Между ангелом и бесом

— Что это? — Самсон сморщился и попытался отряхнуть с одежды комки навоза.

— Дракон пролетел,— проквакала лягушка,— да вон он!

Рыжий посмотрел на небо и увидел удаляющегося Змея Горыныча.

— Они что, всегда так? — поинтересовался черт.

— Конечно,— кивнула лягушка — вы же...   ну... в...                                                             

— В сортир ходим, — помог стеснительной невесте подобрать нужное слово Рыжий.

— Ну да.

— А почему так много? — спросил ангел. Лягуш­ка-царевна посмотрела на него, как на дурачка, но ответила, тщательно выговаривая слова:

— Он очень крупный, а чем крупнее животное, тем больше...                                                   

Лягушка снова замялась, а бывший наследник взглянул на свою невесту и прошептал:

— Какая же ты большая, Кваква. Обидеться Кваква не успела — к ним неслись закованные в броню кони. Непобедимая выслала навстречу жениху отряд, так не терпелось ей доставить ненадежного Гучу в Последний Приют и женить на себе.

А Последний Приют был похож на разворошенный муравейник. Такого нашествия гостей не было с момента возникновения поселка.

Единственную улицу подмели, на центральной площади установили длинные столы. Вокруг поселка вырос целый городок из шатров и палаток. Солдаты Брунгильды вовсю заигрывали с местными девуш­ками , а сама Непобедимая увлеченно слушала лек­цию о воспитании детей.

Тыгдынский конь с удовольствием поучал бело­курую воительницу, не забывая при этом одним гла­зом следить за озорником Аполлошей.

— Поэтому нужно уделять внимание ребенку. Очень важно научиться быть одновременно и нянь­кой, и другом, и строгим учителем…

— И лошадью?

— Желательно, но это было бы слишком хоро­шо, —  важно ответил Тыгдын.

Бруня нахмурила лобик:

— Я плохая мать — из меня конь не получится!

— Я, между прочим, тоже не транспортное средство, — обиделся Тыгдын. Он наотрез отказывался возить маленького шалуна. Пока.

На центральной площади тем временем жарили, варили, пекли. Женщины торопились приготовить праздничный стол к прибытию героев. Рачительная Марта привезла с собой обоз продуктов, а если чего-то не хватало, то ковры-самолеты прекрасной Гуль-Буль-Тамар моментально доставляли требуемый продукт.

Когда же Марта интересовалась, не грабят ли джи­гиты окрестное население, прекрасная восточная принцесса в ответ только пожимала плечиками:

— Мужчины знают, что делают!

Но Марту не покидало чувство, что горячие юж­ные парни отовариваются в ближайшем к Послед­нему Приюту Рубельштадте и денег не платят.

— Хозяйственная ты у меня, Марточка,— утешал супругу Полухайкин.— Не могу тобой налюбоваться! А эти,— он почесал квадратный затылок и наморщил лоб,— эти, типа, таджики… Хочешь, я им счетчик включу?

Ради жены Альберт готов был на все — рачите­льная Марта быстро прибрала к рукам сердце Полухайкина, а заодно и королевство Талону. Быстро засеяла поля вокруг столицы, организовала уборку мусора с улиц, а места цыганских стоянок украсила большими транспарантами с надписью «Цыгане. Стоянка №1, 2, 3…»

Цыганский барон сначала возмутился, да потом махнул рукой. На огромных щитах, что так раздра­жали вожака, женская половина табора развешивала после стирки белье. Цыганки подняли такой шум, что главному пришлось смириться.

Сейчас Барон с нетерпением вглядывался вдаль— ждал сына. Прошел слух, что Самсон везет домой невесту. Старый цыган беспокоился, достойна ли девушка быть женой его сына. Сам-то он давно присмотрел в невестки симпатичную цыганку и с удовольствием мечтал о внуках.

К Барону подошел Полухайкин и, почесывая жи­вот, заметил:

— Грызунов развелось, в натуре!

— Что? — Цыган с трудом отогнал беспокойные мысли.

Альберт Иванович потянулся так, что хрустнули богатырские кости, потом вдруг ринулся вперед и сровнял свежую кучку земли.

— Кроты, в натуре,— пояснил он озадаченному Барону,— вредители, а у Марточки огород большой. Сама садила, сама ухаживает, даром что принцесса!

