Веллоэнс. Книга первая. Восхождение (СИ)

живность, Авенир тащил хворост. Затрещало, ветки нехотя загорались, плевались

искрами. Тарсянин протянул освежеванную тушу волхву, глянул на парочку:

– Чего, голубки, то есть… э-э-э, карасики? Вижу, счастливая жизнь будет.

Получше, чем у нас с кикиморами. Пармен, твоя анчутка мясо жареное любит?

– Офелия? – цыган пришел в себя, покраснел.

– У нас в омутах костра не развести, – весело прощебетала берегиня, – рыбу

кушаем, раков, донную зелень. Сестры из мужей кровицу попивают.

Волхв сурово взглянул на утопленницу:

– Нельзя ему тебя в жены брать. Нельзя!

Та удивленно зыркнула на акудника:

– Почему так?

Авенир с гневом пробормотал:

– Я не Марх, ему только бы баб зреть. Вон, даже к кикиморам готов. Я наперед

думаю. Ты утопла безбожная, но праведная? Вот. И он утопнет праведный, но

чтящий богов. Сочетаетесь если не по обычаю, то его боги накажут за нарушение

завета предков. Станет хуже твоих сестер, страшнее и злее. А ты праведность свою

потеряешь. И станешь уже не берегиней, а демоницей. Какая у вас семья будет?

Все болото разворошите.

Офелия смутилась, представляя, что может быть. Она видела жизнь сестер, их

склоки, присмирение мужей иногда доставалось немалой кровью. После ссор

болото ходило ходуном, испуганные рыбы переставали нереститься, еды

становилось мало. Станет такой же и все трое умрут с голоду. Она тихо, уже без

иронии и смеха, спросила:

– Каковы твои обычаи?

Пармен с волнением произнес:

– Нужно подарить суженой ценный камень, янтарь. Мой табор знал пещеру, в

ней все женихи камни ковыряли. Плохому человеку янтарь не дастся. А есть он в

любой пещере.

– Так найди здесь!

Цыган покачал головой:

– Наш бог не любит болота. Озера, речки, пруды. Только в сухих можно найти.

Да если бы и была такая пещера, посмотри.

Он показал руки:

– Не то, что шкура у ваших рыб. Хоть в кровь сотри, копать ими никак. А

нужно, чтобы камень побывал только в руках жениха и невесты, иначе брака

крепкого не будет. Да и где янтарь искать, ума не приложу.

Марх усмехнулся:

– Надо же. Пармен – ни рук, ни ума. Ни в воины, ни в волхвы. Только жениться

и осталось.

Болотница призадумалась. Брови приподнялись, губы растянулись в

надменной улыбке:

– Вот беда то. Сухопутным что шаг, то огорчение. Постараюсь, так и быть, для

своего же блага. Прыгайте в воду.

– Зачем?

Офелия удивилась:

– В пещеру поплывем. Как, не дышите под водой? Это не страшно, прыгайте

молодцы. Можете даже со своим жучком. Пока вы со мной, ни одна рыба не тронет.

Герои переглянулись. Авенир посмотрел на муравита, поманил к себе.

Собрали пожитки, подошли к краю. Туман подсвечивался зеленоватым, воздух

становился тяжелее, стены блестели от капель. Сразу за берегом, в прорехах ряски

и тины чернела глубина. Волхв зажмурился, сделал шаг. На миг ощутил, как

падает, обдало холодом. С изумлением открыл глаза. Он находился в небольшом

пузыре, пахло сыростью. Вода отодвинулась от тела, словно боясь этого

чужеродного, незнакомого. Увидел, как в других пузырях стоят Марх и Пармен.

Унтц-Гаки испуганно перебирал лапами, выгибался. Они погружались.

Здесь, без тумана и ряски было отчетливо видно снующих змей, рыбин,

странных существ с множеством конечностей, о которых Авенир и не читывал в

своих книгах. Глянул вниз, голова закружилась от волнения. Под ними зияла

бездна, глубоко внизу шевелилось что-то огромное. Проплыл гигантский змей, волнистый гребень колыхался из второны в сторону. Существо повернуло шею, на

людей уставился выпученный глаз с раздвоенным зрачком. Животное издало звук, похожий на рев трубы, поплыло дальше, не желая останавливаться из-за подобной

мелочи.

Офелия ловко сновала между пузырями, то подгоняя, то уводя в сторону.

