Между ангелом и бесом

— И куда, ангелок? — Гуча хитро улыбнулся. — А тебе не приходило в голову, Бенедикт, что это нас придумали? Что это мы — игрушки, а они — настоящие?

— Совсем ты меня запутал,— вздохнул Бенедикт. Он посмотрел на красавицу лягушку, прислушался к спору отшельника и Рыжего вора, посмотрел во­круг.

Совсем близко синели небольшие холмы, выде­ляясь на фоне голубого, в облаках, неба. Легкий ве­терок шевелил траву и взбивал фонтанчики пыли на дороге. Ему на минуту показалось, что идет он по безбрежному морю — мягкому, ласковому.

Бенедикт снова взглянул на спутников и вдруг заметил, что изумрудно-зеленая лягушка светится в этой синеве драгоценным камнем, а рыжая шевелюра Самсона, который наклонился к лягушке и что-то шепчет ей, кажется фантастическим фруктом на фоне зеленой кожи Кваквы. А дома все такое серое...

Бенедикт встряхнул золотистыми кудрями, лихо заломил шапочку — радугой полыхнуло фазанье перо — и рассмеялся.

— Я тоже останусь!

— Зачем? — вскинул бровь Чингачгук.

— Интересно мне узнать, сколько детей у Басеньки будет!

— Кто о чем, а вшивый о бане,— рассмеялся Гуча.

— Нет, ты не так понял,— смутился Бенедикт,— или я не так сказал... просто она.,, она такая...

— Понимаю, ловелас, понимаю.— Гуча попытался сделать серьезное лицо, но не выдержал и снова рассмеялся.— Понимаю, Бенедикт, понимаю... она... она такая... дама!!! А ты — все еще девственник!

Незаметно подошли к холмам. Дорога обогнула первый, юркнула за второй, и взору путников от­мылась очень странная картина. Тыгдынский конь разбегался и грудью налетал на огромный идеально круглый камень с ровной площадкой на вершине. На этой площадке, громко смеясь, прыгал мальчиш­ка, в котором Гуча с ужасом узнал своего сына.

Конь бешено рыл копытами землю и продолжал таранить камень, стараясь добраться до наглеца.

— Что он делает? — удивился отшельник.

— Не знаю, он же Тыгдынский конь, так что у Тыгдына и спрашивай! — ответила Кваква и приба­вила скорость, догоняя мужчин.

А у тех словно выросли крылья — ребенок был в опасности, и они неслись на помощь, не чувствуя под ногами земли.

Камень под ударами мощных копыт шатался, от основания побежали мелкие трещины, посыпались осколки. Аполлоша упал, потеряв равновесие при очередном толчке, но быстро поднялся на ноги.

 Ситуация была опасной, но ребенок этого, кажется, не понимал. Гуча бежал впереди всех и слы­шал, что он кричит.

— Не отгадал! Не отгадал! — вопил мальчишка.

— Так не бывает, — ржал в ответ конь, — я всегда отгадываю!

Тогда ответь, как упадет кошка, если ее спину намазать маслом?

— На лапы,— рыкнул взбешенный конь, видимо, мальчик давно мучил его этим вопросом. — Кошки всегда падают на лапы!                             

— А вот я неправильно! Она же маслом намазана, а бутерброд всегда падает маслом вниз!             

—Тогда на спину! — взревел конь и снова у ударился грудью о камень.

— Не так! Не угадал! Кошка всегда падает на лапы, как же она на спину упадет?

— Тогда на лапы...— Бух! Камень снова тряхнуло.

— А-а у нее спина в масле…—  Мальчик упал.

— Тогда на ноги… на спину... на масло...— Конь снова разбежался и ударил каменную громаду грудью.

—Я победил! Так нечестно, я же победил! Ты обязан меня возить!

— Давай другую загадку!

— Ладно? Что было сначала — курица или яйцо?

— Курица,— ответил Тыгдын, точно зная, что куры несут яйца.

— А откуда эта курица вылупилась? — не унимал­ся Аполлоша.

—  Из яйца! — Конь опять-таки точно знал, что куры вылупляются из яиц.

— А кто это яйцо снес?

— Курица-а-а…

— А откуда она вылу...

— Ты победили — взревел темпераментный же­ребец и со злостью протаранил камень.

Камень задрожал, и Гуча вдруг понял, что он не успевает добежать. Что его сын, которого он так и не обнял ни разу, сейчас погибнет под обломками. Что у Брунгильды будут вечно печальные глаза и в ее саду на полянке появится еще одна клумба. Над могилкой.

