Шорох

Что должен делать в такой ситуации опытный журналист? Правильно, парни – сломать рутину! Нарушить устоявшийся порядок событий! Быть непредсказуемым! И я был: перевернулся на спину и со счастливой улыбкой отдался, мужики, тишине и спокойствию, царившему вокруг: светило ласковое солнце, дул мягкий ветерок, зеленая мягкая трава радовала глаз своей изумрудной сочностью, деревья убаюкивающе шелестели листвой. Удалось шлепком убить комара. Благодать! Навалилась сонливость, веки все чаще и чаще стали закрываться, захотелось вытянуться и, повернувшись на бок, уснуть. «Адреналин рассосался, мать его…», – вяло констатировало сознание. Однако сонливость, как внезапно пришла, так же скоро и прошла. Я даже почувствовал прилив сил.

«Ну что, отдохнул? Пора этим парашютистам задать извечный русский вопрос: «Ху из ху?», – разогревал я в себе гнев. Несколько минут у меня ушло на то, чтобы вылезти из комбинезона, одеть свою обувь и английский пробковый шлем, которые перед прыжком Скелет Скелетович сложил в свой рюкзак. Больше всего в жизни я люблю три вещи: «лендровер-диско», английский пробковый шлем и трубку с вишневым табаком. К тому моменту от курения я уже отказался, «лендровер» оставался несбыточной мечтой, поэтому за всех отдувался пробковый шлем.

Внимательно осмотрев место своего приземления и, постаравшись лучше запомнить приметы, так как понимал, что скоро сюда надо будет привести людей и показать, и объяснить, что здесь произошло, я без особого оптимизма двинулся в лагерь. Да и откуда тут, мужики, оптимизму было взяться?! Понимал, что оставшаяся часть отпуска будет безвозвратно испорчена, а если мне не поверят следопыты и дознавалы, то и значительная часть оставшейся жизни тоже.

Спустя четверть часа легкого теренкура и тяжелого пыхтения, я оказался на «нашей» стороне, осталось только, петляя между камнями, деревьями и кустарниками, спуститься метров на сто вниз по склону горы. И тут мое внимание привлекли разноцветные купола, дружно плавающие в небе. Я насчитал их больше десятка: двенадцать-тринадцать. Парашютировали они явно с макушки горы, меняясь местами, то поднимаясь вверх, то опускаясь, перемещаясь по горизонтали, но так или иначе, неумолимо стремились вниз – к лагерю. Сопоставив увиденное, я понял, что это спускался тот «немецкий» десант, что поднялся на гору на грузовике. Понаблюдав, как парашютисты один за другим приземлялись на взлетно-посадочную поляну, я продолжил свой путь.

Наконец, я достиг цели – подобрался к лагерю вплотную, но не спешил себя обнаруживать, а схоронился в густой зелени ближайших к поляне кустов.

«Так, и что тут у нас происходит?», – внимательно всмотрелся я в происходящее. И чем дольше я наблюдал, тем больше, клянусь! у меня, парни, отваливалась челюсть! Правда, такого паноптикума я в своей жизни еще не видел: на открытом пространстве поляны, уютно по периметру огороженной от сильных ветров и чужого глаза маленькими палатками и большим шатром кафе, водили хоровод… скелеты! Да, черт, самые настоящие, как те, что стояли в каждом школьном кабинете анатомии и как тот, которому я только что разнес жбан!

«Япона мать! Япона мать… япона мать… – ошарашено повторял я про себя, – что же это делается?!». Я инстинктивно вжался в каменистую землю, но убедившись, что остался незамеченным, перевел дух и снова стал наблюдать. Посередине овала, который, обняв друг друга за плечи правыми руками, образовали скелеты, лежало что-то темное. Присмотревшись, я понял, что это тот самый субтильный тип, который приехал со мной на «уазике», а потом безвольной куклой спустился на парашюте. «Зарезали, гады! – осенила догадка, – как меня хотели… У-у-ух!». Я еще сильнее заволновался: «Что же тут такое происходит? Банда скелетов зачем-то убивает людей…». Но пока вопрос оставался открытым. «Своих бандосов и гопников хватает! А тут еще… эти… по-на-ехали!», – в душе поднималась волна негодования, и я почувствовал, что скоро снова стану вежливым.