 В голосе Полухайкина смешивались нежность с гордостью. Барон улыбнулся. Потом рассмеялся, на­блюдая, как бывший новый русский кинулся к следующему холмику.

— Отрава нужна.— Полухайкин тщательно засы­пал ямку и разровнял землю сапогом сорок пятого размера.— Слышь, братан, чем у вас кротов травят? У Марточки в огороде капуста растет. И морковь. И еще капуста.

— Что, две капусты? — улыбаясь, спросил цыган­ский барон.

— Ага, две.— Полухайкин сдвинул набок корону и надолго задумался.

— Что ж так мало?

— Много. Одна — капуста. Ну не та, которая баб­ки, а, типа, овощ. А другая, тоже капуста, только... эта… кучерявая… во! Вьющаяся, в натуре! А тут — кроты. Ям понарыли, боюсь, как бы до огорода не добрались. Может, кошку на них натравить?

— Не знаю.— Барон пожал плечами и рассмеялся, как Полухайкин хотел затоптать очередную ямку, да не рассчитал силы и провалился ногой в нору по самое колено.

Пока он освободил ногу, пока снял сапог и вытряхнул землю, рядом появилась еще горка земли. Не дожидаясь, когда будущий король наденет сапоги и наступит, из норки выскочил гном.

— Во, блин, и кроты здесь на людей похожи,— изумился Альберт, забыв надеть сапог, а шустрый малыш, покрутив пальцем у виска, юркнул куда-то под телеги.— И рыбы странные! Не, в натуре, мест­ные понятия напрягают! Я тут на днях русалку видел...

— И что в ней тебя напрягло?

— Ничего, все как у людей — только хвост как у рыбы. Не, ты не смейся, я ведь ее с чистым сердцем рассматривал — ну, типа, на уху ее или на жареху пустить. Только Марточка потом со мной не разго­варивала. Я ей объяснил, что щупал ее не как бабу, а как рыбу. Породу определял. Не, ты не смейся, в натуре! Я об ее огороде забочусь, а она меня на ры­балку не пускает! Ну не понимаю я женщин! В натуре, к рыбе приревновать — да это все равно что на ля­гушке жениться!

— Смотри, едут! — Барон прищурил глаза, вгля­дываясь в облачко пыли на горизонте.

Послышалась барабанная дробь, затрубили горны, и в поселок, в окружении почетного караула, гордо въехали наши герои.

Во главе кавалькады мчался Гуча, крепко сжимая бока ненавистного Бяши. Руки черта судорожно сжимали поводья. В голове у него была только одна мысль — как бы не свалиться в дорожную пыль, а в душе кипело желание пристрелить строптивую скотину.

За Гучей, на скакунах постарее и поспокойнее характером ехали его друзья. Квакву везли на тележке. Лягушка выглядела уверенно, и только по тому, как она теребила в лапах золотую стрелу да все время поправляла корону, можно было понять, как она волнуется.

Кваква внимательно наблюдала за женихом. Вздумай тот дать деру — в два прыжка бы догнала!

Путешественников сняли с коней и разобрали по рукам — целовать. В суматохе Барон едва пробился к сыну.

— Вот, папа, это — Кваква. Невеста моя.— Сам­сон, краснея, представил будущую жену.

— Хм... вполне приличная цыганская девушка,— одобрил сноху Барон, рассудив, что вкусы у всех разные, а чем бы дитя ни тешилось, главное — чтобы было счастливо...

— Свадьба, цыгане!

Переливчато звякнул бубен, послышались гитар­ные переборы, и грянула зажигательная песня.

Кто-то накинул Квакве на плечи цветастый пла­ток, и жениха с невестой усадили во главе стола.

Гости шумно рассаживались — друзья поближе, остальные — где придется.

Тыгдынский конь нагло влез за стол между Гучей и его сыном, послав на конюшню слугу, пытавшегося указать жеребцу его место.

Гуча пытался разговаривать с Аполлошей, игно­рируя замечания Тыгдынского нахала.

— Пап, а что такое ремень?

— Это такая штука, которой детей воспитывают.

— А как он выглядит? Как мой конь?

— Нет, это…

— Папаша, называется! Не можешь толком ответить, — вмешался Тыгдын. — Аполлон, ты у Кваквы язык видел?

— Видел!

— Так вот, ремень такой же, только отстегивается.

— Забавное сравнение, но, похоже, очень похоже, — хмыкнул потерпевший фиаско отец.