— Сынок!!! — закричал он, понимая, что криком время остановить невозможно.

Земля затряслась. Трещины добежали до верха, рассекли площадку, на которой стоял мальчик, и камень рухнул. Землю тряхнуло так, что люди не удержались на ногах.

Чингачгук упал, закрыл глаза и... заплакал, не в силах смотреть, как погибает его сын.

— Гуч, а Гуч,— проговорил кто-то в самое ухо. Бенедикт пытался привести черта в чувство, тряс его и говорил, говорил, стараясь достучаться до его со­здания: — Чингачгук, он жив, взгляни... пожалуйста, взгляни на небо!

— Истерика у него! — воскликнул Самсон. Он пе­ревернул черта на спину, ткнул пальцем вверх и крикнул:  — Смотри!

Гута открыл глаза, присмотрелся и не поверил — на фоне кудрявых облаков был виден силуэт летящей на метле ведьмы. Она мужественно продиралась сквозь тучу каменных осколков, лавировала, укло­нялась от крупных кусков магического камня и вздра­гивала под мелким каменным дождем.

Одной рукой она прикрывала от ударов мальчика, сидевшего перед ней на метле.

— Аполлоша, — не веря глазам, произнес Гуча, — живой...                                                        

— Я же говорил, что у этого мальчишки девять жизней, — крикнул Самсон, — а Гризелла умница!

— Да, — согласился ангел, — она чудо. О, камнепад кончился!                                             

Они вылезли из укрытия, и оказалось, что от кам­ней их защитила телега, которую совсем недавно та­щил Тентогль. Черт и ангел, помогая друг другу, взобрались на гору каменных обломков, что загородила проход меж холмами.                                

Перед ними раскинулась равнина. На горизонте темнели горы. Там, где равнина переходила к горам, примостился Последний Приют — темными точкам виднелись дома.

А по небу к поселку стремительно летела метла. Ведьма спешила к людям, туда, где можно будет оста­вить ребенка. Гризелла точно знала, что Непобедимая не усидит дома и поедет встречать сына.

Внизу, по серо-желтой дороге, скакал галопом Тыгдынский конь.

— Он не навредит? — забеспокоился счастливый отец.

— Нет,— послышалось за спиной. Друзья обер­нулись — на завал лихо запрыгнула лягушка-царев­на. На ее спине сидел позеленевший отшельник и пытался удержаться, хватаясь за бородавки. Следом появилась рыжая голова Самсона.— Тыгдынский конь теперь будет служить твоему сыну, пока не най­дет ответ на заданный вопрос,— объяснила Кваква, стряхивая Амината на землю,— так что, Чингачгук, можешь не волноваться! Этот конь ребенку вместо отца с матерью будет! И нянькой, и другом, и конем одновременно.

— А Гризелла все равно молодец,— невпопад по­хвалил ведьму восхищенный Бенедикт.— Как она во­время!

— Не увлекайся, нашел кому дифирамбы петь,— проворчал отшельник, восстанавливая дыхание по­сле быстрой скачки.— Она с вас сдерет по полной программе — и за помощь, и за время, и за моральный ущерб. Она еще молоко потребует за вредность. По­тому как работа пыльная.

Ангел только повел плечами, а черт весело рассмеялся.

—Да сколько бы ни насчитала — за такую помощь отдам и приплачу еще! Сын он мне или не сын?

— Ой, сейчас расплачусь,— старик состроил рожу,— от умиления. И откуда, скажите, такая от­цовская любовь прорезалась?

— Я ему ремня обещал дать,— ответил Гуча, раз­глядывая маленькую точку в небе и блаженно улы­баясь,— а я всегда выполняю то, что обещал.

— Интересно, а где Тентогль?

— Какая разница, ангелок? — отмахнулся Гуча.— По мне, так пусть хоть сквозь землю провалится.

— Помогите,— услышали они вопль, полный ужа­са.

Все оглянулись — не в добрый час Чингачгук по­желал аферисту провалиться. Тентогль, оказывается, был рядом. Он перелезал через завал, но земля под ним вдруг задрожала, камни разошлись, и несчаст­ный обманщик рухнул вниз.

Ангел кинулся на помощь.

— Стой! — закричал черт, но не успел остановить друга.

Тот подбежал к трещине и протянул вниз руку.