Тем временем скелеты свободными левыми руками начали щелкать пальцами как испанские танцоры и, издавая ритмичный четкий звук, двинулись вправо по кругу. Сделав несколько шагов, дружно остановились, а затем, невысоко под углом подняли свои правые ноги. Со стороны это выглядело как пародия на канкан. Потом пошли влево, остановились, махнули левыми ногами, остановились. Затем, взявшись обеими руками, двинулись к лежащему в центре телу человека и, дойдя до него, издали короткий, но громкий взвизг, после чего расцепились. Затем каждый совершил по три оборота вокруг своей оси, и все вернулись на свои места. Потом все повторилось снова. «Танцуют! Да что же это такое?! Бред какой-то…», – я стал сомневаться в своей нормальности: «Может, все-таки сильно стукнулся при падении, и все это – плод моего больного воображения? Может, гематома на мозг давит?». Однако, вспомнив какой у меня был надежный шлем и, ощупав голову, убедился, что вся эта фантасмагория происходит наяву.

Тем временем, день быстро катился к завершению – солнце стремительно опускалось к горизонту. Зная, как быстро на юге наступает ночь, я прикинул, что еще минут тридцать-сорок, и вокруг будет полная темень. Не понимая, что здесь происходит, а самое главное, не зная, чего еще ожидать от сегодняшнего длинного дня, я продолжал наблюдать за скелетами, одновременно осматривая лагерь и окрестности. И тут мое внимание привлекло какое-то бледное пятно, мелькнувшее в окне раздачи палатки-кафе.

Сначала я подумал, что там хозяйничает очередной скелет, но, понаблюдав дольше, убедился, что это… человек! И не просто человек, а женщина! И, судя по всему – нестарая! Со всей решительностью опытного репортера прогнав всякие неуместные сомнения, типа: а кто она такая? А может, она – монстр? А может, она – переодетый скелет… ну и так далее, я тут же принялся мечтать, как мы с ней вдвоем проведем здесь пару-тройку дней.

Я вообразил себя на необитаемом острове: она будет моей Пятницей, только она и я… Рассветы и закаты в обнимку, чай из котелка, поцелуи у костра, одна зубная щетка на двоих… романтика! И ни одной живой души вокруг… «Зато куча неживой!», – жестоко включился рассудок. Да, с этим, парни, надо было что-то делать. Ну и, правда, не могли же мне какие-то костлявые нежити помешать лишиться на этой романтичной горе своей невинности? Для чего я ее берег уже вот столь долгих пять дней?!

Скелеты, тем временем, закончили свой странный танец и принялись… обниматься. «Неужто? Скелеты – геи! Кому расскажешь – не поверят. Сам бы не поверил, если бы сейчас все это не видел…», – ошеломленно думал я, наблюдая за происходящим. Однако все оказалось иначе. Поочередно обнявшись друг с другом, скелеты, а было их около двадцати, нестройной толпой, захватив с собой труп субтильного типа, пошли от лагеря в сторону дороги. Затем пересекли ее и разошлись по взлетно-посадочной поляне. «Братались что ли? Или прощались… на ночь?», – продолжал я строить догадки, невольно проникаясь уважением к этим, внимательным друг к другу дружбанам. Дальше случилось и вовсе непонятное. Разбредясь по поляне, скелеты в хаотичном порядке… улеглись прямо на траву и незаметно, прямо у меня на глазах, как бы истаяли. Исчезли куда-то. Вот только что, блин, были здесь, а сейчас их уже не видно. «Как сквозь землю провалились!», – воскликнул я про себя и, выждав еще несколько минут, осторожно, сзади, стал подбираться к кафе. Надо сказать, что несмотря на только что увиденное, на весь пережитый ужас последнего часа, а может, наоборот, благодаря этому, но я почувствовал, что чем ближе подбирался к палатке, тем большее сексуальное возбуждение меня охватывало.

Мое воображение уже нарисовало изголодавшуюся по мужскому вниманию пышечку, отчего мужское достоинство распрямилось как копье, затвердело и мешало идти. Но идти было надо. Пригибаясь (так оно мешало значительно меньше), я перебежал оставшиеся метры и, откинув брезентовую дверь, беззвучно прокрался внутрь.

Пятница по-прежнему стояла у окна, что-то выжидая, во что-то всматриваясь и вслушиваясь. Вспомнив навыки выживания в средней школе, я подкрался к ней сзади и, плотно закрыв ладонью рот, развернул к себе, заставив опуститься на корточки – так нас не было видно с улицы. Теперь я смог рассмотреть Пятницу как следует. Это была женщина лет тридцати пяти, светловолосая, довольно привлекательная, с аппетитной фигурой, мягкими чертами лица и уставшими от какой-то безысходности карими глазами.