Пармен украдкой подглядывал за болотницей, явно оценивая не только умение

плавать и ворожить. Она со смехом резвилась на глубине, проплывая рядом, мельком демонстрируя все свои прелести, иногда кокетливо пощипывала цыгана.

Пузыри задуло в грот, потянуло вверх. С плеском выбросило на берег.

Мужчины кубарем прокатились по твердому, ободрали ладони и колени. Вскочили, Авенир потянулся за посохом. Ралисту вспыхнул, освещая пещеру. Болотница

смотрела испытывающе, красные волосы гладко уложились и не блестели.

Волхв огляделся, красноватые стены были изрезаны письменами, кое-где

вдавлены изображения, на мраморном полу сгрудились разломанные статуи.

– Что это за место?

Болотница пожала плечами:

– Пещера. Здесь должны быть камни. Раньше я их видела.

Марх вмешался:

– Ну, чего застыли? Пойдем. А то парню жениться не терпиться. Волхв, где тут

этот янтарь? Я уже кирку себе отыскал.

Авенир помолчал, мотнул посохом. Ралисту засиял ярко, Офелия прикрыла

огромные глаза. В воздухе остался искрящий круг со знаками, линиями, резами.

Чаровник повел рукой:

– Туда.

Воины исчезли в темноте. Муравит неуверенно семенил по мраморному полу

– непривычно ощущать под лапами скользкую землю, да еще после необычного

подводного путешествия. Пармен ступал взволнованный, нервно поправлял рукава.

Марх похвалил:

– Справно выдумал, Нир. Чуть цыгана на кикиморе не женили.

Авенир ступал молча, насупился. Пармен мотнул головой:

– Нехорошо это. Не по чести.

Тарсянин возмутился:

– Какая честь? Ты утопнуть хотел? Анцыбулом перекинуться?

Пармен закусил губу:

– Нет. Но так неправильно. Чистую душу обманули. Подло.

– И чего ты хочешь?

Цыган в нерешительности остановился. Руки дрожали, на глазах проступила

влага:

– Я вернусь.

Марх удивленно воскликнул:

– Что?

– Да. Объясню, извинюсь. Не могу я так… С девицей.

Сабельщик гаркнул на волхва, схватил Нира за грудки, сильно затряс:

– Чего молчишь, рекрут! Снимай наваждение. Не видишь, околдован.

Авенир вздохнул:

– Это не чары. Это глубже.

Поворотился к юноше, положил руку на плечо:

– Иди, цыган. Даст Высший, свидемся.

Пармен мигом скрылся в коридоре. Марх спросил:

– Зачем отпустил?

Волхв прищурился, вглядываясь вдаль коридора:

– Офелия привела нас к цитадели Зуритая, сама не ведая. Видать этот зал был

для мытья, соприкасался с подземными водами. Низ размыло и стена обвалилась.

Про комнату забыли, мыться – не жрать, можно и без этого прожить. А дверь в

конце коридора завалили. Мы в логове проклятого.

Сабельщик возмутился:

– Отпустил зачем?

Авенир снисходительно посмотрел на Марха:

– Пусть идет, влюбленные в бою негодны. А вместо жертвы огнистым турмам

тебя скормим.

Уперлись в крохотную кедровую дверцу. По косякам вырезаны узоры,

изображены столы, яства, нарисованы захмелевшие пирующие.

Марх осторожно надавил. Дверь не шевельнулась. Сабельщик навалился всем

телом. Потом, забыв об осторожности, разбежался, наддал плечом и скорчился на

полу. Корка, покрывавшая рану, лопнула, по плечу потекла алая струйка, срываясь

частыми каплями с локтя, те падали и взрывались о холодный мрамор.

Авенир направил посох в сторону безмолвного стража. Сорвавшаяся молния с

треском прожгла дерево, громыхнула, разбив завал.

В зале тускло мерцали светильники, запах гнили и отходов забивал нос, душил. Роями носились жирные зеленые мухи, облепляли мертвые тела, лизали

разложившуюся плоть, в которой копошились толстые белые черви. Волхв

осторожно шагнул. В тишине слышались стоны, пустые глаза страдальцев

безучастно следили за новенькими. Авенир почувствовал, как его тронули за сапог, вздрогнул. В каше из тел на парня смотрела обезображенная девочка, на

измазанном лице искаженная улыбка, глаза мутные, с зеленоватыми белками. Она