь и греешь, братия уже псалмы поют, душу Высшему

изливают. Ох, Тайрин, дух бодр, плоть же немощна. Вставай, грешник окаянный!

Худощавый парень лет семнадцати, как ужаленный подскочил с подстилки.

Красные глаза непонимающе уставились на духовника. Калит пригрозил:

– В пост тебе надобно, на недельку. Ты пока умойся, да склады прореки, а

потом догоняй меня. Дрова сами не приследуют.

Сдобренные жиром полозья легко поскрипывали на морозе. Послушник едва

успевал за старцем. Тот раскраснелся – борода, брови и клобук покрылись инеем.

Монах не шел – летел, огибая сугробы, подбирая и закидывая на сани обломанные

за ночь ветки, иногда находя поваленные то-ли ветром, то ли зверьем, деревца.

Пройдя несколько верст, старец остановился, прислушался. Через несколько

минут его догнал послушник. Дышал тяжело, пар валил столбом, а глаза

выкатились, помутнели, словно у вареной рыбы. Калит сделал знак молчать, прошептал:

– В воздухе витает что-то новое.

Монах поднялся на холм, через несколько минут вернулся. Печально вздохнул, полные боли глаза буравили послушника:

– Беги в монастырь, зови десяток братьев с санями. Быстро.

Юноша испуганно поворотился, побежал и вскоре исчез среди сугробов.

Пожилой монах расстелил коврик, встал на колени. Старец молился, по

сморщенным щекам текли слезы. Неизвестно откуда на сердце возникло давно

позабытое щемящее чувство тоски. На поляне за холмом под коркой снега лежало

три замерзших тела.

Авенир вздохнул. Тела не ощущал, словно уже прибыл в Пиреи. Дышит -

значит еще на земле, значит жив. Попытался открыть глаза – веки не слушались.

Услышал теплый, по-отечески родной голос:

– Отдыхай, сынок. Ты достаточно потрудился. Первое поприще пройдено.

Впереди еще многие победы и поражения, радости и несчастья, великий призыв и

сила. Но это потом. А сейчас Идущему по Пути пора спать.

Document Outline

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Пролог

Глава 1. Пробуждение

Глава 2. Время перемен

Глава 3. Служба

Глава 4. Время перемен